В театре “Новая опера” Роман Виктюк поставил оперу Бизе “Искатели жемчуга”. Правда, спектакль, который в результате получился, имеет к первоисточнику самое отдаленное отношение. Режиссер и не скрывает своей позиции, которую он декларировал на состоявшейся после показа встрече с журналистами: в традиционном виде опера умерла, ее надо ставить по-новому.
Рецепт “новой оперы” выглядит так:
1. Либретто — переписывается полностью. Кому сейчас нужна история про индийскую жрицу Лейлу, вождя племени Зургу и охотника Надира? Вместо них вся троица (правда, под теми же индийскими именами) перекочевывает в “современный” Париж. Кому современный — нам или Бизе? Это не важно. Поскольку сюжетную канву надо как-то привязать к имеющимся ариям, индийская легенда трансформируется то ли в репетицию спектакля, то ли в съемки фильма, а персонажи становятся артистами. Правда, этот прием избит до оскомины (по тому же принципу строится, например, сюжет “Паяцев”), но, по мнению режиссера, все-таки более свеж, чем постановка оперы в том виде, в каком она написана композитором.
2. Партитура — купируется до одного часа чистой музыки (как говорится, хорошего понемножку). Зато вставляется фонограмма оглушительного гонга, которая обрушивается на зал примерно каждые десять-пятнадцать минут. Кроме того, партитура разрывается на куски длиннющими паузами. Как говорит Виктюк, музыка возникает из тишины.
3. Сценография — должна запутать зрителя, который ничего не должен понимать (это вообще смертельно для искусства), а обязан воспринимать действие на интуитивном, эмоциональном и — не побоимся умного слова — суггестивном уровне. В декорациях (Владимир Боер) и в костюмах (Евгения Панфилова) соединены равно три виртуальные реальности — парижская, индийская и театрально-репетиционная (она же иногда превращается в киносъемочную). Последняя приоритетна. На нее работает электронное табло, которое не дает синхронного перевода французского текста оперы, зато содержит важные сведения, как-то: “перестановка декораций”, “аплодисменты” и т.п. Кроме того, на табло иногда появляются стихотворные строки из либретто — общего лирического содержания.
4. Мизансцены полностью подчинены режиссерскому решению, задача которого — вогнать зрителя в состояние оцепенения и сосредоточения на внутреннем бурлении страстей. Хор, одетый частично в черно-белые костюмы из безумного кабаре, частично в пестрые индийские платья, стоит по стойке “смирно” на сцене и на галереях. Так же статично поведение главных героев. Все арии и ансамбли они поют не двигаясь. Но позы — разные: то сидя на стуле, то примостившись под брюхом одного из многочисленных медных слонов, которые в изобилии загромождают бутафорский Монмартр. Четверо детей изображают героев в детстве путем пластических этюдов.
5. Певцы и оркестр. Высокое качество пения не возбраняется, но и не является обязательным. Дмитрий Корчак (Надир) обладает хорошим лирическим тенором, но главное, как уверял Виктюк, это то, что у него есть “чичирка”. Читателям, не знакомым с терминологией режиссера, деликатно поясним, что данное понятие означает мужской детородный орган. Мария Максакова (Лейла), натурально, этим похвастать не может. Поэтому и недостатки ее вокала должны вызвать лишь сочувствие и снисхождение. Оркестр под управлением Анатолия Гуся был скромен и тих. Так и надо — чтобы не мешать режиссерской концепции.
В итоге получаем авторский спектакль, для которого исходник (в данном случае “Искатели жемчуга” Бизе) — лишь повод, отправная точка, импульс для фантазии. Одним словом, получаем “новую оперу”.
