Внешнеполитическая активность России решительно потеснила в мировом информационном поле события внутренние. Международное сообщество не особо интересует «что там у русских» самих по себе. Ему гораздо важнее знать, что Россия собирается предъявить миру и как стоит ее расценивать — как однозначную «Империю зла» или как партнера, интересы которого стоит как минимум учитывать.
Но мировое сообщество — это слишком высокий уровень! Гражданам нашей страны также неплохо бы разобраться в мотивах и целях внешней политики российского государства.
А сделать это непросто.
Активность в дальнем зарубежье наслаивается на действия страны в постсоветском пространстве, и они переплетены между собой. Российское вмешательство в ближневосточное противостояние — первая после распада СССР наша попытка повлиять на исход конфликта военным путем за пределами бывшего «нерушимого Союза». Но и здесь чувствуется влияние постсоветского фактора. Это и вовлечение джихадистов из республик Северного Кавказа, закавказских и среднеазиатских стран в ряды боевиков на Ближнем Востоке, и особенности внутренней региональной и национальной политики самой России, а также ее соседей.
Параллельно с попытками решить сирийскую головоломку идут поиски «развязок» по Донбасс. Конечно, интенсивность вооруженного насилия на юго-востоке Украины в последнее время заметно снизилась. Предпринимаются попытки наряду с «заморозкой» конфликта запустить политический процесс его урегулирования. На сегодняшний день никто не возьмется со стопроцентной уверенностью гарантировать их успех. Любой мирный процесс развивается не по линейке, и от возобновления военного противостояния или стагнации переговоров никто не застрахован.
Противоречия между Россией и Западом по поводу Украина последние новости спровоцировали самое масштабное противостояние между ними со времен окончания «холодной войны». По своему воздействию оно оставило далеко позади «августовскую войну» 2008 года в Закавказье.
Все эти противоречия накладываются на уже имеющиеся неразрешенные этнополитические конфликты.
Все сложно, и во всех перечисленных выше событиях одна из ключевых ролей принадлежит России. Поэтому, повторюсь, так важно понять — есть ли у Кремля некая универсальная схема, или он действует по индивидуальным планам применительно к каждой ситуации? И какова логика этой политики, если она вообще присутствует?
Для этого нужно обратиться в недалекое прошлое.
До начала украинского кризиса позицию Москвы по отношению к постсоветским конфликтам можно было бы определить как «избирательный ревизионизм». Россия проявляла готовность идти вразрез с мнением подавляющего большинства стран — членов ООН относительно территориальной целостности Грузии, но при этом отказывалась от автоматического переноса этой позиции на Приднестровье или Нагорный Карабах. У российского руководства не было общего подхода ни к этнополитическим противостояниям, ни к де-факто республикам. Можно выделить три базовых позиции РФ.
Первая — признание независимости Абхазии и Южной Осетии. После того как в Грузия сменилась власть, а наиболее проблемный партнер Владимир Путин покинул свой пост, в повестку дня Москва и Тбилиси встала нормализация двусторонних отношений. Однако Москва ограничила этот процесс «красными линиями» в виде статуса Абхазии и Южной Осетии и членства Грузии в НАТО.
Вторая — участие в урегулировании приднестровского конфликта. Здесь позиция Москвы основывалась на признании ПМР (Приднестровской Молдавской Республики) как стороны конфликта, но не как отдельного образования, а также на признании территориальной целостности и нейтралитета Республика Молдова и сохранении переговорного формата «5+2» (стороны конфликта плюс гаранты и посредники).
Третья — роль в разрешении нагорно-карабахского конфликта. На этом направлении Москва была в максимальной степени готова к интернационализации процесса мирного урегулирования. Президенты России, начиная с 2009 года, совместно с главами других государств-посредников (США и Франция) неизменно заявляли о консенсусе относительно так называемых «Базовых принципов» как основы для разрешения противостояния. При этом НКР (Нагорно-Карабахская Республика) Москвой не признавалась. Утратив влияние на Грузию, российская власть стремилась балансировать между Ереван и Баку. И обе стороны были заинтересованы в российском посредничестве.
Все три позиции не были похожи друг на друга. Но многое их объединяло. Россия таким образом возражала против возможного расширения НАТО за счет республик бывшего СССР и высказывала свое отношение к кооперации соседних конфликтующих стран с Евросоюз - ЕС без учета российских интересов в сфере безопасности. Постсоветское пространство определялось как сфера наших особых интересов. Самая крупная после России страна СНГ, Украина рассматривалась как «приоритетный партнер» и потенциально важный участник интеграционных проектов, инициируемых РФ.
После свержения Виктор Янукович отношение к Украине кардинально поменялось. Опасаясь превращения «буферной Украины» в важного игрока Запада, не говоря уже про возможный пересмотр соглашений 2010 года по базированию Черноморского флота в Крыму, Кремль не пошел по пути повторения абхазско-югоосетинского сценария. В статусе самопровозглашенного образования Крым просуществовал менее одной недели. В итоге был создан прецедент не просто признания, но прямого включения бывших автономий в состав РФ. Внешнеполитические ставки были повышены, сделан новый шаг в сторону «ревизионизма».
После этого началась эскалация конфликта в Донбассе. Несмотря ни на что, Москва до сей поры воздерживалась от прямого признания Донецкой и Луганской народных республик. Скорее всего, Россия рассматривает их как инструмент для давления на внешнеполитический курс Киев. При всей условности параллелей интеграция ЛНР и ДНР в состав «материковой Украины» станет неким аналогом дейтонской Боснии и Герцеговины. В этом случае юго-восток будет блокировать натовские устремления Киева и превращения «единой краины» в государство, строящее свою идентичность на идее «бегства от империи».
Действия Москвы на украинском направлении вызвали общественно-политический подъем в Приднестровье и в Южной Осетии. Эти образования надеялись на повторение «крымского сценария». В ходе югоосетинских парламентских выборов (8 июня 2014 года) победу одержала партия «Единая Осетия», последовательно выступающая за объединение с Северной Осетией под эгидой и в составе РФ. Несколько отличная ситуация сложилась в Абхазии. Здесь руководство по-прежнему сохраняет интерес к строительству собственного национального государства с опорой на стратегический союз с РФ.
Тем не менее Москва не пошла по пути автоматического повторения крымского сценария. Ни в Южной Осетии, ни в Приднестровье, ни тем более в Абхазии история с «воссоединением» не повторилась.
Особая статья Нагорный Карабах, где за последние два года заметна значительная эскалация насилия. Но до настоящего момента времени российское руководство принципиально не поменяло ни одного из своих прежних подходов к карабахскому урегулированию (статус НКР, роль Минской группы и участие в ней). Имея хорошие неформальные связи в Армения и в Азербайджане, Россия использует их для поддержания имеющегося статус-кво.
Таким образом, принципиальные изменения в российско-украинских отношениях не привели к тотальному слому прежних взглядов РФ на конфликты в других частях постсоветского пространства. Они по-прежнему определяются не столько универсальными схемами, сколько индивидуальными позициями. Там, где Москва чувствует угрозу выгодному ей статус-кво (как это было в Абхазии и в Южной Осетии в 2008 году или в Крыму в 2014 году), она играет на обострение и обращается к ревизионистским инструментам. Там же, где сохраняется надежда на удержание имеющегося сегодня положения вещей, Москва не спешит менять правила игры. В этом и заключается логика России, которая официально не провозглашается, но которую несложно проследить, если анализировать сами конфликты, а не идеологические споры вокруг них.
Отсюда следует вывод. Главным мотивом Кремля является не некая идеологическая программа или всеобъемлющая геополитическая стратегия, а реагирование на изменяющиеся обстоятельства. Но как бы ни планировал Кремль свои разнообразные подходы, они объединены опасением ослабления на просторах бывшего Советского Союза, которые по-прежнему мыслятся в качестве зоны жизненно важных интересов России. При этом главным недостатком самой этой защиты (во многом обоснованной и справедливой) является дефицит стратегии, а также приоритет следования за ходом событий вместо игры на опережение. В этой связи миру не следует демонизировать Россию и искать повсюду «руку Кремля». Намного практичнее был бы всесторонний учет интересов РФ и взаимовыгодная кооперация.
