Итак, Приморье «культурно окормляют» два оркестра – один базируется во Владивостоке, другой (дербиловский) – в Хабаровске. У обоих одни и те же проблемы, начинающиеся даже ни с инвентаря и укомплектованности профпригодными музыкантами, а с голой социалки… но – обо всем по порядку. Наш герой Илья Николаевич, кстати, сам-то из Питера – окончил там хоровое училище им. Глинки, затем дирижерский факультет Санкт-Петербургской консерватории. Так что парень непростой, с гонором, амбицией, пусть и упрятанными пока глубоко-глубоко… однако еще не вечер.
– Вы не производите впечатление дирижера-диктатора…
– Как бы то ни было – должна быть жесткая дисциплина. Это первое условие, благодаря которому вообще удалось сохранить оркестр. Даже столичные дирижеры удивляются: у нас на репетициях всегда тишина.
– А ведь вам есть с чем сравнивать – вы работаете, скажем, с сеульским оркестром… В чем разница?
– Кстати, там тихо далеко не всегда. Это зависит от того, что дирижер говорит. Если из его уст слышны действительно дельные вещи – оркестр молчит, если же начинаешь «лить воду», просто языком трепать – поднимается шумок.
– Там, в основном частные оркестры?
– Государственных всего два. Остальные частные. Отсюда и очень рыночная система взаимоотношений. А мне как русскому человеку очень тяжело не раскрываться. Хочется видеть в людях друзей, там этого нет – они скрытные, не очень щедрые (не сказать жадные), хотя как музыканты – с приличным уровнем.
Еще из отличий, что бросается в глаза – уровень оснащенности музыкальными инструментами. Вот нам в Хабаровске многого не хватает, однако о глобальных закупках речь пока идет… Ведь как положено? У тебя по партитуре – четыре валторны. И эти валторны положено покупать целой партией, а не по одной как мы – чтоб были одного сплава, одной фирмы, тогда будут звучать. Да и одна – 200 тысяч стоит. Или партию гобоев нужно менять, – один гобой 350 тысяч. Если брать их три плюс английский рожок – это уже 1 млн. 200 тысяч… неподъемные суммы.
– А как у вас с залом? Вечная беда «всей остальной России» – нет профессиональных залов исключительно под классическую музыку.
– У нас есть Концертный зал филармонии: это пол-здания – Дальневосточный художественный музей, пол-здания – мы…
– Он хороший?
– Нет. Делался изначально под «парадный зал приемов» – там поставлены мягкие кресла, на полу – ковровое покрытие, шторы с завитушками, – вот такая у нас база. Снять ничего оттуда не можем, потому что сам губернатор (прошлый) этот зал разработал для иных целей…
– А нет перспективы строить новый?
– Одно время разговоры шли, но пока ничего. В принципе, то, что имеем – нас устраивает, единственное, акустика, конечно, плохая…
– Так это, пардон, самое важное.
– Нельзя сказать, что она чудовищная, но… не помогает. Бывают акустики – любо дорого для оркестра, музыка сама звучит!
– Может, все-таки как-то улучшить?
– Нет, разговаривал с опытными звукорежиссерами, даже если все тряпки снять – не намного улучшится. Кубатура-то небольшая, всего 490 мест, не разгуляешься.
– А во Владивостоке, говорят, филармонический зал вообще тоска! Спиваков когда приезжал с оркестром – играл в драмтеатре…
– Местный директор сделал очень красивый, даже шикарный зал, внешне – загляденье, но акустика там еще хуже, просто труба. Ну так, считается, что главное – внешняя красота. Конечно, по большому счету, Хабаровску нужен хороший концертный зал, на строительство которого пригласили бы спеца по акустике… но это – мечты.
– Странно всё это. Город – на 600 тысяч человек, вы играете каждую субботу, зритель есть, более того – он музыкально подготовлен, мотивирован, не то что иные города, где классического музыканта не нюхали… как непонятно, что новый зал нужен?
– Нет, здесь без шансов. Последний зал – это театр Музкомедии – был построен еще в советские годы. Всегда находятся иные приоритеты – тоже, разумеется, очень важные: сельские библиотеки, школы искусств… Да о чем мы с вами говорим. Обернитесь вокруг себя. Возьмешь какой-нибудь Комсомольск-на-Амуре, где рабочие крупного промгиганта месяцами не получают зарплату… я сидел тут в жюри конкурса «Новые имена», в финал прошла девочка, получила гран-при, и художественный музей от себя презентовал ей полторы тысячи рублей премию. Подошли родители, тепло благодарили: «Спасибо-спасибо, мы на последние деньги приехали в Хабаровск из пригорода, хоть сейчас ее в кафе отведем, радость какая…»
– Когда слышишь это, становится страшно.
– Или вот в прошлом году я с министром культуры ездил в Охотск – город севернее Хабаровска на полторы тысячи километров, уже около Чукотки. Так вот билет туда – только в один конец – стоит 10 000 руб. (летают какие-то кукурузники), при том, что в Москву туда-обратно – 14 000. Пол-литровую бутылку воды там меньше чем за 130 рублей не купишь, пакет молока – 280. Люди получают очень мало. Собирают дикоросы, грибы, икры у них там много. Но одной же рыбой сыт не будешь, короче, кошмар как живут. Поэтому когда видишь всё это – понимаешь, что тут уже не до амбиций, не до нового зала, расстраиваешься.
– А вы не можете просто подойти к губернатору и сказать: нужен зал!
– Во-первых, нельзя прыгать через голову. Во-вторых, меня еще воспринимают как «мальчика молодого», я-то приехал вообще не обстреленным совершенно – «сынок» типа…
– Сынок – не сынок, это не разговор, но вы стоИте на большом оркестре, и ответственны за музыкальное академическое воспитание всего региона… сейчас все молодые, кого ни возьми.
– Так-то оно так, но было бы имя повесомее… На уровне края меня знают, но этого мало. Вот Башмет приезжал на свой первый здесь фестиваль – вот это имя так имя.
– Кстати, он похвалил оркестр, добавив – «я думал будет хуже». Тоже всякого насмотрелся по стране. Кстати, вам здесь дали квартиру?
– Мне дали. Потому что мой перезд сюда был обязательным условием.
– Как вообще после учебы в Питере вы решились всё бросить и уехать в Хабаровск?
– Хотелось своего дела, за которое лично несешь ответственность. Был конкурс, заявки подали десять человек, 9 – из Москвы, из Питера – я один. В итоге выбирали из двух, но я оказался более угоден, потому что готов был здесь жить постоянно, а вот мой коллега хотел лишь наездами… В Питере же работал в Академической капелле вторым дирижером у Владислава Чернушенко; уход оттуда меня совершенно не «ломал», я просто к этому отношусь.
– Перед беседой с вами я втихаря пообщался с музыкантами, задавая им три вопроса: могут ли оркестр вообще ликвидировать; каков уровень зарплат; и довольны ли они вами…
– Очень интересно, что вам ответили.
– Оркестр не закроют. Зарплата у концертмейстера – 15 000. Вы – очень даже ничего, раньше было хуже.
– А я вообще по натуре оптимист. Что до зарплат… Сложно ожидать от федерального бюджета манны небесной, тут скорее должна быть выработана некая система, по которой учреждениям культуры помогали бы богатые крупные предприятия. Ведь симфонические оркестры есть во многих городах – все их не прокормить бюджетом, нереально. Увы, по стране имеет место непредсказуемое распределение средств на культуру: есть, скажем, у руководства края амбиция по этой части – финансирование будет, а нет… Вон, открыла же Свердловская филармония новый зал… значит, договорился как-то директор филармонии с губернатором, молодец.
– Ну а ваш Дальний Восток?
– Он слишком далеко. Наш оркестр – последний оплот академической музыки…
– А как же оркестр Владивостока?
– Он очень слабый. Вот там как раз абсолютно нет помощи от местного руководства. Зарплаты там – 5-6 тысяч при очень высоких ценах. Оркестр – вообще показатель культурной жизни в регионе. Если он есть и на плаву – значит, и с остальным все более менее в порядке. Но проблема еще с подготовкой кадров. У нас, скажем, нет профильного вуза. Есть институт культуры, который абсолютно не является серьезной базой для подготовки музыкантов. А вот во Владивостоке как раз выпускают и духовиков, и струнников, но они оттуда едут к нам… Благо можем дать комнату в общежитии. Ну и зарплата повыше.
– Вам на 75-летие как раз дали статус «академического» оркестра. Что это предполагает?
– Да в том-то и дело – раньше «академический» был всероссийским статусом, что предполагало и расширенное штатное расписание свыше 100 человек, и большое количество музыкантов со званием «заслуженного артиста», мощный репертуар, высокие зарплатные ставки. В постсоветское время эта классификация ушла. Ее нет вообще. Но на уровне Края приняли решение для…
– Для красоты.
– Я бы сказал – для авторитета. Тем более оркестр доказал его своей 75-летней историей. Слава богу есть надбавка для музыкантов в 4000 руб., не будь ее – получали бы около 10 000.
– То есть тотальное выживание.
– А никуда от этого не деться. Духовики совмещают работу с военным оркестром при Штабе, кто еще где-то играет…
– Свадьбы-похороны?
– Нет, этого стараются избегать. Многие струнники сидят в оркестре местного театра, или я еще руковожу камерным оркестром «Серенада» (всё это – на базе нашего Дальневосточного симфонического).
– И это речь идет об единственном хорошем оркестре на весь Дальний Восток…
– Я бы сказал – «нормальном». Да, и тот еле дышит. Но сохранились традиции все-таки. Благодаря им и выживаем.
– Но музыканты готовы сидеть за малые деньги, не уезжают в столицы…
– Я думаю, если наши оркестранты поедут в Москву или в Питер, их игра не будет иметь успех. Конкуренция задавит. Так что деваться некуда.
– А как же оркестры Азии?
– Один парень уехал в Корею, где нынче служит в эстрадно-симфоническом оркестре «третьей руки», не очень солидном, но живет там с женой, счастлив. Многие играют в ресторанах, живут при отелях, получают не супер-деньги – по полторы тысячи долларов. Пища там дешевая, за 5 долларов можно в любой забегаловке поесть. Другое дело – вопрос амбиций. Особенно сильно там не пробьешься. Местные-то музыканты не дадут. Хотя лучшие из них оседают, конечно, в Европе…
– Так то – в Корее поголовно детей учат музыке.
– Правильно. Классическая музыка – вопрос престижа целой нации. И в Корее, и в Японии, и в Китае. Огромнейшая конкуренция! Есть такое понятие на Западе – «стоит ли очередь в оркестр?». Так у нас в оркестр никто в очереди не стоит. Но мне гораздо проще работать с такими артистами – ведь когда приехал мне вообще 26 было. А сиди предо мною маститые – что я должен был бы им говориить? Тут люди попроще – ты растешь, они растут.
– Говорят, с вашим приходом оркестр омолодился, а были люди на грани профпригодности?
– Были. Сейчас нет. Но никто не выгонял… совсем-то уж непригодных музыкантов не бывает. А так да, надо людей держать в тонусе, заинтересовывать. Поэтому дирижер должен жить при оркестре. В провинциальных коллективах очень не любят, когда руководитель бывает наездами. Это у столичного – сегодня один дирижер, завтра другой, под любого подстроятся, здесь это не пройдет. Но мне все нравится: сам составляю репертуар, свой график, приглашаю линейку солистов, которые нравятся. Понятно, не могу пригласить маэстро такого уровня как Башмет – это уже на уровне края, но все равно с нами выступают замечательные молодые ребята – Борис Андрианов, Граф Муржа, Никита Борисоглебский.
– Если б финансирование было лучше – это сказалось бы на качестве игры?
– Конечно, я мог бы привлекать музыкантов со всего региона. А не довольствоваться только теми, кто есть.
– 75 человек для вашего оркестра – оптимально, или в идеале хотелось бы 120?
– Нет, здесь это не нужно. Ну хотелось бы 5-6 человек – немножко контрабасов, альтов… А так – больших сцен у нас нет, 120 не разместятся. Так что состав оптимальный. Пусть у нас зальчик на 500 человек, зато на концерт не достать билетов (концерт начинается в 5 вечера каждую субботу).
– А что так рано?
– Так не уедешь, транспорт-то рано замолкает. В 19.00 концерт закончился – ты можешь спокойно распоряжаться своим вечером. Так что вот, стараюсь исповедовать тот принцип, что человек красит место. Всё в моих руках. Семьей пока не обременен. Была бы – думал б, наверное, о каких-то более насущных, земных вещах. Пока нет – можно «гореть» музыкой. Я изменился. Когда я только приехал маленьким – верил в искренность людей, а потом понял, что оркестр – это клубок не будем уточнять кого. Сейчас пришел опыт. Боюсь главного – чтобы не ушло ощущение легкости…
