Получив установку, я их штудировал всю ночь. И, о Боже, куда девалась моя ирония, журналистская отстраненность? По мере прочтения я с каждой минутой чувствовал, что становлюсь адептом Кашпировского, его другом, братом, готов защищать его от хулителей на каждом перекрестке. Вот она, великая сила психотерапевта! Так что если по ходу интервью вы обвините меня в излишней восторженности, прошу прощения, был не в себе. Хотя изредка просветление все-таки наступало.
— Анатолий Михайлович, как долго вы еще намерены находиться в Нью-Йорке? Когда приедете в Москву?
— Как только Патриарх всея Руси меня пригласит. Шучу. Думаю, через пару месяцев появлюсь в Москве.
— Конечно, у вас же будет передача.
— Будет, но эти передачи уже записаны.
— Неужели вы опять начнете лечить людей по телевизору?
— Абсолютно нет. Писали, будто передо мной станут исповедоваться звезды, а я буду их лечить. Это чушь. Никаких звезд я лечить не буду. Просто разговаривать с известными людьми, и больше ничего.
— А где ваша родина? Или вы считаете себя космополитом?
— Одни меня считают американцем, другие — гражданином Польши… Стоит мне в Израиле появиться, тут же припишут израильское гражданство. Когда развалился Советский Союз, я был в Чехословакии, зашел в наше консульство, и меня спросили: “Гражданином какой страны вы хотите быть — Украины или России?” “Хочу быть в России”, — ответил я.
— Это прекрасно, но именно в России вы были ошельмованы. Да вас просто выгнали!
— Меня никто не выгонял. Полегче с такими словами. Выгнали — это значит, что ты не можешь вернуться. Я вот сейчас сяду, возьму билет и поеду в Россию. Я сам могу кого угодно выгнать. А насчет шельмования… Да, нашлись такие. Скорее это была демонстрация собственного невежества, злобы, глупости. За что меня шельмовать?
— Ваши массовые сеансы по телевизору, конечно, многим помогали, но были и люди, которым это вредило.
— Бред сумасшедшего. Вот мы с вами беседуем, а есть такие, что уже побежали в туалет из-за поноса. Разве я в этом виноват? Когда я выступал по ТВ, это показывали не только в Союзе, но и в десятках других стран. Аудитория была больше трехсот миллионов человек. Если что-то случалось, при чем тут я? Помню, в 91-м году было совещание в Академии наук, и один из академиков там очень рьяно выступил против меня. Я спросил его: “А вы можете показать, в каком конкретном месте моих текстов прячется побудительная причина для возникновения плохого?” Он не знал, что ответить, вышел и хлопнул дверью. Говорили, будто после моих сеансов у детей появляются опухоли, возникает шизофрения. Так могли сказать только люди, сами страдающие психиатрическим диагнозом. Вот вы сейчас со мной разговариваете — неужели с вами может что-то случиться?
— Не знаю. Но все помнят, как вы, находясь в Киеве, анестезировали двух женщин, которым делали полостные операции в Тбилиси. У вас все получилось. Вот у меня куча болячек. Вы можете за время нашего телефонного общения дать нужную установку, как-то мне помочь?
— Всякое может быть. Но позитивную установку на то, чтобы у вас все прошло, я дать не могу. Вот стоит передо мной скала, и она не должна давать мне задачу, чтобы я сделал на ней какой-то барельеф. Может она давать это? Нет. Своей просьбой вы таким образом загнали меня в узкое пространство. Ну хорошо, я вам скажу: “Александр, у вас все пройдет”. Слова произнесены. Куда они попадают? В сферу вашего сознания. А дальше куда они идут? Никуда. Слова не вызывают изменения в тканях, потому что ум слабее по охвату информации, нежели ваше естество. Какие только приборы не придумали — и самолеты, и телевизоры. А вот как сделать волосок или ноготок, не знает никто. У людей при помощи старых психотерапевтических приемов проходят лишь функциональные, не смертельные заболевания. А я более широким фронтом наступаю на человека.
— Вы тоскуете по тем временам конца 80-х, когда были чуть ли не самым знаменитым человеком в Советском Союзе?
— Я и сейчас не самый последний по популярности. Прошло 20 лет. За это время всякие невежды писали про меня все что угодно, и это никем не наказывалось. Обо мне просто сеют ложь. Например, не так давно всю прессу обошло, будто на Камчатке мои охранники избили журналиста. Да, я выступал на Камчатке, зал был переполнен. Перед выступлением я стоял у входа в переполненный зал на втором этаже, рядом находилось несколько мужчин. Позже оказалось, что это бывшие сотрудники милиции. Вдруг летит по коридору какой-то человек странного вида, под одеждой у него что-то выпячивается, он это придерживает рукой. Подбегает близко ко мне и кричит: взорву сейчас! Это же терроризм. И что должны были делать люди, стоящие рядом? Естественно, мужчины бросились к нему, чтобы забрать опасный предмет. Он тут же стал удирать. При этом зацепился за порог, упал, завизжал страшно. Я говорю: не трогайте вы его. Он вскочил и убежал. Оказалось, это был пресс-секретарь камчатской епархии. Да его пальцем никто не тронул. А у меня вообще никогда нет охранников и в помине, я туда приехал только с женщиной-менеджером. Зачем лгать? Наверное, потому, что другим способом они меня одолеть не могут.
— Но в программе Малахова “Пусть говорят” вы кого-то ударили…
— Там выступал врач, кандидат медицинских наук. Вдруг он ни с того ни с сего начал про меня говорить, что я Гитлер, преступник, обзывал, хамил. Но Малахов-то пригласил меня для того, чтобы я показал, как можно корректировать носы. У меня был шанс продемонстрировать новый подход в лечении этого недуга. Ради этого я из Штатов в Москву приехал. Вдруг подстава, меня называют фашистом, оскорбляют. Что творится, где мы живем? Дальше — больше: в студии появляются какие-то певички, совершенно далекие от этой темы, тоже выступают против меня. Ну почему невежды должны учить меня тому, чем я занимаюсь всю жизнь? Я подошел к Малахову и сказал: “Или я прочту заключение конференции, или уйду”. Только я взял книгу, как этот уролог становится спиной ко мне и собирается что-то прочесть из своей книжки. Все: ха-ха-ха. Вот тут во мне спортсмен заговорил — я же штангист в прошлом и сейчас легко играю с весом в 185 кило. Для меня он был никто, мешок. Я его за шиворот взял и говорю: уйди отсюда. Он отступает на шаг назад и имитирует плевок в меня. А для меня защитить собственное достоинство — это выше, чем жизнь, чем свобода. Это у меня в крови. Ну, я взял и с левой его отправил на пол. А что было делать?
— Нокаут?
— Никто не рассчитывал на такую концовку. Провокация Малахова не удалась. Единственное, о чем я сожалею, что в тот вечер до него не добрался.
— Слава богу, что пощадили, зрители-то его любят.
— Это вы так думаете. В старое время существовали дуэли. Вот переименовывают улицы. Так верните еще и дуэли!
— Когда вы сразу стараетесь излечить стольких людей, то обретаете огромную власть над людьми. Вы упиваетесь ею?
— Только невежды про меня говорят, будто я упиваюсь властью. Спросите любого певца: упивается ли он властью над чувствами зрителей, когда исполняет песню? При чем тут власть? Я только делаю свое дело. Когда вел телесеансы, кто видел в моем лице, в движениях, во фразах какое-то упивание властью? Я только информировал людей и никого не гипнотизировал. Кстати, гипноз — не та сила, которая может способствовать излечению.
— А как вы, в таком случае, относитесь к Грабовому, заявлявшему, что сможет оживить детей, погибших в Беслане?
— А говорил ли он это на самом деле? Я такого не слышал. Я давно знаю Грабового, но лишь заочно, читал его книжечки, где он описывал свои фантастические способности. Есть люди, которые хвастаются чем-то реальным, а есть те, которые все выдумывают. Вряд ли он это говорил. Если же да, то это была большая его глупость. Но то, что ему дали 11 лет, — это слишком много.
— Зато я знаю, что Алана Чумака вы считаете проходимцем.
— Минутку! Я его проходимцем не считаю. Считаю его просто Чумаком. К целителям вообще отношусь как к нездоровому явлению в нашем обществе. Заниматься человеком может только глубоко образованный врач. Он должен хорошо знать медицину, философию, психологию. А так, с бухты-барахты, лечить человека взмахами рук… Это упрощение всего, низведение этого искусства до нуля. Собственно говоря, я крестный отец Чумака и всех этих целителей. Своими телеоперациями вызвав у миллионов людей колоссальный настрой на излечение, я проложил им дорогу на экран.
— Скажите, кто ваш самый любимый и уважаемый исторический персонаж?
— У меня их много. Я назову троих. Первый — Робинзон Крузо: он мог преодолеть одиночество, а ведь одиночество — очень страшная вещь. Мне часто приходилось это испытывать во время своих разъездов. С годами одиночество нарастает, ты теряешь близких, друзей. Второй — Муций Сцевола. Когда-то Рим обложили древние этруски. Люди Рима не имели что есть и пить, всех кошек и собак съели. А возглавлял этрусков царь Порсена. Муций ночью явился в лагерь Порсены и хотел его убить, но его схватили. Во время допроса он возложил руку на огонь жертвенника и, пока его рука обугливалась, говорил с Порсеной, не меняясь в лице. И тот, увидев такую выдержку, снял осаду Рима. А третий мой любимый герой — Спартак.
— А как вы относитесь к Распутину?
— Я не могу к нему никак относиться, я его не видел. Есть два Распутина: один — который был в реальности, и второй — которого создала пресса, журналисты. Того, который был, я лично не знаю, хотя проникнуть в царские покои он мог по причине того, что нравился царице. Она ведь держала царя под каблуком, а Распутин, скорее всего, нравился ей как мужчина. А все остальное про него придумали. Ну кого он лечил? Сына-царевича по телефону? Психологи на сцене и психологи в жизни — это абсолютно разные вещи. Допустим, зашел психолог в трамвай, а там какие-то хулиганы. Что он может сделать? Но есть такие, которые могут с ними разобраться даже при помощи выражения лица.
— И вы такой?
— Да нет, но случаи бывали. Однажды после дежурства возвращался вечером домой с одной дамой, врачом с санэпидстанции. Она пришла проверять какую-то отчетность. Была осень, темнело. Мы пошли по аллее. Там стояли скамейки, на которых сидели молодые парни. В кожанках, с мотоциклами, их было человек 80. Дама, с которой я шел, была очень красивой, хотя я ее видел в первый и последний раз. Она мне с испугом говорит: “Давайте пойдем другим путем”. “Да нет, — отвечаю, — уже поздно. За нами сразу устремятся”. Мы пошли. Проходим между рядами скамеек, вдруг один из парней произнес в ее адрес какое-то циничное ругательство. Она моя спутница, неважно, что я к ней никакого отношения не имею, я обязан ее защищать. Но как? Их 80, я один. Я резко остановился, обернулся и сразу определил по лицу, кто это сказал. Быстро подошел к нему и сделал резкое движение, будто хочу ударить его головой. Он отпрянул от меня, а я снова резко наклонился к его уху и сказал: “Ты слишком громко разговариваешь”. Повернулся и ушел.
— Вы знаете, что такое мафия, знакомы с этими людьми?
— Несколько раз в жизни мне приходилось с ними сталкиваться. Они ничего у меня не просили. Был я в Ростове-на-Дону, и в гостиницу пришли ко мне человек 6—7, сказали: “Мы благодарим вас, что вы помогли нашим женам, матерям, сестрам, и хотим вам подарить икону”. Икона была очень дорогая. Я спрашиваю: “А где же вы ее взяли?” “Это, — отвечают, — вас не касается, не волнуйтесь, все в порядке”. А еще как-то в Луганске ко мне рано утром в гостиницу явилось тоже человек 8 спортивного вида и говорят: “Расскажите, пожалуйста, как вы встречались с Мухаммедом Али”. Я подробно рассказал. Уходя, они сказали мне: “Если у вас где-нибудь возникнет проблема, дайте нам знать, мы сразу приедем”. Но обращаться не пришлось. Не было повода.
— Вам сегодня 70 лет исполнилось. Но выглядите вы как огурчик, будто прошедших 20 лет и не было. У вас есть секрет вашей молодости?
— Люди не верят, что в 70 можно так выглядеть. Я тоже не верю. Но это факт. У меня есть несколько секретов. Я никогда не курил. Это первейшее и обязательное условие. Не потребляю алкоголь. А если иногда приходится, то только маленькую, чуть-чуть, да и то легкого вина. Не потому, что я режим соблюдаю, просто меня это не привлекает. Третье — регулярные, постоянные физические упражнения. Четвертое — генетика. Моя семья, особенно по линии мамы, долгожители. А еще я не принимаю близко к сердцу те стрелы, что летят в меня. Наверное, я сразу в скафандре родился.
— Сколько бы вы хотели прожить?
— Уже это время прошло. Вот люди хотят прожить до ста лет. Ну дожил он до этого возраста — и на кого он похож? Наверное, он уже похоронил детей, жен, всех похоронил. Его окружают совсем другие люди, с другой ментальностью. Да для него даже 50-летний человек — мальчишка. Что у них общего? Что говорить, что делить, над чем плакать, смеяться?..
— Конец 80-х был временем переломным. Очень многие верили в какое-то чудо. А сейчас люди уже не так доверчивы?
— Бросьте это. Никто тогда не был доверчивым. Я разговаривал с людьми языком фактов. Разве мои телевизионные операции были ложью? Кто-то повторил это? Именно этим я и заставил людей поверить мне. Вышло по Пушкину: “Он уважать себя заставил и лучше выдумать не мог”. 20 лет прошло, а телевизионные операции никто не повторил, потому что это неимоверно сложно. Пускай попробуют, но у них ничего не выйдет.
— А если бы сейчас вы давали такие же телесеансы, как в 89-м, был бы такой рейтинг, как тогда?
— Был бы выше. За это время я стал глубже ориентироваться в теме, обогатился еще большим опытом, знаниями, да и перечень заболеваний, которые стали проходить, очень сильно расширился. До сих пор, где бы ни выступал, залы всегда переполнены, люди на потолке висят. Объявите ради эксперимента через вашу газету мои выступления в Москве — любой зал будет забит. А все доходы отдам “МК”.
