Агаты (не Кристи)
Бесснежный декабрь 2013 года. В Москве, на Охотном Ряду, в разгаре заседание Думы. Депутаты преют (в том смысле, что проводят прения) касательно юридического обоснования провозглашенной амнистии и перечисляют категории заключенных, коим полагается в связи с этим послаблением выйти на свободу. Решают заодно: миловать Сердюкова или нет, оставлять в заключении матерей-одиночек или не стоит — ведь с их возвращением в незарешеченную жизнь увеличится риск усыновления и удочерения произведенных ими на свет болезненных детишек американцами…
Камера (кинокамера оператора) переносит нас в реальную камеру Бутырки или «Матросской Тишины». Тут томятся фигуранты Блошиного (он произошел на территории блошиного рынка) схода. В руках у них недораспроданный товар — старье, хлам, мелкий антиквариат, подшивки газет начиная с 1968 года, а заодно и новые газеты с отчетами о последних думских дебатах. Один из заключенных обращается к другому:
— Какие мы дураки! Надо было тырить миллионы! И убивать всех подряд! И ничего бы за это не было! Потому что это — на благо всем. А мы шли митинговать. И вытаптывать газоны. Это — невосполнимые потери для отчизны!
Камера (все та же кинокамера) переносит нас еще дальше — в далекую мордовскую колонию, где, сгорбившись над швейной машинкой фирмы «Зингер», ровными стежками тачает дворницкие брезентовые рукавицы бывший олигарх. Он прерывает работу, поднимает утомленные глаза и мысленно улетает на собственном лайнере (и мы — вместе с ним) в недавнее прошлое. Торчат нефтяные вышки, насосы, урча, качают из недр будущий бензин и керосин (и параллельно на судебном разбирательстве — качает права явно ангажированный властью гособвинитель, который требует «вышки», т.е. высшей меры наказания, преступившему закон честному олигарху, в сознании тачающего варежки зэка смешиваются три вида вышек — нефтяные, приговорные и лагерные вышки с охранниками и прожекторами)…
Олигарх щурит утомленные глаза и видит, что машинально украсил неровно простроченные варежки агатовыми запонками, которые у него при досмотре не отобрали, посчитав не представляющими материальной и культурной ценности.
Крупно: эти же запонки — на прилавках блошиного рынка. Человек, похожий на генпрокурора, говорит своему заму: «Вижу связь… Да не мою любовную связь, ее видят все, а связь, доступную только моему зрению: между олигархом и блошиными беспорядками».
Женская доля
Еще одна затерянная в глуши колония — на этот раз женская. Толпы матерей-одиночек, приговоренных к разным срокам лишения свободы за проституцию в особо крупных размерах, бытовую поножовщину, воровство лекарств из аптечных киосков (для своих недомогающих детишек), — с песней шагают на лесоповал. На фоне этой разномастной толпы — схожая с символическим образом Французской революции (картина художника Делакруа) — мятущаяся фигура девушки, похожей на Толоконникову и Юлию Тимошенко, с воззванием в руках, этот свиток — ее жалоба-заявление начальнику колонии на недопустимые условия содержания женщин в охраняемой зоне.
Наплыв: прошлое этой революционерки — попытка заколотить гвоздями и без того тугие двери, ведущие в метро, чтоб пассажиры не могли ни войти, ни выйти; неприличная надпись на Кремлевской стене, танец-стриптиз перед звездами западной эстрады, требующими помиловать ее, скандалистку и дебоширку. Слова, произнесенные ею из зарешеченного кенгурятника в зале судебных заседаний: «Вы еще пожалеете, что меня посадили, я наведу в ваших тюрьмах идеальный порядок!»
И вот она, похожая еще и на горьковскую «Мать», только значительно помолодевшую, — во главе взбудораженной группы пробудившихся для новой жизни и политической борьбы дам…
Пушки
Мы вновь на Охотном. Депутаты продолжают горячие споры. Они давно отвлеклись от основной темы — амнистии — и ломают копья о законопроект, запрещающий использование бранных слов. Выступающие при этом матерятся безбожно.
На блошином рынке тем временем возобновляются демарши, оратор с трибуны говорит:
— Теплая зима — в наших интересах! Во-первых, нам комфортнее на улице. Во-вторых, без снега не будет зимней Олимпиады! А если ее не будет, правительству придется сосредоточиться на внутренних проблемах! Грядет гарантированное политическое потепление!
В едином порыве демонстранты пишут — в пику Думе — неприличные слова на стене воспетого писателем Юрием Трифоновым так называемого Дома на Набережной. Хулиганов хватает полиция.
Чиновники же, на коих возложена обязанность проведения Олимпиады, под зловеще звучащую музыку, за огромные непрофильно потраченные деньги закупают за границей пушки для производства снега. Им будут усыпаны лыжные, бобслейные, биатлонные и санные трассы. Крупным планом: пушки грузят на железнодорожные платформы и отправляют в Сочи. Звучит еще более угрожающая музыка.
Президенту наперебой докладывают (число прибывших с депешами курьеров и госаппаратчиков в его кабинете возрастает):
— Большой перерасход народных денег на закупку снежных пушек!
— В женской колонии №Х (по понятным причинам подлинный номер засекречен) начались волнения, все хотят на Олимпиаду!
— В колонии-поселении №ХХ один из наиболее непослушных заключенных перестал шить варежки!
Озабоченное лицо президента… Он отмахивается от осаждающих его курьеров и садится в вертолет. Несколько вращений пропеллера, и глава государства на природе, вокруг тишина, покой. Хочется бродить среди берез и елочек бесконечно… Но отсутствие снега в рощах и дубравах вновь наводит на тяжелые мысли.
В большом зале ожиданий его ждут представители европейских держав. Они кричат, злобно кривя физиономии:
— Мы не приедем в Сочи, если не освободите наших ставленников! А отправимся все как один в Киев, на Майдан!
В соседнем помещении президента ждут посланцы горских сепаратистов в папахах и тоже кричат, тоже злобно кривясь:
— Мы устроим теракты на олимпийских объектах!
Президент снимает с книжной полки аккуратный томик. Листает. Поднимает трубку массивного телефонного аппарата:
— Восстановите памятник Дзержинскому. По решению московских властей. Выпустите! Да не о новых денежных купюрах речь! А о тех, кто подпадает… И припадает…
Боевые действия
Помилованные женщины под предводительством своей кумирши идут маршем по стране, вбирая в свои ряды все большее число сочувствующих, на Олимпийскую деревню, захватывают ее и поселяются в предназначенных для спортсменов, журналистов и гостей гостиничных номерах. Охраняющие деревню солдаты сперва отстреливаются от захватчиц из снежных пушек (естественно, не причиняя никому вреда), а потом переходят на сторону слабого пола, братаются и мужикаются (то есть создают с ними семьи).
Освобожденный олигарх убывает из тюремного барака в противоположном от Сочи направлении и дает пресс-конференцию, на которой заявляет: сепаратистам не на что рассчитывать, он первый возьмет в руки оружие и пойдет отстаивать завоеванную еще нашими предками землю.
После столь внушительного заявления террористы осознают бессмысленность и бесперспективность своих запугивательных затей и сосредоточивают усилия на спортивной подготовке кадров для будущей Олимпиады.
Напуганные заявлением освобожденного олигарха европейские лидеры тоже сознают: глава России не так уж не прав, пресекая деятельность разболтавшихся (и в смысле поведения, и в плане болтовни) бунтовщиков. И дружно говорят, что согласны стать почетными гостями русских субтропиков — при условии, что им будут предоставлены соответствующие комфортные резиденции. Все они встают в очередь за подешевевшим российским газом.
Надпись во весь экран: «Предновогодние скидки на русский газ для европейцев!».
Лозунги и транспаранты: «Не лезьте в наш с Украйной бой, то давний спор славян между собой!»
Один из уже знакомых нам сидящих на нарах «блошинцев» говорит другому:
— Как и в фильме о 1953-м, деревню, в данном случае Олимпийскую, освободили политические, они победили уголовных деляг.
Второй «блошинец» с гордостью отвечает:
— Да, престиж страны спасли политические, а не уголовники. Следующую Олимпиаду устроим уже в Крыму.
Катарсис
Торжественное открытие, а затем и закрытие Зимних игр… Полыхает олимпийский огонь… Палят снежные пушки... Снегу становится все больше. Он распространяется по России, заваливает дороги, населенные пункты, леса и начинающие замерзать озера, обнесенные колючей проволокой зоны и промзоны, где скоро будут возведены дополнительные стадионы и бассейны. Под белоснежным первозданно чистым покровом тонет и перестает быть заметна царящая всюду неразбериха. Кажется: хаоса нет, противоречия, разнотыки, двойные и тройные стандарты отсутствуют. Санкции не воспоследуют. Коррупция побеждена. И можно преспокойно предаться созерцанию хоккейных матчей и танцев на льду. Теплая, ласковая, благостная зима... Как далеко мы ушли от холодного лета 1953-го! Тогда в могучем с виду СССР негодяями (впоследствии расстрелянными) на волю умышленно были выпущены — чтоб дестабилизировать ситуацию в стране — отпетые урки. Теперь душеспасительная милость к падшим использована во благо.
