Студенты-второкурсники меня спрашивают: “А почему мы там воюем-то?” — и я не знаю, что сказать, чтоб они поняли. Они же уверены, что у всякой войны должны быть очень веские причины, причем не личного, а общенационального масштаба. Ведь если ты решаешься на войну — это значит, ты решаешься на убийство. Массовое убийство людей, совершенно ни в чем не виноватых, живущих в своих делах, семьях, заботах... И если ты берешь на себя этот огромный грех убийства, будучи в здравом уме и твердой памяти, у тебя должны быть соответствующие основания, оправдывающие это страшное решение.
А с Чечней — представляете, насколько веские были основания начинать войну, если их сейчас никто даже не может вспомнить...
О, тогда, в 94-м, какой только ерунды не говорили, как только не убеждали граждан в необходимости решительных действий. Например, говорили, что война идет из-за чеченской нефти. Хотя она там копеечная по сравнению с сибирской. Кроме того, я лично, как и миллионы россиян, и с западносибирской нефти ничего не имею. Так на кой черт мне лично еще и чеченская? Она мои дела все равно никак не поправит.
Еще говорили про трубопровод и про коварные замыслы Запада, мечтающего оттяпать у нас “мягкое подбрюшье” и самим там обосноваться. Тоже — чушь, но даже если допустить, что это так, то проблему и надо было решать с Западом. С ним бы и разбирались, а не бомбили почем зря мирное чеченское население. Оно-то чем провинилось?
А еще говорили про выборы — мол, низкий был рейтинг у Ельцина, поэтому ему нужна была “маленькая победоносная война”. Грязная такая, воровская причина. Здесь даже доводов никаких не нужно приводить — и так ясно, что ради рейтинга нельзя войну начинать. Не та задача, ради которой позволительно брать на себя грех массового убийства...
И как теперь — по прошествии восьми лет — объяснить студентам, что война в Чечне идет всего-навсего из-за немыслимых амбиций людей, которые уже ушли из власти либо умерли и никакой ответственности за сегодняшнее не несут и нести не собираются. Из-за глупости наших правителей — натуральной природной глупости, неразвитости, недальновидности, дремучести. Из-за дворцовых интриг, византийщины, средневековой заговоромании. Из-за того, что русские дураки ввязались в межклановые чеченские разборки, повелись, клюнули на “восточную” хитрость, встали на чью-то сторону. Думали чего-то поиметь, а вышло наоборот — их самих поимели.
Как объяснить, что этот страшный узел, который сегодня неизвестно как распутывать, завязался фактически на пустом месте? Студенты же не поверят. И никто не поверит. Нас ведь всегда учили, что у всякой войны должны быть веские причины...
Чем дольше идет война, тем больше я убеждаюсь в том, что люди странным образом делятся на две части.
Одна часть где-то в глубине души своей искренне верит, что жизнь человеческая — это святое, главная ценность, и нет и не может быть никаких причин, оправдывающих убийство. Поэтому, если надо выбирать между жизнью и смертью (не своей, чужой смертью), люди всегда должны выбирать жизнь и больше ни о чем не думать.
Другая часть, наоборот, считает, что такие причины могут быть. Бывают ситуации, когда людьми приходится жертвовать во имя высоких и нужных целей, потому что если ими не пожертвовать, последствия окажутся еще более страшными, чем сегодняшние потери.
Сейчас — после теракта на Дубровке — это расслоение хорошо видно. Общество резко разделилось надвое. “Святоши” в ужасе от того, что заложников травили газом. Может, потому что у фашистов были газовые камеры, не знаю, но они этого не приемлют категорически. Причем неприятие — по большей части вкусовое, они даже не могут объяснить его словами, просто восклицают в ужасе: “Душить газом! Немыслимо! Это значит, люди для наших властей — ничто”. И то, что заложников все-таки не террористы убили в конечном итоге, а свои, — это они тоже не могут принять и одобрить. “Да пусть бы лучше президент выступил по телевизору и дал слово закончить войну, а спустя месяц обманул бы, — говорят они. — Мы бы поняли. Никто бы его не осудил, и заложники были бы живы”.
“Прагматики”, наоборот, говорят, что было принято единственно верное решение. Газ лучше взрыва, хоть кто-то спасся, а вообще любые потери в такой ситуации оправданны, потому что террористам уступать нельзя, иначе они придут снова и еще чего-нибудь потребуют и вечно будут нас тиранить.
Две эти части рода человеческого никогда не могут ни понять, ни убедить друг друга. Непонимание противоположной точки зрения — непреодолимое. Настолько непреодолимое, что мне уже даже кажется, что причина здесь лежит не в духовной области, а в физиологической. Может быть, у одной части есть какая-то точка в мозгу, отвечающая за сочувствие себе подобным, а у другой части ее нет или она очень слабенькая. Но зато у них сильно развит участок, отвечающий за государственное мышление. Они могут мыслить на государственном уровне, а “святоши” не могут. “Святоши” видят только “отдельного маленького человека”, его конкретные страдания, и в мыслях своих не могут подняться до “великого народа” и его исторической миссии.
Впрочем, возможно, все дело в воображении. Люди с сильно развитым воображением все время ставят себя на место других. Представляют, а если бы это я был в зале, а если бы это моя дочь там сидела, а ее бы газом душили, а если бы это мою жену под дулом автомата держали. Смотрят чужие похороны и представляют, будто это их ребенка хоронят, и потом долго плачут и не могут спать...
А у “прагматиков” воображение не развито или большого горя у них никогда не случалось, но они не ощущают себя на месте других. И аргументы типа “а если бы там была ваша дочь” на них не действуют. Они полагают, что присутствие среди заложников собственной дочери никак не повлияло бы на их твердую убежденность в необходимости штурма. Хотя надо быть железным человеком, чтоб не пытаться спасти своего ребенка.
Кстати, Сталин отказался поменять попавшего в плен сына на маршала Паулюса. Вот кто был идеальный “прагматик” — до последней жилочки.
Почему война в Чечне началась, мы не помним. Но зато теперь мы знаем, почему нам надо продолжать воевать. Потому что нужно защищаться от чеченцев. Если мы их не задавим до конца, они так и будут совершать вылазки и устраивать теракты, и покоя нам никогда не будет — это вам объяснит любой человек с государственным мышлением.
А человек без государственного мышления скажет, что, может, ну их на фиг, чеченцев. Может, лучше отделиться от них, выстроить границу и не пускать их сюда ни под каким видом. Потому что страшно, страшно за себя, за детей...
Однако и те, и эти отчетливо сознают, что годы войны не прошли даром и отношения испорчены необратимо. Большая часть вины за это лежит на России, потому что она начала войну, она ввела войска, она обошлась с чеченцами так, что теперь от них милости ждать не приходится. Хотя они этого и не показывают, но в душе считают русских заклятыми врагами и при малейшей возможности будут стараться мстить.
Так получилось — и сейчас уже не интересно, кто виноват. Чеченцев, конечно, очень жалко, но надо думать не о них, а о своих детях, о том, как их обезопасить. Нельзя закрывать глаза на то, что чеченцы по определению должны относиться к русским как к врагам. Это очень опасно — закрывать глаза в подобной ситуации.
Но и русские к чеченцам ненамного лучше относятся, что тоже вполне естественно. После теракта на Дубровке трудно требовать от москвичей большой любви к чеченцам, и власти должны это понимать.
Власти, впрочем, продолжают делать вид, что не понимают, и талдычат про международный терроризм, который “у нас один враг”. По всей видимости, надеются, что в конце концов люди им поверят, глаза закроют, откроют чеченцам объятия, а претензии будут предъявлять каким-то бородатым исламистам, мечтающим взорвать христианский мир. Но, мне кажется, они напрасно заняли такую позицию. Не такое сейчас настроение в массах, чтоб спокойно соглашаться с мудрыми словами правителей про хороших чеченцев и плохих “международных террористов” и не возмущаться.
Из-за этого на кремлевских руководителей сейчас просто больно смотреть. То, что они говорят о случившемся, то, как они объясняют его истоки, абсолютно неадекватно ситуации. И кажется, сами они это понимают. Но правду сказать не могут, потому что сказать правду — это сказать, что в Чечне все делалось неправильно, применялась неверная тактика, и войска, которые туда ввели три года назад с победными маршами, с задачей не справились. Сказать правду — значит, признать свою ошибку, а этого они сделать не могут. Потому что у них трезвый расчет и прагматизм: раз решили, что надо делать так, то уже не отступят, так и будут гнуть свою линию, бороться с глобальным международным терроризмом, вместо того чтобы решать конкретную проблему статуса Чечни и чеченцев. Привлекать профессоров и светил медицины там, где нужен всего-навсего сельский врач.
Посмотрим, удастся ли властям сейчас заморочить граждан, заставить их закрыть глаза и не видеть врага в близких чеченцах, а представлять себе его далекий смутный образ только со слов президента. После теракта глаза уже так широко открылись, что, кажется, закрыть их невозможно. Нельзя заставлять людей закрывать глаза на опасность, когда на карту поставлена жизнь их детей. Это просто нечестно.
Да, такая беда у нас. Но это закономерный итог войны, ни к чему другому она и не могла привести. Обидно только, что началось-то все из-за ерунды. Из-за немыслимых амбиций людей, которые уже ушли из власти либо умерли. Из-за глупости правителей, недальновидности и дремучести. Из-за дворцовых интриг и византийщины. Из-за того, что русские дураки ввязались в межклановые чеченские разборки и повелись, встали на чью-то сторону.
...Вот удивительно: весь род людской делится примерно на две части, а во власть почему-то всегда попадает только одна часть — прагматики с государственным мышлением. Почему-то там никогда не бывает “святош”, для которых жизнь человеческая — это святое, самая главная ценность. А ведь если бы они были во власти, никакие войны вообще никогда бы не начинались.
