Что может быть благороднее службы социальных работников? Вот только под маской благодетельности творится беспредел. Куда там «чёрным» риэлтерам девяностых!
В провинции старики, доживающие в нужде, никому не нужны, а в столице они – на вес золота. Закрываются больницы и санатории, урезается пакет социальных услуг, а институт соцработников для пенсионеров процветает. И только в Москве с её баснословно дорогой недвижимостью! Неужели городские власти взяли в свои руки столь прибыльный бизнес, объявив монополию на квартирный бандитизм?
Бомжи валяются на улицах, словно мусор. Сколько их в Москве – не знает никто. Они ночуют в переходах, на вокзалах, в парках, под мостами и железнодорожными платформами, питаются объедками, мрут, как мухи. Среди них – не только опустившиеся, спившиеся бродяги. Нередко приходится видеть неудавшегося покорителя столицы, в дорогой, но уже грязной одежде, спящего на улице. Или пьяную девчонку, попавшую на панель прямо со школьной скамьи. Кто эти люди, как оказались на улице, кто занимается их спасением? Хотя формально при Департаменте социальной защиты и числятся ночлежные дома, туда зазывают не так ретиво, как в дома престарелых. Беременным и женщинам с маленькими детьми помощи от городских служб тоже ждать не приходится. А ведь социальная работница была бы очень кстати молодым мамам, которым зачастую приходиться и работать, и сидеть с ребёнком.
В чём причина такого внимания именно к пожилым людям?
Возможно, ответ есть в договоре, который Соцслужба заключает с пенсионерами. Один из пяти пунктов (самый большой и, видимо, самый главный), посвящён недвижимости. Пожилой человек обязан сообщать соцработникам о любых действиях с квартирой, а также ставить в известность об оформлении опеки или попечительства, которые делают невозможным отчуждение квартиры. Почему такое пристальное внимание именно к квадратным метрам?
Год назад общественность всколыхнула история фронтовички, которую едва не оставили без квартиры заботливые соцработники, уговорив поехать в пансионат на лечение. Пансионат обернулся для старушки концлагерем: у неё отняли паспорт, прописав в доме престарелых, а возвращаться домой отговаривали, убеждая, что лечение не закончено. Пока старушка была в «санатории», племянник, прописанный в её квартире, умер при странных обстоятельствах. А возвращаться было уже некуда: квартира принадлежала государству. Скандал в СМИ помог вернуть фронтовичке квартиру.
А сколько таких историй, не преданных огласке?
Моя восьмидесятилетняя свекровь попала в «группу риска», куда соцслужбы заносят стариков, владеющих московской недвижимостью. Не одиноких, не брошенных, а, в первую очередь, единоличных собственников. Заботливые соцработницы ходили к нам почти каждый день: приносили продукты и лекарства, выполняли поручения, просто забегали узнать о самочувствии. Свекровь из-за болезни нельзя оставлять одну, и мы с мужем живём с ней, поэтому навязчивый сервис, в котором мы не нуждались, стал нас раздражать. При этом старикам, живущим с родственниками, соцработники не положены. Ради чего нарушение правил? Несколько раз предлагали соцработницам заняться одинокими страждущими – всё бесполезно. В конце концов, махнули рукой, решив, что мы нужны для какой-нибудь статистики. И очень быстро поплатились за наивность.
«А кто вам эта невестка? Сегодня одна, завтра – другая. Она о вас плохо заботится. Надо её выписать, мы поможем, у нас есть юрисконсульт. И сына выгоните, пусть в своей квартире живёт», – стали втолковывать свекрови соцработницы. В квартире появилась медсестра, с ядовитой улыбкой объяснявшая, что делает назначенные врачом уколы. А когда муж пытался поговорить с одной из сотрудниц, начались угрозы: «Напишу на вас в полицию! Вы меня избить пытались!» «Да я же вам слова не сказал…» «А попробуйте, докажите!»
В ответ на наши жалобы начальница службы только пожимала плечами. У свекрови Альцгеймер, болезнь, при которой человек мало что понимает и не отдаёт отчёт в действиях. Я предложила начальнице поговорить с лечащим врачом, убедиться, что их «забота» идёт во вред. «Нам это не нужно: мы навели справки о вашей семье», – в ответ заявила она. Но причём тут семья?! И какие справки о нас можно было навести?! А когда вернулись домой, свекровь уже писала под диктовку заявление, что её родной сын избил медсестру.
Дальше – больше. Явился юрисконсульт плотного телосложения, баскетбольного роста, с речью из криминального сериала и стал убеждать свекровь подписать доверенность на представление интересов в суде, полиции и больницах, да ещё и на три года. И главное, в доверенности был пункт о сделках с недвижимостью! При этом пожилую женщину уговаривали, уже не стесняясь: «Поедете в загородный пансионат, там – рай, за вами будут ухаживать, не то, что родственники».
Собес встал между сыном и матерью, поставив у себя в кондуите галку напротив «проблемной» квартиры. «А внук вам кто? Седьмая вода на киселе», – настраивали соцработницы. И свекровь после плотной опеки стала говорить: «Мне запретили с вами разговаривать!» «Вызывайте полицию, врезайте замки, – поучали её, – на вашей площади находится посторонние». Сын – посторонний! А как свекровь будет жить одна? Или сценарий иной? Или этот вопрос вообще не ставится?
«Забота о старушке» обернулась для её родных настоящим террором. То угрожали: «Скоро вылетите отсюда! Мы решим вопрос!», то выламывали двери. А однажды соцработники вызвали полицию, заявив, что в квартире «чужие люди». Проверив наши документы, наряд пожал плечами. «Отъём квартиры идёт, – отчитывался полицейский по телефону, – нам тут делать нечего». «У них везде свои, – разговорился он с нами, – нотариусы, судьи, патологоанатомы».
И, похоже, это правда. Всё делается на глазах, не стесняясь, в открытую. С уверенностью в отсутствии закона и общественного мнения, что никто не вмешается, не защитит. А свекровь плачет: «Я их сама боюсь, а что делать, они мне говорят, что ты меня убьёшь». «Ничего, дорогуша, недолго тебе осталось! – залепила мне соцработница при встрече. И тут же: – Я на государственной службе, что ты мне сделаешь!»
В Департаменте социальной защиты, курирующем районные соцслужбы, предложили написать заявление. «А кто собственник квартиры?» – как бы между прочим поинтересовалась сотрудница. А какая разница, кто собственник? Или разница есть?! Кстати, моё заявление в итоге оказалось в руках… тех же соцработниц, которые со смехом показали его мне. А потом отнесли свекрови, подучивая, чтобы та отрицала всё написанное. Что это, чиновничий произвол? Или беззаконие под личиной закона?
В конце концов, пришлось отвезти свекровь в больницу. «А-а, соцработницы, – понимающе кивает врач. – Тут столько историй было…» Но и в больнице нас не оставили в покое, продолжали «опекать», подсовывая свекрови на подпись новые бумаги.
Поделилась с соседкой. А она: «После психиатрической больницы соцработники посоветовали мне оформить в суде недееспособность сына». «Зачем?» «Приводят аргументы… Вот только главный аргумент я у них в глазах читаю – и за сына страшно боюсь. Кто защит от социальных рейдеров?» Соседка пожилая, сын не женат, наследников нет. Лакомый кусочек! «А мама с тобой живёт или только навещает?» – поймав на лестничной клетке, выспрашивает всё тот же юрисконсульт из Департамента соцзащиты. Работа есть работа, ничего личного. Другой соседке, пожилой и одинокой, раз в две недели предлагают соцработницу. Она отказывается, умоляет оставить её в покое. Но навязчивая благотворительность не ослабевает. Да, в социальной службе работают обыкновенные люди. Только за вечерним чаем их дети спрашивают: «Мама, сколько квартир ты сегодня отобрала?»
«Мы навели справки о вашей семье», – не отпускала меня фраза, брошенная начальницей службы. Конечно, муж – писатель, я – независимый журналист. Кому жаловаться? Кто поможет? И тут вспоминаю о полученном недавно приглашении: сотрудники парламентского журнала «РФ сегодня» звали в свой коллектив. А я всю жизнь на вольных хлебах: сама себе начальница, ни трудовой, ни пенсионного. Но тут уж не до принципов: из Департамента приходят отписки, из соцслужбы – звонки с угрозами, а в полиции и прокуратуре разводят руками: «А что мы можем сделать…»
Получив запись в трудовой, отправляюсь по инстанциям. Везде представляюсь сотрудником парламентского СМИ и, как бы между прочим, кручу в руках корочку с гербом. И, блефуя, через слово вставляю: «У нас в ГосДуме… У нас в Совфеде…»
Смешно? Так ведь подействовало! И полицейские забегали, и соцработники притихли. А секретарь редакции рассказала о странном звонке из Департамента социальной защиты: «Интересовались, работаешь ли ты у нас. Спрашивали должность, обязанности, зарплату…»
Прихожу в соцслужбу, приношу заявление о ненадобности их услуг. На этот раз меня принимает начальница Управления соцзащиты, которая делает вид, что вообще не в курсе истории. «И почему же вы хотите отказаться от соцработницы?» – как бы между прочим интересуется она. Пересказываю всё с самого начала, в подробностях, о полиции, выламывании дверей и доверенности на сделки с недвижимостью. «Ну, это разбираться надо, кто прав, кто виноват… – юлит начальница. – А вы уверены, что сможете о своей свекрови заботиться? На какие деньги вы её будете содержать?» «У неё вообще-то пенсия», – удивляюсь я. «Ну, на пенсию не проживёшь», – хмыкает женщина. «А вы на что её собираетесь содержать?» – спрашиваю в ответ. И в кабинете топором повисает молчание. «Я в Совете Федерации работаю, у меня большая зарплата, – ухмыляюсь я. – Принимайте заявление!» И начальница, скрипя зубами, забирает у меня бумагу. «Бандиты вы! Сажать вас надо!» – не сдержавшись, оборачиваюсь я в дверях. «А мы ещё повоюем! – кричит она мне вслед. – Посмотрим, кто кого!»
Вот такая социальная защита!
Целый год понадобился, чтобы отбиться от социальных рейдеров. Но мне повезло. А скольким не повезло? Сколько стариков благодаря «заботливому» Департаменту отправилось в дом престарелых?
Схема давно отработана. На первом этапе нужно отсечь родственников. На втором – установить опекунство или уговорить на интернат. А там делай, что хочешь! «Моссоцгарантия» – организация, придуманная Лужковым, – заключает договора с престарелыми собственниками жилья, переселяя их в четыре специнтерната. Гарантией выступает квартира, которая сразу переходит в её владение. При этом чтобы службе оказаться в накладе, старики должны жить по триста лет – таковы цены на московское жильё! Наличие родственников, наследников во внимание не принимается. За период с 1994 года по настоящее время с «Моссоцгарантией» заключено более 3000 договоров пожизненного содержания с иждивением. Договор, в отличие от частных организаций, расторгнуть невозможно. Сколько судеб перемолото жерновами этой системы! Сколько осталось на улице! И главное – абсолютно безнаказанно. И главный козырь – забота о стариках. Ведь сколько несчастных стало жертвами квартирных аферистов, а тут – государственная служба: не обманет, не убьёт. А одиноким старикам – какая поддержка и помощь! Вот только так уж одиноки эти старики? Сообщение на форуме «Моссоцгарантии»: «Объясните, если моя мать сама хочет переехать жить в социальный дом, но у нее есть сын, то есть я, может ли она переехать?» В ответ: конечно, если квартира в её собственности, может. Чёрствые дети? Плохо заботятся? О том, как «обрабатывали» пожилых людей перед тем, как они решились на этот шаг, один Бог знает. Или дьявол?
В марте 2011 года несколько руководителей ГУП «Моссоцгарантия» получили звание «Менеджер года». Всё-таки, эта коммерческая организация далека от благотворительности…
