О последних годах жизни Осипа Мандельштама и его наследие "МК" беседует с исследователем творчества поэта, руководителем Мандельштамовского общества Павлом Нерлером.
- Павел Маркович, давайте вернемся в прошлое - в 1934 год. Осип Мандельштам читает узкому кругу друзей стихотворение "Кремлевский горец", в том числе Пастернаку, который называет эту эпиграмму на Сталина "актом самоубийства" и заклинает больше никому ее не показывать… Все-таки кто-то доносит на поэта и его арестовывают. Известно ли кто донес на Осипа Мандельштама?
- Доносчик неизвестен, не будем спекулировать на эту тему. Пастернак - один из 30 человек, которым Мандельштам читал стихи о Сталине. Пытаться угадать по этому списку, кто донес, занятие неинтересное. А вот кто донес в 1938 году, мы знаем – это был Ставский, который обратился непосредственно к Ежову с просьбой "решить вопрос о Мандельштаме", к письму было приложено экспертное заключение Павленко. Именно эти двое людей несут ответственность за гибель Мандельштама, 75-летие которой мы сейчас вынуждены отмечать в тяжелое декабрьское время.
- Решающую роль в судьбе поэта сыграло именно это стихотворение или не только в нем дело?
- Безусловно, эта эпиграмма фигурирует в делах, протоколах допросов. Но Мандельштам одновременно был и фигурантом другого дела, которое разворачивалось в Ленинграде и по которому расстреляли Лившица и арестовали Заболоцкого. Но Мандельштам там был лишь фигурантом, а вообще им занималась Москва.
- Сталин ведь читал эту эпиграмму?
- Не сомневаюсь, что он ее читал. Также я предполагаю – это уже гипотеза – что стихи ему понравились и польстили. То впечатление, которое Сталин производил на подвластные ему города и веси, тот страх, которым он смог стреножить своих подданных – вся эта атмосфера была ему только лестна, собственно, он этого и добивался. Он мог только мечтать о таком подтверждении, как эта эпиграмма. С моей точки зрения, это было ему отнюдь не оскорбительно, а именно лестно, потому что в стихах он представал как властитель, тиран, а именно к этому эффекту он и стремился.
- В 1934-м году Осип Мандельштам отправляется в первую ссылку - сначала в Чердынь, затем в Воронеж. В 1937-м он возвращается в Москву. Освобождения удалось добиться усилиями его супруги Надежды Яковлевны и друзей-писателей?
- Это произошло усилиями тех, кто хлопотал. И это были довольно сложные цепочки. Ахматова пошла в одни кабинеты, Пастернак - в другие. Ахматова ходила к Ломинадзе, а Пастернак пошел к Бухарину – скорее всего, сработала именно эта связка. Бухарин писал Сталину о Мандельштаме. И после этого раздался звонок в квартире Пастернака – звонил Сталин и разговаривал с ним о Мандельштаме. Так что здесь сыграло то, что можно было бы назвать гражданским обществом, неравнодушие писательской среды. А то, что Сталин принял такое решения, которое мы можем рассматривать как достаточно благоволящее к Мандельштаму, сравнительно нежесткое – это следствие и этих усилий, и того реального эффекта, которого Сталин добился своим звонком. Ведь тем самым он совершил некое чудо, слух о котором распространился быстро. Это был май, готовился первый писательский съезд, и Сталин хотел выглядеть неплохо. И в данном свете Мандельштам польстил ему эпиграммой, и это было нетрудно. Сохранился автограф Сталина на соответствующем письме Бухарина, где написано примерно следующее: «как они смели арестовать Мандельштама!». Да, но кто такие эти «они»!
- Почему же пошла "вторая волна" репрессий в отношении Мандельштама?
- Хватит, поиграли в кошки-мышки – и хорош, сколько же можно! И так три года он неплохо жил на свою «сталинскую премию», хватит. К Ежову обратились Ставский с Павленко, но Ежов около месяца не давал четкой реакции. Думаю, он все это как-то вентилировал, может быть, даже и не с самим Сталиным. Но во всяком случае, это было особенное дело, потому что роль Сталина в судьбе Мандельштама по первому делу была известна тем, кто принимал следующее решение. И без санкции Сталина никакое решение было невозможным, а оно было таким. Время было такое. Излет большого террора. Мандельштаму в каком-то смысле повезло, что эта волна не накрыла его летом 1937 года – тогда он мог запросто попасть в расстрельные списки. А так ему дали 5 лет трудовых лагерей – минимум, который давали в то время. Другое дело, что для него это было равносильно смерти, учитывая его физическое и душевное состояние. Он прожил всего 11 недель в том пересыльном лагере, куда попал.
- Какова на самом деле причина смерти поэта? Тиф, сердце, общее истощение - известен ли исследователям диагноз?
- На самом деле, источник один, и он не вызывает сомнений – официальные документы: свидетельство о смерти, протоколы дактилоскописта. Анализ тех свидетельств о гибели Мандельштама, которые сохранились, не говорит в пользу того, что это был не тиф. Да, в лагере был тиф, был карантин, и Мандельштама забирали в больницу, но тифа у него не нашли. Этому свидетелями были два-три человека – довольно много для такой ситуации. Нет необходимости так уж сильно оспаривать документы лагерных медиков. Такой искажающей страсти у них не было и не могло быть. Смертность была высокая, и не было ни смысла, ни возможности идти на фальсификацию документов о смерти. Вот - цитирую акт о смерти, врач Кресанов плюс дежурный медфельдшер. «Причина смерти: паралич сердца, артериальный склероз. Труп дактилоскопирован 27.12.1938». Тогда была полоса массовой смертности, и во время голода могли приписывать другие причины смерти. Но тогда, в отличие от ситуации с голодомором, не было в этом никакой практической необходимости. Даже документы, подтверждающие смерть, выдавались не автоматически, а только по запросу родственников. Надежда Яковлевна такой запрос послала, и почти через полтора года документы пришли ей на руки. Это достоверные сведения.
- Верной спутнице поэта Надежде Яковлевне выпала сложная судьба. Это обычная участь интеллигенции в то страшное время, или ей пришлось тяжелее, чем другим близким репрессированных писателей? Действительно ли она хранила рукописи Мандельштама в ботинках?
- Хранила… Но не в тех, в которых ходила. Это еще было даже и при жизни Мандельштама. После его смерти она счастливо избежала участи жены врага народа, по некоторым признакам ее хотели арестовать еще там, где она работала. Она быстро взяла расчет и бежала. И в Калинине, где они жили, туда тоже приходили с обыском. Она не выделялась, не высовывалась в то время. В Калинине были и другие ссыльные – достаточно далеко и от Москвы, и от Ленинграда. Неправильно пытаться сравнивать тяготы, это очень тяжелая жизнь для членов семей репрессированных – неважно, поэт, писатель или простой слесарь или учитель. Это не было привилегией творческой интеллигенции, арестам и репрессиям подвергались абсолютно все слои советского общества. И в этом была какая-то определенная логика и мысль. Но если посмотреть список мандельшамовского эшелона – 1770 человек, это была вся страна, весь социальный спектр. Надежда Яковлевна сохранила в памяти то, что осталось от мандельштамовского архива к моменту его смерти. Он пережил много злоключений, но существенная его часть все же сохранилась. Кроме того, после его смерти архив пополнялся благодаря друзьям Мандельштама, у которых хранились какие-то его рукописи, книги с автографами, которых у нее не было. И постепенно у нее собиралось то, что мы сейчас называем архивом Мандельштама, и то, что с 1976 года хранится в Принстоне по ее воле и с ее согласия.
- Слава о Мандельштаме разошлась по всему Союзу, хотя большими тиражами его стихи начали издавать только во время перестройки. Как можно было прочитать Мандельштама в то время? Где его брали?
- Дело в том, что даже те книги, которые выходили до перестройки – всего-то две: «Разговор о Данте» и тоненький томик в большой серии «Библиотека поэта» - можно было взять в библиотеках. А где взять стихи, которые выходили в 30-х годах? Конечно, это был самиздат! Более того, Мандельштам – это фирменный знак самиздата, и наоборот, они неразрывно связаны. Его самиздатные тиражи, безусловно, сопоставимы с теми, что были, когда его начали печатать.
- Как сейчас обстоят дела с наследием Мандельштама? Надежда Яковлевна передала архив в Принстон. Это не создает преград для издателей?
- Эксклюзивных прав на мандельштамовские тексты ни у кого нет. Они никому не принадлежат, поэтому его издание свободно и зависит уже от добросовестности подготовителей конкретных книг, от их профессионализма и качества. Книги начали выходить с конца 80-х, и выходят достаточно регулярно, в том числе, и критические издания. Работа идет, есть массовые издания – хуже или лучше. И есть серьезные издания. Слава богу, в правовом поле вокруг Мандельштама нет этой мины в виде особых копирайтов. Правда, иногда люди все же злоупотребляют. Вот, в «АСТе» вышла книга Надежды Яковлевны «Мандельштам. Воспоминания», которая неожиданно оказалась под названием «Мой муж Осип Мандельштам», хотя такого названия никогда не было, и морального право на такого рода отсебятину у издательства нет, дурно и печально, что они так сделали. Но при этом они практически ничего не нарушили…
- Если говорить о Мандельштаме сегодня, о его влиянии на современную литературу, то каково оно?
- У него много последователей. В Мандельштамовском обществе мы собираем стихи, посвященные ему – это сотни стихотворений, написанных как очень известными авторами, так и совершенно неизвестными. Влияние Мандельштама испытывала на себе вся русская поэзия ХХ века, соприкасавшаяся с его творчеством. Он сам писал Тынянову, что его стихи сливаются с русской поэзией, кое-что изменив в ее структуре и составе. И сила чудесности его поэзии, безусловно, ощутима – особенно в лучших представителей поэтического цеха русской литературы. Некоторые считают это недостатком и борются с этим, некоторые – наоборот, видят в этом следование традициям и преемственность. Мне практически не доводилось встречать людей, за редкими исключениями, абсолютно не принимающих Мандельштама, отрицающих его волшебный поэтический дар, оспаривающих его значение. С тем, что это великий поэт, согласны практически все, и, скорее, можно видеть некоторую драку за то, чтобы написать имя Мандельштама на своем знамени. Понимая то поэтическое качества, которое являет собой его поэзия, его охотно признают великим и русским, даже несмотря на то, что он еврей. И даже с трудом, но находят аргументы в пользу того, каким великим русским он был. А вообще, он европеец по мироощущению, конфессиональный аспект здесь не так важен. Он конвертировался в методисты исключительно из прагматических соображений, чтобы иметь возможность учиться в Санкт-Петербургском университете. У евреев же была особая черта оседлости в царской России. Вне черты оседлости имели право проживать только определенные категории лиц еврейской национальности – в частности, купцы, каковым был отец Мандельштама, а также образованные люди, окончившие университет. Без этого по закону он должен был бы покинуть Петроград и жить где-то на западе России.
- На конференции в Еврейском музее обсуждались вопросы перевода произведений Мандельштама на такие языки, как, например, японский. Насколько велика география распространение поэзии Осипа Мандельштама и насколько сложен он для перевода?
- Она очень широка. Мы это знаем, потому что искали соответствующие статьи и их авторов о переводе Мандельштама на тот или иной язык. Мы готовим энциклопедию, и такого рода статьи нам необходимы. Языки, на которые он переведен, - практически все европейские, плюс основные дальневосточные – корейский, японский, китайский. Также иврит, идиш. Вот на арабском мы пока не нашли, но допускаю, что они есть. Могу сказать, что особенно близок Мандельштам был польскому читателю, там он чтился не меньше, а может быть, в определенный исторический момент, и больше, чем в Союзе. К тому же, он родился в Варшаве. Сейчас ставится не так уж мало спектаклей по произведениям Мандельштама, а в Польше они ставились еще в 70-е годы. Там все это произошло гораздо раньше, чем стало обыденным делом у нас. Как предмет некоторого сравнительного анализа это особенно интересно, потому что в каждой языковой культуре есть особенности восприятия Мандельштама.
Мария Москвичева
"Кремлевский горец"
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлёвского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
А слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет,
Как подкову, кует за указом указ:
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него — то малина
И широкая грудь осетина.
Ноябрь 1933
