Хотя паинькой Давид Георгиевич никогда не был — сам рассказывал, как без раздумий полез в драку, когда дело коснулось чести девушки, тогда могли бы не разобраться: кто прав, а кто виноват, да припаять срок, но обошлось…
Мне поначалу было непонятно, зачем студенту тбилисского медвуза из знаменитой медицинской династии Иоселиани, схожей с выдающимися представителями семьи Ойстрахов в музыке, понадобилось переводиться на учебу в Ленинград. Но Давид Георгиевич объяснил просто: будучи совсем молодым человеком, отчетливо понимал, насколько велик медицинский авторитет его семьи в среде врачей и преподавателей в Грузии, и осознавал, что он везде будет «внуком» и «сыном».
Дед — тоже Давид Георгиевич — окончил Военно-медицинскую академию и по сей день, невзирая на различные политические пертурбации, считается одним из основоположников грузинской медицины. Меня, конечно, впечатлил рассказ Давида Георгиевича, как дед навещал на Капри заболевшего Максима Горького, и я с не меньшим интересом рассматривал выцветший снимок деда с легендарным полководцем Михаилом Фрунзе. Но больше поразило повествование о тбилисских революционных волнениях после антисталинского доклада Хрущева на ХХ съезде КПСС, когда власти попытались демонтировать памятник Сталину в центре грузинской столицы. Органы правопорядка применили силу и оружие, хватали всех без разбора. По словам Давида Георгиевича, дед, блестящий хирург, как раз в эти дни угодил под «Москвич» и лежал дома с переломами ног. Раздался тревожный звонок из клиники, сообщили, что в больницу поступает много молодых ребят с «огнестрелом». И тринадцатилетнего Давида потрясло: дед на костылях поковылял в клинику спасать людей — транспорт-то был из-за беспорядков парализован. Причем, пользуясь своим авторитетом, договаривался с милицией, чтобы ребят из больницы не забирали в тюрьму.
Как считает Давид Георгиевич, его отец Георгий Давидович занимал положение, возможно, и выше дедушкиного — тоже выдающийся хирург, директор крупного института, академик, но более скромный. «Дед все-таки был колоритнее, — с безграничной любовью к близким говорит Давид Георгиевич. — Дед на пиршествах царил, везде был тамадой». Слушая эти трогательные воспоминания, у меня невольно возникали ассоциации с грузинским доктором — персонажем Вахтанга Кикабидзе с неизменным медицинским саквояжем в лирической комедии друга Давида Иоселиани — кинорежиссера Георгия Данелии «Не горюй», который считал это лучшей своей картиной. Но мы к Данелии еще вернемся.
Страшное время сталинских репрессий не миновало Грузию и семью Иоселиани: в 1938 году арестовали и расстреляли маминых родителей, маме Давида Георгиевича Тамаре Ивановне было всего 15 лет, ее выставили на улицу, не дав даже собрать необходимые вещи. Грузинским НКВД руководили люди Лаврентия Берии, по республике прокатилась эпидемия расстрелов. Если бы не братья и сестры, мама бы этого не вынесла, но в Грузии люди умеют друг другу помогать и подставлять плечо. А в шикарную квартиру родителей (мамин отец был родоначальником советской курортологии) въехал ответственный партийный выскочка Василий Эгнаташвили, по слухам, считавшийся сводным братом Сталина.
В Грузии многие вообще считали, что отцом вождя народов был на самом деле не безграмотный пьяница сапожник Джугашвили, а богатый и респектабельный помещик Эгнаташвили.
После смерти Сталина и реабилитации родителей маме Давида Георгиевича пообещали вернуть квартиру, но гордость ей не позволила жить в доме, с которым поступили так варварски.
Все эти чудовищные вещи Давид Иоселиани, конечно, знал с подросткового возраста, но природная доброжелательность, может быть, на генетическом уровне у него неизменна, как и боль за страдающих пациентов, которых он всю жизнь спасает…
■ ■ ■
Помню, в «МК» работала корреспондентом симпатичная девушка Настя, у которой обнаружились серьезные проблемы с сердцем. В кардиоцентре, где она наблюдалась, операцию сделать не решились, выдав весьма неблагоприятные прогнозы. Мы обратились к Давиду Георгиевичу, но и он после проведенного обследования поначалу не рискнул, но, поразмыслив, решил все-таки провести операцию и справился блестяще, подарив нашей коллеге вторую жизнь, впрочем, как и десяткам тысяч других пациентов.
Но это будет позже, когда Давид Иоселиани переедет из Северной столицы в Москву и станет маститым кардиохирургом. А в ленинградскую студенческую пору он, привыкший к тбилисскому комфорту, жил в обычной общаге, потом снимал уголок в коммуналке и с юмором рассказывал мне, как по утрам в перенаселенной квартире составляли и вывешивали списки: очередность посещения мест общего пользования.
Дошкольником будущий академик в Тбилиси ходил в немецкий детский сад, язык знал вполне прилично. А в Ленинграде на потоке училось много студентов из Германии, разумеется, общались без переводчика. И Давид Георгиевич говорил, что именно благодаря немцам на всю жизнь пристрастился к консерватории, поскольку в общаге, когда готовили незатейливый ужин и накрывали на стол, всегда ставили пластинки с классической музыкой. Но и через много лет Давид Георгиевич продолжал удивляться такому непостижимому для него факту: когда немцы стреляли друг у друга сигареты, то непременно отдавали две копейки.
В Москве начал работать у великого кардиохирурга Владимира Бураковского, который в свое время учился у его деда. Имя Бураковского сегодня носит крупнейший кардиоцентр. Впрочем, сначала Давид Георгиевич занимался иммунологией, которая как наука в ту пору только зарождалась — это сейчас профессия уже сформировавшаяся. И вполне возможно, продолжи молодой доктор эту научную и исследовательскую деятельность, то овечку Долли могли бы клонировать у нас. Но стремление стать кардиохирургом оказалось сильнее, и здесь, вероятно, сыграла решающую роль масштабная личность Бураковского. Давид Георгиевич не раз вспоминал, как перед Бураковским в Москве как по волшебству открывались все двери: он частенько, чтобы пообщаться в неформальной обстановке, водил молодых врачей в престижный по советским временам «Арагви», где метрдотели с придыханием говорили: «Сам пришел» — и официанты обслуживали их по высшему разряду в отдельном кабинете. Без Бураковского компанию молодых докторов тоже прекрасно встречали, но отдельный кабинет, вспоминал Давид Георгиевич, специально не открывали.
В те годы Иоселиани однажды позвонили и сообщили, что режиссер Гия Данелия неважно себя чувствует, попросили помочь положить его в клинику. В одной из своих книг Данелия описывал, как ждал, что в палату зайдет солидный профессор, и удивился, когда открылась дверь и появился молодой человек. Вскоре возникла настоящая мужская дружба, но, как шутил Давид Георгиевич, сошлись с Гией еще на почве чакапули, которые Данелия обожал, а Иоселиани отменно готовил. Это блюдо из молодого ягненка: слой мяса, слой тархуна, сверху зеленый ткемали.
Самый близкий друг Иоселиани — великий государственный деятель Евгений Максимович Примаков тоже воздавал должное кулинарным талантам Давида, который к 35 годам уже стал медицинским светилом.
В своей книге «Футбол на Красной площади» я рассказывал разные истории, связанные с дружбой Примакова и Иоселиани. Кстати, Давид Георгиевич — болельщик с солидным стажем, прекрасно разбирающийся в футболе, по сей день восхищающийся талантом Михаила Месхи. А соседом юбиляра по даче был мой друг, капитан тбилисского «Динамо» Давид Кипиани.
Пусть это прозвучит нескромно, но не могу не похвастаться, что благодаря Давиду Георгиевичу и я был знаком с Евгением Максимовичем. Так вот, запомнился мне их случай на охоте. В кругу друзей был и дипломат Анатолий Торкунов — ныне знаменитый ректор Института международных отношений (МГИМО), которого тоже пригласили на охоту, хотя он никогда в руках ружья не держал. Все почувствовали: Анатолий Васильевич стрелять не хочет.
Раздали ружья. Только зашли в лес, Торкунов выстрелил, как потом объяснял, случайно. Охота сорвана: звери разбежались. Примаков хохотал вместе со всеми, а будущего ректора прозвал «greenpeace».
Когда Евгений Максимович в конце 1990-х возглавил кабинет министров, дружеские посиделки продолжились, несмотря даже на определенные неудобства. Если встречались дома у Иоселиани, с утра во двор на Долгоруковскую приезжали эвакуаторы, убирали машины.
Охрана была серьезная, на каждом этаже стояли люди в штатском. Иоселиани рассказывал:
— Помню, перед приездом гостей поехал на рынок, возвращаюсь домой, подходит молодой человек: «Машину уберите». Я объясняю: «Продукты надо домой отнести, вернусь — отгоню автомобиль». Он ни в какую. Я не выдержал: «Слушайте, тот, ради кого вы здесь стоите, приедет как раз ко мне». — «Ладно, — говорит, — разгружайтесь, но машину уберите».
По словам Давида Георгиевича, Примаков был абсолютно независимый человек. Весь мир почувствовал это, когда после натовской бомбежки Югославии Примаков демонстративно развернул самолет над Атлантикой.
На мой взгляд, Давид Иоселиани, не стань он выдающимся кардиохирургом, мог добиться больших успехов на дипломатическом поприще. На юбилее Примакова, куда Владимир Путин приехал в ранге премьер-министра (во времена президентства Дмитрия Медведева), тамада Иоселиани, предоставляя слово почетному гостю, назвал его «первым лицом государства». Мне Давид Георгиевич объяснил это просто:
— Я сказал то, что и так все понимали.
■ ■ ■
Или другой случай, который живописал Георгий Данелия, как Примаков «завербовал» создателя «Мимино», «Афони» и «Кин-дза-дзы» в... разведку.
Когда Примакова назначили директором Службы внешней разведки, интуиция подсказала Данелии: «Гия, вы с Максимычем друзья — не разлей вода. Твой друг много лет на высоких должностях, но ты никогда ни с какими просьбами не обращался. Пробил час — попроси!»
Дело было в грузинском ресторане в присутствии всегдашнего тамады Давида Иоселиани. Данелия обратился к Примакову: «Женя, я еду на кинофестиваль в Канны. Дай мне задание». — «Какое, Гия?» — невозмутимо поинтересовался Примаков. «Ну, хотя бы горшок с цветком в отеле на подоконнике переставить, — объяснил Данелия, намекая на профессора Плейшнера в «Семнадцати мгновениях весны», — или на набережной Круазет жвачкой приклеить записку агенту. Ну и ваши суточные, и на непредвиденные расходы: такси, чаевые в ресторане... А то в Госкино дают 3 доллара в сутки».
Шеф СВР ответил без раздумий и не шутя:
— Гия, чтобы передвинуть горшок на окне или приклеить жвачку как условный знак, есть во всем мире специально обученные люди.
Когда через несколько дней кинорежиссер после открытия каннского кинопраздника прогуливался по набережной Круазет, около него притормозил велосипедист в сером берете, протянул небольшую коробочку:
— Мсье Данелия, вам просили передать, — и укатил, не дожидаясь ответа.
Данелия открыл коробочку: там лежала пачка жевательной резинки...
В кабинете Давида Георгиевича, который без преувеличения можно назвать небольшим музеем, хранится фотография Иоселиани с Киссинджером, отметившим на днях столетие. Их познакомил Примаков, и общались они в неформальном застолье, где, конечно же, сегодняшний юбиляр был неизменным тамадой. Товарищеские отношения связывали семью Иоселиани и со знаменитым американским кардиохирургом Дебейки, который даже приезжал к ним домой в Тбилиси. Можете себе вообразить, какой роскошный пиршественный стол в доме, славящемся своим гостеприимством на всю Грузию, был накрыт. И Дебейки с женой даже попросили завернуть им яства в отель.
У Давида Георгиевича замечательная семья: жена Гуранда — первая красавица Тбилиси, прекрасные сын и дочь, внуки.
Давид Георгиевич много рассказывал мне о своей дружбе с замечательным живописцем Зверевым. Не секрет, что у художника были проблемы, присущие не только творческим людям, и доктор Иоселиани заботился о нем по-отечески. В коридорах основанного им кардиоцентра, где он оперирует ежедневно, а также является почетным директором и заведующим кафедрой Сеченовского медицинского университета, развешаны картины его ближайшего друга Зураба Церетели.
А в палитре жизни академика Иоселиани отчетливо видится в первую очередь сердечная щедрость души сердечного доктора, которая благородно распространяется и на автора этих строк.
