...Там сидела Мура с агентом из МУРа

“Глоток?! Нет “глотков” на войне. Есть 100 грамм!”

…Песенок про бравых журналюг в Стране Советов было полным-полно. Каждая из них приписывала нашему брату нескончаемый, почти идиотический оптимизм: “Трое суток шагать, трое суток не спать ради нескольких строчек в газете” или “Мы встречались с облаками на Эльбрусе, жизнь такая, в общем, в нашем вкусе”.

Может, поэтому истинно гимном журналистики стала песня 43-го года, которая, при той же легкости и бесшабашности…

Выпить есть нам повод за военный провод,

За “У-2”, за “эмку”, за успех…

…осекала единственной фразой: репортер погибнет — не беда!

Наливай, Мурёночек!

Цензоры-редакторы так и сяк вымарывали строчку про “не беду”, как и серию последующих: “помянуть нам впору мертвых репортеров” и “а не доживем, мой дорогой…”. Что, мол, за могильная романтика? Но они появлялись снова. Как позже появились во всех старых редакциях при входе мемориальные доски. Марай не марай, а такой уж придумал “Корреспондентскую застольную” товарищ Симонов (на фото), репортер, которого, по преданию, однажды срочно “дернули” с одного фронта на другой…

Февраль 1943-го. Нашел машину. Не лимузин — открытый “Виллис”. Ухабы. Ветер. Грязь и мразь, что под колесами, что над головой. Одна задача: согреться, утонув в бурке…

Это потом водитель “Виллиса” по всей форме доложит:

— Происшествий в дороге никаких, за исключением одного: пришлось везти сумасшедшего!

И никто бы не удивился: у кого на войне крыша не ехала? А тут несколько часов кряду бормочет человек несусветицу… В лучшем случае — пьяный. А вдруг буйный? “От Москвы до Бреста”. “С “лейкой” и блокнотом, а то с… пулеметом!” Тра-та-татата!! Только этого недоставало.

Из корпункта выскочил врач. И тут все выясняется. Чтобы не замерзнуть окончательно, насмерть простуженный Симонов пытался таким образом “допинговать”: под мотив одесской “Мурки” подставлял стихи с обязательным многократным повторением “выпьем за…”: писавших, снимавших, шагавших. Это уже три раза, значит. То есть 300 грамм. Не пол-литра, но тоже дело. Хотя… как разведешь. Продирает внутри, зараза. В общем, мечтал на фронтовой дороге.

А я звоню — спустя 60 лет — его сыну: Симонову Алексею Кирилловичу. Ему в 43-м и пяти лет не было. Но ведь война наглухо входит в тебя и возраста не спрашивает.

— А почему он сочинял под “Мурку”?

— Так и осталось это семейной легендой для узкого круга. Помню, садятся все, запевают сладко... Отец молчит. Ни разу не видел его поющим в компании. Тут все просто: слуха-то не было. Зато мотив “Мурки” можно “взять” без труда.

Раз пошли на дело, выпить захотелось.

Забрели в шикарный ресторан.

Там сидела Мура с агентом из МУРа,

А из кобуры торчал наган.

И дальше:

От Москвы до Бреста нет такого места,

Где бы не скитались мы в пыли,

С “лейкой” и блокнотом,

а то и с пулеметом

Сквозь огонь и стужу мы прошли.

— На какой только мотив не пишут поэты-песенники, — продолжает Алексей Кириллович. — Стандартный вариант — на ритмы вальса или танго. И потом, время суровое было, на “изыски” никто не тянул. И кстати, как-то говоря о поэтах, Соловьев-Седой сказал мне: “Есть две песни о войне. Одна — все остальные, а другая — Фатьянов”. И это правда: песни Алексея Фатьянова (“Соловьи”, “Где же вы теперь, друзья-однополчане…”) дают композитору невероятное количество мелодийных вариантов…

Менее чем через год “Застольная” по настоянию Константина Симонова становится частью спектакля “Жди меня”, и Матвей Блантер пишет к ней новую, то есть настоящую мелодию. Так что, кроме близких друзей Симонова, похоже, “От Москвы до Бреста” на “муркин” лад более не услышит никто…

…Черный ворон грачет,

мое сердце плачет,

Мое сердце плачет и грустит:

В темном переулке, где гуляют урки,

Мурка окровавленна лежит.

Всего лишь намек на победу

Утесов, прослышав о потенциальном шлягере, поспешил взять его в свой репертуар. И, что называется, “раскрутил”. Но штука в том, что ни Блантеру, ни Симонову исполнение Утесова… не то чтобы не понравилось, но были некоторые претензии.

Блантер “добавил” к песне вокальную увертюру без слов, пропеваемую на манер “м-мм” или “ла-лаа”. Утесов выкинул ее как лишнюю. А кроме того, при записи на пластинку “Застольную” переименовали в “Песенку военных корреспондентов”, а по оригинальному тексту прошлись ураганом правок…

— У знатока музыки Глеба Скороходова, — рассказывает Алексей Симонов, — лежит подаренный ему Леонидом Осиповичем “цензурированный” текст песни с пометками рукою отца.

Например, в первоначальном виде было:

...От бутылки водки хрипли наши глотки.

Заменено:

...От ветров и стужи петь мы стали хуже.

— Или как прочли “Там, где мы бывали, нам танков не давали, репортер погибнет — не беда” — и пришли в ужас: “Слушайте, Константин Михайлович, как же так, “не беда”-то? Это неуважение какое-то получается к вашей же репортерской жизни!” И переправили немедля: “Но мы не терялись никогда”.

— Что это за “лейка” такая?

— А-а, вот вы уже не знаете... Так звали удобные немецкие фотоаппараты с цейсовской оптикой. Но отец с камерой не ходил, хотя его пытались научить. Да, техники в песне много: та же драная “эмка”, которая с эстрады частенько чередовалась с “драным пикапом”...

...Но любопытна другая строчка: “И с одним наганом первыми въезжали в города”. Симонов на момент написания песни “первым в города не въезжал”, эта строка только предрекала последующее масштабное освобождение:

— У отца за четыре года было 40 командировок на фронт. Конечно, “въезд в город” — реальный случай, но для начала 43-го пока редкий. Эх, да что тут говорить: Симонов написал и “Жди меня”, и “Песню о веселом репортере” вместе с Сурковым: “Вышли без задержки наутро, как всегда, “Известия”, и “Правда”, и “Красная звезда”. Все они забылись. А вот “Застольную” люди помнят. И отец ее любил. Единственный способ заставить его петь-танцевать-веселиться вместе с другими на какой-нибудь посиделке — это завести “Застольную”...

С глотками не заваришь

После Утесова самым известным исполнителем песни стал Иосиф Кобзон.

— Я ведь не знал, что стихи Симонова были изрядно “причесаны”, — рассказал он “МК”. — Какие слова дал мне редактор на радио, такие я и спел на фондовой записи.

...Потом же его урезонил сам автор, Константин Михайлович. Встречает в Доме литераторов и говорит:

— Хочу вам сделать комплимент. Мне понравилось, только... очень прошу вас: не уподобляйтесь этим конъюнктурщикам!

А он еще и картавил сильно (вы понимаете, почему он Константин, а сын его Кириллович).

— Мне тут исправили — “без глотка, товарищ, песню не заваришь!” Что за “глоток”? Я был на войне. Не было там никаких “глотков”! Были боевые сто грамм!

...Симонов поправлял народных артистов, но сам народ вовсю распевал “Застольную”, интуитивно разумея, который вариант правилен. Поют ли ее сейчас молодые? С эстрады, как выяснилось, да. Военные журналисты — вряд ли. Помню, лет пять назад в Ханкале группа военных товарищей сообщила нам, журналистам, что плата за услуги в предоставлении вертолета, БТР, спального места в вагончике и проч. за те несколько дней, что мы там гостили, неожиданно возросла в три раза. А посему нам надлежало сообщить своим редакциям о незамедлительном переводе “выкупа” на ханкалинские счета... Нормальная такая, “рабочая” ситуация, никак, однако, к песням не располагающая.

На 9 мая Максим Леонидов исполнит “Застольную” (среди прочих со своего сольного милитари-альбома) на Дворцовой площади в Питере.

— У меня дед воевал. И я чувствую, что песни войны — самые искренние и честные. Горе большое было. И хотя страна была тоталитарной, за каждой личной песней подписывался народ...


Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру