Владимир Владимирович, вы, сидя в Кремле, без малого три часа говорили “халва-халва-халва”. У многих, наверно, во рту стало сладко.
Народ очень удобный. У Кашпировского перед телевизором раскачивались: считали, что лечатся. Теперь перед вами сидят — думают, что богатеют.
Впечатление вы произвели отличное: крепкий, умеющий запоминать много цифр, — нет сомнений, вас хватит еще на три-четыре срока.
Несмотря на обилие конкретных процентов и чисел (в основном рублевых), ваши ответы звучат уклончиво.
Вас спросили: останетесь ли вы на третий срок? Вы ответили:
— Я свою задачу в этом смысле вижу не в том, чтобы вечно сидеть в Кремле и чтобы, знаете, на экранах телевизоров и по первой, и по второй, и по третьей программам все время показывали одну и ту же физиономию... Я свою задачу вижу в том, чтобы создать условия для развития страны на длительную перспективу, с тем, чтобы к руководству страной пришли молодые, грамотные, эффективные управленцы. Поэтому никаких резких изменений в законодательство, прежде всего в Конституцию Российской Федерации, вносить считаю нецелесообразным. Ну а что касается меня лично, то, как военные люди говорят, я свое место в строю найду.
Владимир Владимирович, вас спросили про 2008 год. А вы отвечаете насчет “вечно”. Не ясно, сколько лет вы будете “создавать условия для развития на длительную перспективу”.
Вы вроде бы обещаете не вносить резких изменений в Конституцию. Похоже, что нерезкие будут. Кто определит степень резкости?
“Свое место в строю найду”, — говорите вы. Еще не нашли? Или не хотите раньше времени раскрывать карты? После успешного руководства Россией надо идти на повышение, возглавить что-то более мощное. “Газпром”?
Если вы не остаетесь на третий срок — кто ваш преемник? Если он есть — хорошо бы нам узнать его сейчас, присмотреться к нему за оставшиеся два года. Если такого нет — значит, за шесть лет президентства около вас так и не появилось достойного...
Вас спросили про Чечню. Вы ответили, что возлагаете надежды на предстоящие там выборы. О том, что там продолжается война, что ежедневно гибнут наши солдаты и офицеры, — ни слова. За последние годы там было много выборов. Что толку?
Вас спросили о беспризорниках. Вы сказали:
— У нас существует программа решения этого вопроса, будут выделяться соответствующие средства и ресурсы, в том числе на укрепление приемных семей, хотя здесь у меня очень много вопросов и по укреплению института по усыновлению, укреплению детских домов. Все это планируется, и мы, конечно, это будем делать.
Что “это” вы будете делать? “Укрепление детских домов” — очень выгодно для чиновников. На каждого сироту государство выделяет много денег. Чем больше сирот — тем больше можно украсть. Поэтому воры изо всех сил препятствуют усыновлению.
Укрепление детских домов исключает “укрепление приемных семей”.
Вся страна гудела из-за гибели в Америке двух усыновленных детей из России. Усыновление российских детей иностранцами практически остановлено. Там погибли двое из ста тысяч. У нас гибнет чуть ли не каждый десятый сирота. Тысячекратная разница вас не смущает?
Вы не сказали, где Басаев. Вы не сказали, почему не уволены те, кто уже десять лет (считая с Буденновска) не может поймать Басаева. Неужели из миллиона задавших вопрос никто об этом не спросил?
Неужели вас не спросили: считаете ли вы, что в России нет людей умнее и честнее, чем нынешние министры? А если такие есть — почему они не министры?
* * *
Люди стоят на площади. Вы сидите в Кремле. Толпы людей с непокрытыми головами (спасибо, что не в декабре, как в прошлые разы). Зачем они стоят часами? Зачем стоят десятки людей, хотя известно, что вопрос разрешат задать кому-то одному?
Для вас люди — как минное поле. Или вам показывают его в стереотрубу (Первый и “Россия”), а ее легко направить в приятную сторону. Или — впереди саперы с металлоискателями — всех прозванивают, просвечивают, ощупывают и обнюхивают (собаками).
Иногда ваша замученная охраной жизнь даже вызывает сочувствие. Бесконечная езда по заграницам, встречи с канцлерами и президентами — такая скука, а тут еще народ. Но...
У короля много забот, но самая тяжкая из них — это обязанность всех выслушивать и всем отвечать. Это, Владимир Владимирович, говорил Дон Кихот Санчо Пансе (чтобы тот не очень стремился к высоким должностям).
Дон Кихот, который мечтал только о справедливости, только о том, чтобы защитить всех несчастных, говорил о “тяжкой обязанности”. Ему в голову не приходило, что всю эту заботу можно изображать в эфире.
