Я тогда, перечитывая приговоры военных трибуналов, как будущий юрист-правовед был поражен «трибунальным вандализмом», приговаривавшим военкоров и боевых офицеров лишь за то, что они в своем кругу вслух переживали ежедневные отступления, нелепые потери личного состава и т.п. При этом переход на сторону врага даже не обсуждался. Из известных людей так 10 лет лишения свободы получил адресат писем капитана А.И.Солженицына. Самому дали меньше — 8 лет. Наиболее часто страдали военные корреспонденты. Всех реабилитировали либо прижизненно, либо посмертно.
Важно всегда помнить, что контрпродуктивно пытаться оценивать т.н. уголовное право с этических позиций и религиозных догматов, тем более во время объявленных действующей властью войн, когда, по известному замечанию философа Эсхила, «на войне правда — это первая жертва» (2,5 тыс. лет назад сказано). Известные правоведы начала ХХ века С.А.Муромчев и Н.М.Коркунов утверждали, что любой закон вообще не есть право как «предмет высшей философии», и тем более отказывали в существовании уголовному праву, когда уместнее только понятие «уголовное законодательство», формирующее «составы преступления» по признаку социальной целесообразности.
Можно привести и массу имен современных ученых, предостерегающих от любого синтеза права и закона и поиска в законах признаков духовной нравственности: «Преступление есть форма социального зла, и применительно к юридической оценке преступления противопоставление категорий «зло» и «добро», «справедливость» и «несправедливость» малопродуктивны» (профессора Ромашов и Пеньковский).
Это надо непременно учитывать тем, кто стоит на якобы нравственных пацифистских позициях и возмущается даже угрозой применения к ним принудительных мер, ограничивающих их гражданские свободы самовыражения, и мер уголовной ответственности в случаях, когда это самовыражение содержит состав преступления. Настроения, мнения и суждения государственная власть начинает жестко оценивать, как правило, в чрезвычайных ситуациях, всегда сопутствующих боевым действиям армии или силовых структур в определенный период времени, и только тогда, когда они приняли форму действенного поведения. Это эпизод политической жизни власти и граждан. Он эмоционально неприятен и раздражителен. Неблагоприятный психологический эффект может быть минимизирован, если власть и граждане находятся в одном нравственно-духовном пространстве, что невозможно в светском либерально-демократическом государстве. Известно, что для любой демократии важнее гражданственность, а не человечность. Гражданственность бездуховна и уж точно богопустынна. Когда государство требует проявлений человечности по отношению к другим людям, требует самоограничить свои права — это вызывает резкий протест, куда умещаются и «пораженческие настроения».
Тема пораженцев впервые стала осмысляться на серьезном научном уровне по итогам гибели Российской империи и Первой мировой войны. Вот только вывод от одного из живых свидетелей: «Вина лежит не на одних только крайних революционно-социалистических течениях. Эти течения лишь закончили разложение Русской армии и Русского государства. Но начали это разложение более умеренные либеральные течения. Все мы к этому приложили руку. Нельзя было расшатывать исторические основы Русского государства во время страшной мировой войны, нельзя было отравлять вооруженный народ подозрением, что власть изменяет ему и предает его. Это было безумие, подрывавшее возможность вести войну» (Н.А.Бердяев, «Судьба России»).
Сталин опасности беспочвенного либерализма учел, со свойственной коммунистической идеологии бесчеловечностью задавив репрессиями всё и вся, что могло сомневаться в непогрешимости советской власти. Отсюда и вандализм судов и трибуналов в отношении сомневающихся и тем более инакомыслящих. Инакомыслие преследовалось и в послесталинском СССР, но уже только в случаях публичного оформления. Так появлялись т.н. узники совести — субъекты заботы правозащитных организаций.
Заметим, что ценности гражданского общества — чисто социального и точно бездуховного содержания, и религиозная совесть здесь ни при чем. Добросовестность в юридической теории и практике — это только требование не к людям, а к абстрактным субъектам права знать о чужих правах или долженствование этого знания. Когда инакомыслие не хочет знать даже о единственном ценном предмете гражданского общества — правах (в данном случае — жителей Новороссии) на достойную жизнь, свободное развитие, мысли и слова, здоровье и т.п. (см. соответствующие статьи Конституции РФ и такие же — Конституции Украины), то это инакомыслие недобросовестно, и как следствие ему не гарантируется защита от государства; более того, оно противоречит общественной нравственности, и по этой причине, а также в «интересах обеспечения обороны страны и безопасности государства» носитель инакомыслия может быть ограничен в своих правах и свободах (ст. 55 Конституции РФ). Правда, для реального ограничения требуется принятие федерального закона. До этого, согласитесь, дело еще не дошло. Обращения в Конституционный суд не запрещены, но ведь либеральная демократия желала и добилась т.н. правового государства (ст. 1 Конституции РФ), проигнорировав предупреждение русских непрозападных философов, что «вера в правовое государство — жалкая вера», и этим попала в паутину «законнического формализма», а «в самом зарождении демократии допускается ложь» (тот же Н.А.Бердяев, «Философия неравенства»).
Патриотизм в пропаганде не нуждается, если исходить из того, что в переводе с древнегреческого означает отчину и вотчину — слова, «соединенные единым смыслом, рожденные из одного корня — отечество» (напоминание начала ХХ века от политического деятеля П.Струве). От Второй мировой войны помним лозунг: «Социалистическое отечество в опасности!» Русское — русский мир как духовно-культурный центр славянских и иных народов, проживающих в России, Украине, Белоруссии, — шире и глубже модели социализма, и он сейчас в опасности, и из этого исходят власть, воинство и народ-патриот.
Новороссия — это не просто территория как часть Российской империи, названная так при императрице Екатерине II и как бы отдельная от Малороссии. В названии заложен потаенный феномен российского будущего. Соглашусь с высказыванием одного из случайно озвученных, не примелькавшихся в массовках политологов, что из ее недр начнется возрождение — духовное обновление граждан России, а не европейских «новых людей». Там люди за тридцать лет гнета духофобии-русофобии стали сильнее нас, испорченных решением вопросов материального житейского попечения. Не запутать бы их в послевоенное время, не инфицировать коррупцией и иными современными болезнями демократической России — вот задача Церкви и помогающего ей государства. Эту гражданскую по признакам, но религиозную по содержанию битву никак нельзя проиграть.
