БАНОЧКА СМЕТАНЫ
Фильм снимали на Волге в Нижегородской области. И. как на «Совсем пропащем», съемочная группа жила на двухпалубном теплоходе. Так что Буба ловил рыбу утром, вечером, днем и ночью, все то время, когда мы не отвлекали его от дела съемками.
Несмотря на то, что Советский Союз давно распался, иностранца, гражданина Грузии Вахтанга Кикабидзе повсюду узнавали и очень любили. К примеру. Когда снимали на берегу Волги, недалеко от развалившегося элеватора эпизод «Фома ждет Толика», во время перерыва к Бубе подошла старушка в белом платочке. Она протянула ему баночку:
— На, Вахтанг, сметана свежая, только сегодня сняла.
— Ну что вы, бабушка!
— Кушай, сынок! Я по телевизору видела, что знаменитые актеры все теперь бедные и голодные.
— Спасибо большое.
— На здоровье, сынок, — и она пошла.
— Трогательно... надо было ее как — то отблагодарить.
— Вахтанг Константинович, а вы подарите ей вашу фотографию с автографом, она будет счастлива, — сказала Оля — помреж.
— У меня нет с собой.
— У меня есть, — сказала Оля. — Только вы мне такую же вернете, с автографом.
— Договорились.
— Бабушка, подождите, — крикнула Оля, достали из папки фотографию, протянула ее Бубе. — Идите сюда.
Старушка остановилась. Подошла.
— Гия, дай твою ручку,
Я дал ему ручку.
— Вас как зовут? — спросил он старушку.
— Ниною. Нина Васильевна.
Буба взял у Оли хлопушку, положил на нее фотографию, снял с ручки колпачок.
— Сынок, это ты мне будешь писать?
— Да, Нина Васильевна.
— Мне не надо. Ты напиши лучше для внучки моей, Зиночки. Зинаиде Малининой. Я ей отошлю, будет всем показывать, хвастаться. Она в Астрахани в техникуме учится.
Буба надписал, протянул фотографию.
— Вот спасибо!
— На здоровье, Нина Васильевна.
— Дочка, а еще нет карточки? — обратилась старушка к Оле. — Для меня. На стенку повешу.
— Больше нет, бабушка, — сказала Оля.
— На нет и суда нет, — вздохнула старушка. — Ладно, не буду мешать.
— Нина Васильевна, вам эта ручка нравится? — спросил Буба.
Старушка пожала плечами:
— Хорошая, наверно.
— Держите, она ваша, — и Буба протянул старушке мою ручку.
«Грузинские штучки!» — молча выругался я.
— На память от меня и от него, — он показал на меня, — режиссера Георгия Данелия. «Афоню» смотрели?
— Видела. Но про алкашей я не люблю.
— А «Мимино?»
— «Мимино» смотрела, — старушка взяла ручку. — Это он снимал?
— Он.
— Георгий, — обратилась она ко мне, а можно я Зиночке скажу, что это подарок от Вахтанга Кикабидзе и Георгия, который снимал «Мимино».
— Конечно можно, — сказал Буба.
— Вот Зиночка обрадуется! — старушка еще раз поблагодарила и ушла.
— Буба! Зиночка может и обрадуется! А я чем писать буду? — сказал я.
— Не переживай, будет у тебя ручка, не хуже этой, — сказал Буба.
После съемки Буба пришел ко мне в каюту, и поставил на столик полстакана сметаны.
— Это твоя доля. А это компенсация, — Буба достал из кармана золотую ручку и положил ее на столик рядом со стаканом.
Я вздохнул.
— Не нравится? Это «Картье», мне Бадри на юбилей подарил. (Бадри Патаркацишвили грузинский миллиардер). Не намного хуже, чем та, что бабушке подарили.
— Ту я любил. Я ей все сценарии написал. Она мне помогала.
— А чего тогда ты молчал, если она твоя помощница? Я бы у Бори Левковича попросил (второй режиссер на этом фильме).
— Ладно, Буба, забыли… Сметана хоть вкусная?
— Восхитительная! И ручка тоненько пишет, — Буба ушел.
Между прочим. Когда мы с актрисой Галей Польских с фильмом «Я шагаю по Москве» были на фестивале в Каннах, эту ручку, (перьевой «Ватерман») я нашел на ступеньках у входа в гостиницу «Карлтон.
А через два дня вечером, после съемки, Буба принес мне пятилитровую банку с огурцами.
— Это тебе Нина Васильевна прислала, — поставил банку на стол — И еще вот это, — он достал из кармана и вручил мне мою ручку.
— Каким образом? — спросил я.
Буба рассказал, что когда он увидел, как я огорчился из — за своей ручки, он поручил Юре Гусятникову купить хорошую ручку, коробку конфет, подписал для Нины Васильевны свою фотографию, попросил отвезти все это старушке и деликатно поменять на мою ручку. А еще посмотреть, может крышу надо отремонтировать или забор. Он все оплатит. Оказалось, что ничего не надо. Дом недавно отремонтирован, все чисто и аккуратно. Сын старушки Прохор Малинин бизнесмен в Астрахани. Она напоила Юру чаем. А нам прислала огурчики, собственного посола.
— Спасибо…
— А что у тебя такой вид? Ты что не рад? — удивился Буба.
Я тяжело вздохнул.
— Буба, я же теперь должен вернуть твою ручку?
— Должен.
— А я ее потерял.
— Как?! Где?!
— Посреди великой реки. Нагнулся руку подать Даше, помочь ей на борт «Фортуны» подняться, а ручка выпала из кармана рубашки. Тяжелая.
— Место запомнил?
— Буба, я обращался к водолазам. Отказались. Сказали не реально.
— Да, ил, течение... Ну, ладно! Главное, что твоя ручка на месте. Николаич, напиши ей еще много хороших сценариев. Да, и огурцы попробуй, вкусные.
Огурцы, действительно, были — первоклассные!
Меня спрашивали:
— Как вы работаете с Кикабидзе?
Я отвечал:
— Никак.
Мы с Бубой понимаем друг друга без слов.
Прошло четырнадцать лет, золотой «Картье» так и лежит на дне великой реки. А мой родной «Ватерман» в целости и сохранности лежит в ящике письменного стола. Но писать им уже нельзя, перо совсем состарилось.
ГРИМАСЫ КАПИТАЛИЗМА
Константин уехал на встречу со Спилбергом с надеждой уговорить его принять участие в нашем проекте. Яша отправился по своим делам, а я вышел прогуляться. Никаких магазинов поблизости не было, только бутик при гостинице. На витрине бутика стоял манекен, фигурой похожий на мою супругу Галю. На манекене был английский костюм в полоску, «простенький, со вкусом».
— Вот такой бы Гале, — подумал я. И зашел в бутик.
— Слушаю вас, — сказал пожилой мужчина в золотых очках, очевидно хозяин.
— Вот этот костюм, — я показал на манекен, — сколько стоит?
— Вы русский?
— Можно и так сказать.
— Мистер, у нас эксклюзивные товары и поэтому цены очень высокие.
— Ну, а все — таки.
— Извините, — сказал хозяин и распахнул дверь.
У бутика остановился роллс — ройс с водителем в униформе. Из машины вышел молодой человек в тройке и высокая женщина в брючном костюме. Молодой человек открыл заднюю дверцу, подал руку и помог выйти старухе лет под девяносто.
— Хелло, мисс Эрмитаж, хау, а ю? — радостно поприветствовал старуху хозяин.
Гости вошли в помещение. И в ту же секунду появились полная дама с сантиметром и девушка — манекенщица. Сразу стало тесно. Старуха что — то сказала, девушка ушла и вернулась с коробкой. Вытащила из коробки яркое цветастое платье и приложила к себе. Старуха кивнула и все куда — то ушли. Я остался один. Через какое — то время вывели старуху в этом платье, подвели к большому зеркалу в барочной золотой раме и стали восхищаться. Старуха вопросительно посмотрела на меня.
— Вери найс! — соврал я.
Платье старуху не украсило.
— Окэй, — сказала старуха.
Молодой человек выписал чек. Старуха не стала переодеваться, и они уехали на своем роллс — ройсе. Полная дама и девушка — манекенщица ушли.
— Извините, что вам пришлось ждать, — неожиданно доброжелательно обратился ко мне хозяин.
— Ничего страшного. А все — таки, сколько стоит этот костюм?
— Сказать вам, сколько мисс Эрмитаж заплатила за платье?
— Скажите.
— Двенадцать тысяч долларов.
— Я все понял. Извините, до свиданья.
— Минутку. Вы турист?
— Нет, по делам приехал.
— Надолго?
— Послезавтра домой.
— А сколько вы могли бы заплатить за костюм?
— Сколько могу, вас не устроит.
— Ну, а все — таки.
— Ну, долларов триста.
— Окэй, договорились. Но есть два условия: в Америке этот костюм никто не наденет, и вы никому не скажете, что купили его у меня за такую цену.
— А если спросят?
— Отвечайте, что это коммерческая тайна.
В Нью Йорке перед вылетом пошли покупать армейские ботинки для сына Аркадия на Яшкин — стрит (улицу, где отоваривались туристы из Советского Союза). В одном из магазинчиков увидел: висит цветастое платье — точно такое же, какое купила старуха Эрмитаж за двенадцать тысяч.
— Сколько стоит? — спросил я хозяина.
— Это люксовый товар, эксклюзивный.
— Ну, а все — таки?
— Сорок девять долларов, — твердо сказал он.
Гримасы капитализма…
Костюм Гале понравился.
— Угадал! Молодец! — обрадовалась она и повесила его в шкаф.
И пока еще ни разу не надевала. «Простенький, со вкусом» костюм в полоску весит в шкафу двадцать семь лет и четыре месяца, ждет подходящего случая.
ЛИЦЕДЕИ
Механика Петровича на судне «Фортуна» сыграл Алексей Петренко. Эту роль мы сразу писали на него. Мне давно хотелось работать с этим актером. Механик Петрович изобретатель, современный Кулибин, все время совершенствует что — то в моторе, в итоге мотор взрывается и «Фортуна» тонет. Редактора студии «Киномост» отговаривали меня брать Петренко на эту роль. Говорили, что он мощный драматический актер, но без юмора, не в моей стилистике. Но я настоял. И правильно сделал. Когда во время съемки сцены венчания Вадима и Маши Петренко появился в парадном костюме Петровича, все заулыбались. Костюм свой он продумал сам и тщательно выбрал вещи. Чуть короткие брюки и ботинки советского производства купил в Воронеже. Синий пиджак с узкими лацканами, моды шестидесятых годов разыскал на базаре в Москве. Кепку в Нижнем Новгороде. Также точно и продумано подобрал значки и медали. И сыграл роль Петровича Алексей достоверно, сдержанно и очень смешно.
Между прочим. Когда мы с Резо Габриадзе писали сценарий «Кин — дза — дза», то представляли в роли инопланетянина Би Алексея Петренко. Именно для его неуемного темперамента написана реплика: «Небо! Небо не видело такого позорного пацака, как ты, Гедеван Алексидзе!» Но тогда сценарий Петренко не понравился, и сниматься он отказался. А после премьеры в Доме Кино подошел ко мне и сказал: «Каюсь. Был не прав». Фильм ему понравился.
Роль Би сыграл блистательный Юрий Яковлев и сегодня не могу понять, как я мог когда — то думать о ком — то другом.
Третьего члена команды «Фортуны» Толика (мальчишку двенадцати лет) сыграл Вася Соколов. Толик на «Фортуне» юнга, матрос, боцман и коммерческий директор одновременно. А еще он лучший друг Арчилыча (так Толик называет капитана). Отец Толика работал гардеробщиком в той же гостинице, что и Фома. Несколько лет тому назад отец скончался, Фома парнишку приютил. И теперь Толик Арчилыча опекает, следит, чтобы он все делал во время, правильно и не пускает его в казино. Толик мальчик сообразительный, с задатками бизнесмена. К примеру, когда на причале появился клиент Вадим с грузом до Москвы и с остановкой на сутки в деревне Погореловке, где он собирался венчаться, Толик сходу предложил:
— А давай мы тебе паруса поставим!
— Какие паруса? — спросил Вадим.
— Алые! Как в книжке. Читал? Там Ассоль, ждет, ждет, а тут корабль с алыми парусами! И на нем капитан Грей.
— И что? — спросил Вадим.
— Как что? Обрадовалась! На шею кинулась! Материю я со скидкой дам. А мачту, так уж и быть, за так поставлю.
Дело в том, что баржа досталась Фоме с грузом (в трюме валялись флаги, транспаранты с рекламой, ящики с петардами, и две коробки контрацептивов). Толик много раз пытался этот товар кому — то сбыть. Не получалось. А сейчас настал момент.
— А по периметру баржи установим заряды, — продолжал расписывать торжествоТолик. — И когда ты с невестой ступишь на борт, дадим салют.
— Все?
— Нет. Еще шарики надуем, разноцветные, а на них напишем «Дорогая невеста! Я тебя люблю, твой козлик Вадя». За все про все — шесть тысяч.
Но этот романтический проект Толика не обогатил. Вадим платить за «этот бред» отказался. А Арчилыч сказал:
— Не хочет платить — не надо. Сделаем бесплатно — свадебный подарок!
— Грузинские штучки, — возмущался Толик.
Но ослушаться не посмел. Мачту они с Петровичем соорудили. К деревне Погореловка «Фортуна» подошла под алым парусом. А невеста Маша кинулась на шею «козлику Ваде». Парус был сшит из транспарантов и флагов и на нем соседствовали надписи: «Долой Ельцина!», «Слава КПСС», «Народ и партии едины», «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!», «Coca Cola» и «Мальборо».
Васю Соколова привела ассистент по актерам Лена Тихонова. Работать с ним мне было очень интересно. Вася мальчишка уникальных актерских способностей. Он все время сам находил какие — то неожиданные решения. И часто они оказывались интересней, чем предлагал я. Например. Снимаем крупный план: «Толик смотрит на тонущую «Фортуну». Репетируем. Я объясняю:
— Толик доплыл до берега, вылез из воды, оглянулся и увидел: посреди реки тонет «Фортуна». На мостике капитан. Сейчас он погибнет. Доплыть и спасти его Толик не успеет. «Арчилыч!» — кричит он. Арчилыч далеко, не слышит. У Толика на глазах слезы.
— Георгий Николаевич, а можно я не заплачу, а крикну: «Арчилыч!» и врежу ногой по камню?
— Зачем?
— Обозлился. А обо мне он подумал, этот Фома?! Не честно это!
Или такой пример. В маленьком городке Фома и Толик пошли в магазин покупать невесте Маше платье, по дороге увидели портрет кандидата в губернаторы Митюкова. Фома сказал, что знает этого Митюкова, он когда — то работал прокурором в Батуми. (Митюкова сыграл Юра Рост). Толик тут же предложил этот портрет отвинтить и установить на «Фортуне»:
— Здесь, его никто не видит. А мы его по всей реке провезем, и за агитацию с твоего Митюкова бабки получим!
Фома категорически запретил это делать.
А вечером к причалу подъехал милицейский газик. Милиционер вытащил за шиворот Толика и сообщил Фоме, что этот пацан сдирал портрет кандидата. Толик закричал:
— Арчилыч, скажи им, что Митюков наш друг…
Когда репетировали эту сцену, Вася предложил:
— Георгий Николаевич, есть два варианта. В одном Толик ментов боится, и когда кричит: «Арчилыч, скажи им, что Митюков наш друг…» — плачет со слезами и соплями, а в другом он ментов пугает. Менты, когда узнают, что Митюков друг Фомы, обкакаются, и ни копейки с них не возьмут. Какой?
Сняли два дубля. В одном Толик был маленьким и жалким, а во втором — гордым и независимым. В фильме плаксивый вариант.
Невесту Вадима Машу сыграла Дарья Мороз. Она была именно такая, какой я представлял себе эту героиню. Даше тогда было 15 лет. Но на пленке она выглядела старше. В экспедиции Даша была со своей мамой, известной актрисой Мариной Левтовой. Марина спросила меня, надо ли ей с Дашей репетировать сцены перед съемками?
— Думаю, что нет, — сказал я. — Лучше, чтобы все рождалось во время съемки. Она у нас из команды светлого ангела.
Вадима, хозяина груза, сыграл Алексей Кравченко. В детстве Алексей играл главного героя в фильме «Иди и смотри» Элема Климова.
Бандита с чемоданом компромата, которого Фому шантажом заставили взять на борт «Фортуны» сыграл Владимир Ильин. Его герой спокоен, одет просто. Говорит тихо. Пальцы веером не делает. Но при этом чувствуется, что человек он не простой, крайне опасный. Каким образом Ильин этого достиг? Не знаю.
МАЛЕНЬКИЙ УЗБЕК
Во время московского кинофестиваля 79 года позвонили с «Мосфильма» и сказали, что завтра в десять утра показывают Копполе «Осенний марафон» и Сизов просит меня приехать. Приезд Фрэнка Копполы на Московский кинофестиваль с фильмом «Апокалипсис» произвел фурор. За него шла борьба, все хотели с ним пообщаться и пригласить в гости.
В десять я был на «Мосфильме». Зашел к Сизову. Он говорил по телефону:
— А когда вы его привезете? Ну, хорошо, подождем, — положил трубку и сердито сказал мне:
— Вчера он был у кого — то в гостях, там его так накачали, что теперь не могут разбудить. Так что давай подождем часик. Покажем фильм, потом пообедаем.
Через час Коппола не появился, через два тоже. Приехал он только в половине второго, как раз к обеду. Приехал не один. С ним был брат Джулио, племянники, двоюродная сестра с мужем, детьми и няней, переводчики.
За обедом я рассказал Копполе о том, что произошло в Тбилиси, когда показывали в Доме Кино его знаменитый фильм «Крестный отец». Попасть на этот просмотр мечтал весь город. Одному богатому человеку по почте прислали пять билетов, тот обрадовался. Пошли всей семьей: он, жена, сын, дочь и родственница из Дигоми. Когда они вернулись, квартира была пуста. Вынесли все, включая картины, антикварную мебель и даже чешский унитаз.
Копполе эта история понравилась.
После обеда показали гостям фильм. Фильм итальянцам понравился.
А потом поехали в гостиницу «Россия», где жили гости фестиваля. Семья Копполы — на двух фестивальных «Чайках». А Коппола с переводчиком — со мной, на моей машине. По дороге он спросил:
— У вас в фильме герой полтора часа изменяет жене. Были проблемы?
— Нет.
— Странно… вчера мне ваши коллеги жаловались, что в советском кино ничего показывать нельзя. Это не так?
— Кое — что показывать можно, но не все…
В гостинице мы попрощались. Коппола пошел к себе. А я направился к стойке администратора, чтобы узнать, в каком номере остановился, западногерманский продюсер Сергей Гамбаров, для него у меня был припасен альбом с рисунками Сергея Эйзенштейна. В вестибюле гостиницы наткнулся на свою сестренку, актрису Софико Чиаурели.
— Ты Коку Игнатова не видел? — взволнованно спросила она.
— Нет, а что?
— Вчера Коппола был у Двигубского, и мы с Кокой пригласили его сегодня в «Иверию», (был такой грузинский ресторан в Голицыно, по Минскому шоссе). — Кока куда — то исчез, а у меня всего шестьдесят рублей. Надо деньги доставать. У тебя есть?
— Вы Копполу вчера так ухайдакали, что вряд ли он помнит, что говорил вчера Кока.
— Что значит — не помнит, а если помнит?
— Давай спросим.
Подошли к фестивальной службе, попросили выяснить планы Копполы на сегодняшний вечер. Они позвонили секретарю Копполы, и тот сказал, что сегодня вечером Копполу пригласила грузинская актриса в загородный ресторан.
У меня было с собой рублей тридцать, у Софико шестьдесят, всего девяносто — для ужина с Копполой и его свитой в загородном ресторане маловато. Что делать? Ехать в Сберкассу за деньгами поздно, уже закрыто. Поднялся в номер к своему сокурснику, режиссеру Шухрату Абасову, взял взаймы «до завтра» 190 рублей, (все, что у него было), и, естественно, пригласил и его на ужин. Спустился в вестибюль. Спросил у Софико:
— Сколько нас будет?
— Я, ты, Коля Двигубский, их человек восемь.
— Еще Шухрат.
— Берем с запасом — пятнадцать.
— Если в Доме Кино, должно хватить, а в ресторане «Иверия» — не знаю.
— А еще такси, — сказала Софико.
Позвонил секретарю Копполы, и попросил узнать, не хочет ли Коппола вместо загородного ресторана пойти в ресторан Дома Кино. Секретарь выяснил и передал, что Коппола говорит, что в Доме Кино уже был, а сегодня хочет в загородный, грузинский.
Позвонил в «Иверию», заказал стол на пятнадцать человек.
Когда Коппола со своей семьей и свитой спустились, я сказал, что Софико моя сестра и пригласила меня на ужин тоже. И объяснил переводчику, как ехать в «Иверию».
— С телевиденья кто — нибудь есть? — громко спросил переводчик.
— Есть, — отозвалась барышня в джинсах.
— Едем в «Иверию», по минскому шоссе.
От гостиницы отъехали в таком составе: две «Чайки» с семьей Копполы, три «Волги» с переводчиками, фестивальной службой и свитой Копполы, «мосфильмовской» рафик с кинокритиками, микрик со съемочной группой с ЦСДФ, лихтваген. И мы на синем «Жигуле» — Софико, художник Коля Двигубский, Шухрат Аббасов и его приятель, маленький узбек в тюбетейке, с медалью « Ветеран труда» на лацкане пиджака.
— Какой ужас! Вся эту шобла с нами за стол сядет? — нервничала Софико.
— А куда деваться.
Я затормозил у телефона — автомата, позвонил в «Иверию» и попросил, чтобы стол организовали не на пятнадцать, а на тридцать человек и еще отдельный стол — на восемь, для водителей. А закуски пока не ставили.
Когда приехали и все расселись по своим столам, Софико сказала Копполе:
— Фрэнк, есть два варианта: можно заказать обычный ужин, это примерно та же еда, что ты ел вчера, или простой крестьянский ужин, какой грузинские крестьяне едят каждый вечер.
— Я люблю простую еду, — сказал Коппола.
— Неси всем лобио, зелень, сулгуни, хлеб, семь бутылок водки и тридцать «Боржоми» — заказал я.
— Все? — спросил официант.
— Нет, подожди, — сказал маленький узбек в тюбетейке, — Георгий, знаете, что еще вкусное крестьянское? Сациви. Это вареная курица с орехами, — объяснил он переводчику. Тот перевел.
— Сациви всем? — спросил официант.
— Мне не надо, — сказал я.
Софико и Двигубский тоже отказались. Остальные заказали сациви.
Я открыл меню и начал искать, сколько стоит сациви.
— Все? — спросил официант.
— Все, — сказала Софико, — неси.
— Нет подожди. Софья Михайловна, а знаете, что еще любят грузинские крестьяне? — не унимался маленький узбек. — Грузинские крестьяне любят молодого барашка, зажаренного целиком.
— Сейчас не сезон, уважаемый. Неси то, что уже заказали, — велела Софико официанту.
Официант пошел выполнять заказ.
— Откуда он взялся, этот идиот? — спросила у меня Софико по — грузински.
— Шухрат привел, — ответил я ей тоже по — грузински.
Шухрат услышал свое имя и пожал плечами, мол, все понимаю, но ничего не могу поделать.
Когда официанты принесли водку «Столичную» и воду «Боржоми» маленький узбек спросил:
— Георгий Николаевич, а вино «Кинзмараули» они пробовали?
— Не пробовали, — сказал переводчик.
— Вино «Кинзмараули» сколько бутылок? — тут же спросил официант.
Софико посмотрела на меня, вздохнула и сказала:
— Неси пять бутылок, а потом посмотрим.
И тут я увидел, как другой официант несет на подносе восемь банок с черной икрой и лососину к столу водителей. Маленький узбек тоже увидел.
— Георгий Николаевич, здесь черная икра есть! Спроси, — велел он переводчику, — они черную икру любят?
— Любят, — уверенно сказал переводчик
— Черную икру сколько? — спросил официант.
Мы с Софико посмотрели друг на друга.
«Оставлю паспорт, завтра деньги сниму с книжки и расплачусь», — решил я.
— Черную икру неси всем! — сказал я.
И успокоился.
Вечер прошел хорошо. Было весело. Софико умная и обаятельная, была прекрасным тамадой. Оркестр, не прекращая, играл музыку из «Крестного отца» и «Мимино». Потом на сцену вышел Джулио и спел арию из оперы «Паяцы». После него худенький кинокритик в роговых очках, Фима Розенберг, со сцены спел «Сколько я зарезал, сколько перерезал, сколько душ я загубил, только тебя занозу сероглазую, больше я всех полюбил». Ему казалось, что эта песня в стиле фильма «Крестный отец» и Копполе должна понравиться. А чтобы не обидно было и мне, критик спел песню на слова Евтушенко, которая звучит в ресторане в фильме «Мимино»:
В стекло, уткнув свой черный нос,
Все ждет и ждет кого — то пес.
Я руку в шерсть его кладу,
И тоже я кого — то жду…
Когда ужин подошел к концу я попросил официанта принести счет.
— Все оплачено, — сказал официант и посмотрел на маленького узбека.
Маленький узбек виновато развел руками и застенчиво улыбнулся.
НЕ ЭНРИКО КАРУЗО!
После того, как я снял фильм по Марку Твену, меня стали приглашать на приемы в американское посольство. Поскольку там были виски и сигареты «Мальборо», которых не было в продаже, ходить туда мне нравилось. На одном из таких приемов в честь дня Независимости, моя подруга Мила Вронская, которая работала в посольстве преподавателем русского языка, подошла ко мне с женой американского посла и сказала, что жена посла в восторге от моего фильма «Афоня».
— Трогательный фильм, — сказала жена посла.
— Спасибо.
— А вы слышали, как Георгий Николаевич поет? — вдруг спросила Мила. — Он замечательно поет. Гия спой, пожалуйста!
— Здесь?
— Здесь. Только нужна гитара, — сказала Мила жене посла.
Я энергично отказывался, но кто — то принес гитару, кто — то поставил стул, а Мила объявила по — английски:
— Господа, идите сюда, для нас будет петь режиссер Данелия.
Кошмар! Голоса нет, играть не умею, (три аккорда для своих). Куда деваться? Сел, взял гитару, она оказалась шестиструнной и я, как утопающий за соломинку:
— Господа, это шестиструнная гитара, а я играю на семиструнной. Здесь другой строй.
— Ты настрой гитару, как тебе удобно, а мы подождем, — сказала Мила.
Пока я перестраивал гитару, вокруг меня собрались все: американский посол со своей женой, дипломаты из других посольств, наши чины, их шпионы, наши разведчики, прогрессивный поэт, модный художник, красавица актриса и мой старый приятель актер Евгений Моргунов.
Я настроил гитару и запел слабым голосом: «Уткнув в стекло, свой черный нос все ждет и ждет кого — то пес…»
Когда я допел, раздались жидкие аплодисменты, а восторженная Мила воскликнула:
— Прелестно, правда!
— Энрико Карузо! — зычным голосом поддержал ее Моргунов.
Кто такой Карузо не все дипломаты знали и на всякий случай согласились, но спеть еще меня никто не попросил. Я прислонил гитару к стулу и слинял. И больше на приемы в американское посольство не ходил.
О том, что в этом стихотворении Евгения Евтушенко можно найти опасную крамолу я тогда не подозревал. После просмотра фильма «Мимино» во ВГИКе, в коридоре меня остановили два юных студента, отвели в сторонку и конфедециально спросили, правильно ли они поняли настоящий подтекст песни, которую поет в фильме Матти Гешоннок, (студент моей мастерской):
— Это тоска нашего народа по свободе!
— Не понимаю. Расшифруйте, пожалуйста.
— Там в песне: «…уткнув в стекло свой черный нос, все ждет и ждет кого — то пес…» Пес — это не собака, а советский народ, который ждет не женщину, как это можно подумать, а свободу! — сказал один студент.
— А вот: «…я руку в шерсть ему кладу и тоже я кого — то жду» — на поверхности — перископ: хозяин гладит собаку, а по сути, автор имеет в виду: интеллигенция вместе с народом ждет перемен, — сказал второй.
— Вы на каком курсе?
— На первом.
«Бедные», — подумал я. — Еще четыре года учебы и они совсем свихнутся».
— Интересная трактовка, — сказал я — но как быть с последней строкой: «…мой славный пес ты всем хорош, и только жаль, что ты не пьешь…», к кому обращается автор, к советскому народу или все — таки, к славному псу? Подумайте… — и ушел.
Между прочим. В то время и редактора и цензоры искали и находили подтекст, и авторы ухитрялись, что — то протащить, и зрители искали и находили эзопов язык, даже там, где его и вовсе не было. Особенно в этом преуспевали студенты творческих вузов.
