— Богомолов придавал этому роману значения больше, чем «В августе 44-го»?
— Безусловно. Этот роман — одна из страниц нашей истории, которую нельзя перелицевать и перекрасить в черный цвет. Владимир Богомолов подчеркивал, что литература назначена рассказать, каков был истинный глагол времени. И что с Отечественной войной необходимо всегда быть на «Вы». Задействовать в сознании читателей, что война — величайшая трагедия, достоверно показать черты красноармейцев и офицеров того времени, когда проявились человеческий дух, мужество, патриотизм в служении Отечеству. А это так важно сейчас для нашего разжиженного, духовно уплощенного и бесстержневого времени.
Богомолов никогда не считал какое-либо из своих произведений лучше или хуже других. В каждое он вкладывал свою душу и талант без остатка. Что же касается романа «Жизнь моя...», то по задачам — временной охват (действие в романе происходит и в Германии, и на Дальнем Востоке и на Чукотке), переплетение человеческих судеб, коллизий, решения нравственных проблем, — такого произведения, почти эпического характера, в отечественной литературе не было.
— В предисловии вы пишете о «непобедной стороне войны», которую и показывает Богомолов. А наличие у войны непобедной стороны не подразумевает приуменьшения заслуг нашей армии?
— Абсолютно! Сразу после подписания акта о капитуляции Красная Армия приступила к частичному восстановлению разрушенных войной объектов жизнеобеспечения на всей территории Германии... Налаживалось нормированное обеспечение продуктами питания всего населения. В то время, когда в России умирали от голода, каждый гражданский немец получал 600 граммов хлеба в сутки, от полулитра до литра молока, жиры, овощи и даже суррогатный кофе!
«Непобедная сторона войны» — это о другом. Война закончилась — но вот уже в мирное время тысячи военнослужащих гибнут в автоавариях, от отравлений зараженными немцами продуктами, трофейным алкоголем. Происходит массовое заражение венерическими заболеваниями, изнасилования гражданского населения, мародерство и самоубийства военнослужащих, и не только рядовых. Спустя десятилетия американцы после войны во Вьетнаме объяснят это явление как психический слом у молодых людей, привыкших к жестокости и убийствам. В романе показан размах идеологической работы: все ЧП — особенно изнасилования и отравления — становились известны от командира полка и дивизии до командующих армией, фронта, вплоть до Генштаба в Москве, и включались не только немедленные карательные функции, но и массированная политико-воспитательная работа и просвещение.
Владимир Осипович писал, что в любой войне, даже такой, как справедливая Отечественная, впоследствии не окажется абсолютных победителей и побежденных: и те, и другие еще десятилетия будут подсчитывать уже не столько боевые потери и разрушения, сколько моральные и нравственные. Это производная войны, ее жестокость. Богомолов не побоялся показать эти явления.
Сейчас молодое поколение практически ничего не знает о Великой Отечественной войне, зверства фашистов представляются зачастую в идиллическом варианте. Можно не читать тома исторических материалов, прочтешь об этом в романе — и мозги встанут на место! Как жаль, что сейчас для всех мальчишек, идущих в армию, не находится такого капитана Арнаутова, который бы вдалбливал основы общечеловеческой морали и кодекса чести.
* * *
Наш «форд» катит по немецкому шоссе.
...Прогрохотало несколько крестьянских фур, до верха забитых скарбом. Дороги заполнены не столько автомобилями, сколько пешеходами. Без конца тянутся беженцы. Немцы бредут по дорогам — идут на север из Чехии, на восток с Эльбы, на запад из Восточной Пруссии, на юг из Штеттина... — из всех концов Германии во все ее концы. Они тащат на себе, везут на чем попало свое имущество. Тут и детские коляски, заполненные чемоданами и картофелем, тут вдруг и шикарная черная карета с детьми и стариками, тут и простые строительные тачки, нагруженные до отказа... Люди, согнувшиеся под тяжестью тюков, матери с детьми на плечах...
...Старуха-немка тащит кошку в клетке для попугая.
Женщины — старые и молодые — в шляпках, в платках тюрбаном и просто навесом, как у наших баб, в нарядных пальто с меховыми воротниками и в трепаной, непонятного покроя одежде. Многие женщины идут в темных очках, чтобы не щуриться от яркого майского солнца и тем предохранить лицо от морщин...
Мужчины, сняв пиджаки и надвинув на глаза шляпы от солнца, толкают пароконные фурманки, спаренные велосипеды, на которых утвержден стол вверх тормашками, служащий грузовой платформой, ручные тележки с грудами всякого барахла.
Не развалины городов, даже не разбитая военная техника, валяющаяся на полях, не брошенные вдоль обочин дорог орудия и обгоревшие танки с черными мрачными крестами, а именно эти бредущие по дорогам люди с мешками и детьми говорят о том, что война близится к концу и мы в самом центре Германии.
...Берлин в развалинах, всюду руины, битое стекло, обвалившийся кирпич, завалы, сильный запах гари и пыли. Дома с вылетевшими стеклами, оконные проемы черны, в немногих оставшихся переплетах отсвечивает пламя. От здания электростанции осталась лишь кирпичная коробка с хвостами копоти над пустыми окнами.
Везде — на домах и в проемах окон — белые флаги, простыни и даже наволочки. На сохранившихся окнах аккуратные шторы из плотной черной бумаги — «гардины затемнения». На остовах разрушенных и некоторых уцелевших зданиях, на сохранившихся окнах огромными буквами распластались крикливые фашистские лозунги и надписи:
«Deutchland, Deutchland über alles!» — «Германия, Германия превыше всего!»
«Durch Opfer zu dem Sieg!» — «Через жертвы к победе!»
«Vorwärts, Vorwärts, durch Graber!» — «Вперед, вперед через могилы!»
Казенный символ веры фашистского солдата: «Glauben, kämpfen, gehorchen!» — «Верить, сражаться и повиноваться!»
И самые свежие:
«Berlin bleibt deutsch!» — «Берлин останется немецким!»
«Sieg oder Sibirien!» — «Победа или Сибирь!»
«Wir werden niemals kapitulieren!» — «Мы никогда не капитулируем!»
«Gott! Strafl England!» — «Боже! Покарай Англию!»
Около одного из них мы останавливаемся. Кто-то в лозунг «Никогда русские не будут в Берлине!» внес поправку, зачеркнув слова «никогда» и «не будут», и лозунг справедливо возвестил: «Русские в Берлине!»
У входа в метро — мертвые эсэсовцы. На раскрошенном кирпиче и щебне валяется записная книжка, на раскрытой страничке слова песни штурмовых отрядов:
Бей, барабан, бей, барабан!
В поход мы пошли на Россию.
Пусть большевистский красный стан
Узнает нас и нашу силу.
Шиповник алый расцветет,
Где провезем мы пулемет!
Заканчивается книжка последней записью 1 мая 1945 года: «Эти дни я живу в глубоком мрачном подвале. В моей жизни сплошная ночь. Свинцовое бесчувственное небо, в котором нет больше света, нет солнца и нет чудес. Мы лежим здесь, забытые Богом и покинутые Фюрером. Безжалостная пустота грызет наши сердца, ночь и мрак давят со всех сторон. Раньше мы пели, а теперь мы онемели. У нас нет песен и нет жизни».
Немецкие женщины нас боятся, им говорили, что советские солдаты, особенно азиаты, будут их насиловать и убивать. Страх и ненависть на их лицах. Но иногда кажется, что им нравится быть побежденными, — настолько предупредительно их поведение, так умильны их улыбки и сладки слова.
В эти дни в ходу рассказы о том, как наш солдат зашел в немецкую квартиру, попросил напиться, а немка, едва его завидев, легла на диван и сняла трико.
...Пожилой немец, появившийся из глубины темного коридора, смертельно испугался, увидев русских, упал на колени, хватая за ноги солдат, рыдая, умолял, чтобы его пощадили. Он хватает руку ближе других стоящего офицера, хочет ее поцеловать, но рука вовремя отдернута... Старик вытаскивает из бумажника и показывает справку полиции о том, что он, Бойер, как политически неблагонадежный, лишен права служить в вооруженных силах Германии — такие бумаги показывают многие берлинцы, как будто они были у них заготовлены...
...Народ голодал. Дети, старики, женщины освобождаемых районов Берлина огромными толпами набрасывались на продуктовые магазины и ларьки. Убитые лошади растаскивались на куски за считанные минуты. Голодные дети буквально лезли в танки, под огонь пулеметов и орудий, лишь бы добраться до наших кухонь или к бойцам, чтобы получить кусок хлеба, ложку супа или каши. Немки посылали к нам своих детей за хлебом, а сами стояли в стороне и ждали. Дети клянчат: «Брот!..» Солдаты кормят из своих котелков немецких детей.
...Астапыч на оперативном совещании в штабе дивизии перед маршем сказал:
— Думаете, в Германии не знали, что немцы творили в России? Все знали... Не верьте, если скажут, что не знали... Потому и боялись. Ожидали, что русские всех перебьют. Понимают, что пришел их час расплаты. Враг спрятался, затаился, меняет шкуру. Поэтому наша задача: будь бдителен — будь втройне бдительным, потому что враг вокруг нас, мы на его проклятущей земле; был смекалистым — будь втройне смекалистым, потому что фашисты уготовили нам много «сюрпризов»; был хитрым — будь втройне хитрым, не дай врагу обмануть себя.
