Кому ни позвоню, никто говорить не может: «Извини, плачу. Слов нет». «Современник», театр всей его жизни, разъехался в отпуска. Единственная, кто здесь — только что вернулась из Франции, — Галина Борисовна Волчек. К телефону не подходит, помощница говорит: «Не может, она в таком состоянии...» Еще бы — потерять Игоря... Да для нее это все равно что потерять половину себя. Как руку, как ногу — когда есть, ее и не замечаешь. А когда нет — дышать трудно, невозможно. Он для нее — Игорек, Квашонок. Она для него — Галка, Галчонок. Так вся жизнь прошла.
Он тоже плохо дышал — у них, в «Современнике», это как родовая болезнь. Легкие, легочная недостаточность у Ефремова, сама Волчек беспрерывно кашляет, Игорь Кваша в последнее время все труднее дышал. И всю жизнь дымили как паровозы.
Валентин Гафт сейчас в Швейцарии. Его голос в трубке срывается, он злится на себя:
— Мне когда Виктюк сообщил, я 15 минут молчал. Так и напиши, чтобы 15 минут молчания было.
Как такое написать?
— Вы ведь последний спектакль «Трудные люди» вместе играли. Как он был?
— Плохо. Но плохо за кулисами. А на сцену выйдет... Теперь не выйдет. Он аплодисменты слушал и говорил мне: «Нет, Валя, уходить не надо, нельзя, когда люди так благодарят».
— Я знаю, что в ваших планах была совместная работа.
— Мы начали читать английскую пьесу на двоих. Не спрашивай, не помню названия. Черт, я ведь эту ночь совсем не спал, как чувствовал, весь извелся, искрутился. У меня в театре ближе никого не было.
Странное дело, Кваша мне всегда казался таким большим и сильным. А ведь роста совсем невысокого. Просто аккуратненький, хорошо сложен и, конечно, голос — этот фирменный квашовский голос. Густой-густой такой, но в нем не вязнешь, он сладко не обволакивает. Он пробивает до самого сердца. Может быть, ноткой упрямо-упертой? Теперь не важно. Боль, вот что важно.
Множество ролей. Одна из первых — Володя в «Вечно живых». Спектакль, с которого начался «Современник» и Кваша. Леонид Эрман, теперь уже бывший директор театра, говорит мне по телефону:
— Да это не Кваша был на сцене, никакой не Игорь, а простой парень с улицы, понимаете? У которого есть девчонка, который уходит на фронт... Что бы он потом ни играл, заразительность его эмоциональная была высшей силой.
Кваша не просто артист, хорошо обученный, умело пользующийся наработанными штампами. Это личность. Он смелый. Первый во времена махровой советской идеологии ставит Булгакова («Кабала святош», «Дни Турбиных»), а Булгаков — под негласным запретом, не то что теперь. Не боится открыто общаться с писателем-изгнанником Виктором Некрасовым и встречается с ним в Париже. Он, не задумываясь, подписывает письмо в чью-то защиту. Уже тяжело больной записывает видеообращение к собравшимся на проспекте Сахарова. И, пожалуй, единственному, кому абсолютно верят люди среди всех выступающих, — это артисту Кваше. Он не входит ни в какую оппозицию, просто жил и живет в системе координат «честность — совесть — порядочность».
У него замечательная семья: жена Татьяна Семеновна всю жизнь лечила всю актерскую Москву. Какое-то время назад сама слегла — отказали ноги. Добрейшей и нежнейшей души человек. Сможет ли она проститься со своим Игорем? Несмотря ни на что — да, для нее уже заказали коляску. Сын Володя, тоже врач, теперь занимается бизнесом.
Рассказывает невестка Наташа, которую Игорь Владимирович очень любил:
— Несмотря на то что он больше двух месяцев находился в больнице, ничто не предвещало, что вдруг как-то сразу это случится. Его перевели в реанимацию и туда уже не пускали нас, но мы каждый день разговаривали по телефону.
— Наташа, можете вспомнить последний разговор?
— Да я не помню точно, голос у него был слабый. И настроение плохое. Дочка моя с ним последний раз говорила, он ее очень любил. Он был замечательным дедом и отцом.
Наверное, только такой человек мог быть идеальным ведущим телепрограммы «Жди меня». С Квашой на эту роль телевизионное начальство точно не промахнулось. Человеческие судьбы, невероятные истории о потерях близких и счастливое обретение. Он вел так, как будто каждого знал и каждым занимался. Говорил: «Эти истории рвут мне сердце». Вообще-то такая программа требует актерского мастерства: где надо голосом поднажать («А теперь, внимание! В студию входит...») или дрожь в голос пустить и заставить публику рыдать. Но Кваша не актерствовал, для него это была не сцена, не павильон, а жизнь. Жизнь, которую он и сам прожил: трудно, радостно, счастливо. Любил и был любим. Брал от людей и много давал. Имел друзей. Умел дружить. Умел шутить. Теперь его нет.
* * *
С Авангардом Леонтьевым Кваша выходил на свой последний спектакль «Трудные люди»:
— К сожалению, Кваша в кино снимался меньше, чем мог бы, чем заслуживает масштаб его дарования. А вот в театре талант Игоря проявился в полной мере. Да и к созданию самого «Современника» он приложил много сил, был правой рукой Олега Ефремова — помогал ему во всем. От Ефремова Кваша унаследовал очень полезную для окружающих черту — это стремление и бесстрашие говорить всегда правду, какой бы неприятной и неожиданной для тех, кто ее слышит, она ни была. Не любил быть «приятным во всех отношениях». Причем не изменил этому качеству до конца своих дней.
— В последнее время даже на политические темы любил высказываться...
— Не в «последнее время», это было всегда, это вообще его конек — говорить открыто о политике, невзирая на время. Он был, конечно, человеком демократических убеждений. Ведь и «Современник»-то изначально был таким «островом» или «лабораторией демократии», когда все внутренние вопросы решались большинством голосов труппы, а не руководителями. Так вот Кваша очень органичен в такой обстановке. Хотя и большой спорщик, позицию отстаивал страстно, наступательно, с полемической обостренностью... В театре так и говорили: спорить с Квашой бесполезно, последнее слово, равно как и истина, все равно останется за ним. Он как-то особенно остро чувствовал справедливость, помогая окружающим избавляться от заблуждений. Был правдолюбом и правдорубом.
— А какой он был на сцене?
— За сорок с лишним лет во многих спектаклях с ним играли вместе: «Вечно живые», «Балалайкин и компания», «Трудные люди», «Три сестры», «Вишневый сад»... Всегда был разным. Сочным. Он был азартен в роли. Мог даже быть резким, а не просто «правдоподобным и органичным» (каким любит бывать наш брат актер — этаким уравновешенным, не выходящим за рамки органики). Нет, Кваша любил резкие краски, потому что был страстным по природе. Например, как он играл Карамазова-отца — замечательно совершенно. В Художественном театре был Марк Прудкин, блистательный исполнитель этой роли, так вот Кваша это невольное соревнование с Прудкиным, по меньшей мере, не проигрывал. Да вообще ему очень повезло, что он попал в ефремовскую команду и с самого начала получал хорошие интересные роли, что оправдывал высоким качеством исполнения. Ему любили дать роль, зная, что он окунется целиком, нырнет на большую глубину.
— Когда в последний раз его видели?
— Два месяца назад играли спектакль: ему было трудно дышать... Болел несколько лет, ложился периодически в больницу, из больницы приезжая на спектакли. Играл, хотя это делать ему становилось все труднее и труднее... Но мы как-то надеялись, что он и дальше будет так держаться. Но болезнь взяла свое. Тяжелая потеря. Без него «Современник» совсем нельзя представить. Он был необходим не только для репертуара, но и для внутритеатральной атмосферы...
* * *
В «Том самом Мюнхгаузене» Марка Захарова Игорь Кваша сыграл одну из самых ярких своих ролей (бургомистра):
— Это потеря не только для «Современника», но и для меня лично. На репетициях я часто приводил примеры, связанные с его суждениями, настроениями, актерскими приспособлениями. Игорь Владимирович Кваша был артистом неповторимым, особо одаренным, с каким-то уникальным, своеобразным талантом. Видел его молодого в первых спектаклях «Современника», был очарован работой Игоря в «Голом короле»... и тогда еще почувствовал, что он обладает даром целенаправленного доброго воздействия на людей. Причем всегда имел четкую гражданскую позицию, и она отвечала тому настрою, какой царил в сердцах истинных шестидесятников (а он был ярчайшим представителем этого племени). А что говорить о его творческом влиянии... например, мой друг Андрей Миронов, с которым мы все время делились сокровенными мыслями, говорил, что, снимаясь с Квашой, он получил блистательные уроки системы Станиславского в новом преломлении. И я почувствовал это, когда он играл бургомистра в «Мюнхгаузене», сочетая в образе некий гротеск со стрессовой ситуацией, — как артист он не оставался в бытовых параметрах, но поднимался куда-то высоко, раздваиваясь, шизофренически мучаясь от этого... Думаю, память о нем будет долго сохраняться в сердцах тех, кто связан с театром и кинематографом. Это серьезный удар по труппе «Современника». Дай бог, чтобы они нашли в себе силы сплотиться и пережить утрату.
Прощание с Игорем Квашой пройдет 4 сентября в театре «Современник». Похоронен он будет на Троекуровском кладбище.
