Игорь Губерман: "Жить в сегодняшней России унизительно"

В 75-м павильоне ВВЦ в эти дни нас дожидается самое главное. «Самого главного» — 200 тысяч наименований, но, как отлично высказался руководитель Роспечати Михаил Сеславинский, «самой главной книгой на этой выставке остается для меня программа мероприятий, которая сама по себе — книжка в 195 страниц».

На ВВЦ открылась книжная ярмарка

Смотрите фотогалерею по теме

Еще о тиражах и наименованиях: отчасти пробел в количественных достижениях издательств определяется паузой, которую летом взяло издательство-монополист отечественного рынка. После громокипящей покупки (как известно, один издательский гигант купил другого) для публики остались одни вопросы. Кое-что распухший холдинг прояснил в первый же день ярмарки.

Оба издательства продолжают работать практически в прежнем режиме. Но АСТ, купленный холдинг, ждет реструктуризация, а значит, и реструктуризация большей части всей книжной продукции, выпускаемой в России. Она разделится на четыре «импринта», то есть четыре редакции с независимой издательской политикой: детская, учебная, прикладная и художественная. Вскоре на обложках мы будем видеть, к примеру, специально созданный логотип «ЕШ» (да, и легендарная редакция Елены Шубиной, выпускающая лучшую отечественную прозу, превратится в бренд) или «Времена. Откровенно о сокровенном» (в серии будут и мемуары, и биографии, и Эдвард Радзинский, и Дима Билан).

Уже в первые дни на ВВЦ можно послушать множество писателей — от начинающих (например, новая юная звезда классической прозы Полина Клюкина) до продолжающих (Захар Прилепин, Дмитрий Глуховский, Майя Кучерская... несть числа) и до самых именитых. Один из них — Игорь Губерман (автор знаменитых «гариков», отсидевший пять лет по сфабрикованному делу в 70-х и уехавший в Израиль), который проведет в эти дни встречи с читателями, в том числе 10 сентября в Израильском культурном центре, — пообщался с «МК».

— Игорь Миронович, как вам живется в Израиле?

— Очень хорошо. Живу я в Иерусалиме, а это центр мира, по моим ощущениям. Знаете, ведь у меня последние лет двадцать жизнь скудная: сижу, пишу книжки, читаю... Я Израиль очень полюбил, я там чувствую себя дома. Как дома, если хотите.

— Сакраментальный вопрос: почему в новое время вы не вернулись в Россию?

— Я не хотел бы жить в сегодняшней России. Нет, если бы здесь был рай, я бы все равно не вернулся. Уехал и уехал, мне там хорошо. Но в сегодняшней России жить просто унизительно, и это длится уже довольно много лет. Я со своим характером непременно участвовал бы в различного рода акциях, и это бы опять плохо кончилось! Хоть с годами у меня острота характера притупилась, я все равно не удержался бы.

— Так, интересно. Как давно в нынешней России жить стало унизительно?

— Было бы очень соблазнительно сказать, что как раз со времен Путина. Не буду этого говорить. Но в конце 90-х, может быть, даже с 2000 года, когда началось хамское обкрадывание страны — сначала тихое, потом совершенно открытое. А потом начались всякие вещи... Вот сейчас был процесс над Pussy Riot. Я удивляюсь: почему взрослые, половозрелые мужики с двумя яйцами, отстаивающие свою мужскую силу и самобытность за столом, не вышли на улицы? Это же чудовищно: три девки, сопливицы! Знаете, я с такими сидел в лагерях, только с мужичками, молодыми ворами. А они за свой проступок максимум заслуживают того, чтобы их выпороли в домоуправлении, а если нет такого института наказания, дали условный срок. Чтобы они два года ходили под страхом, что если они снова где-нибудь выступят, то дадут уже реально. А что с ними сделали? И одновременно дают два реальных года убийце, насильнику... Это я назвал, что первое пришло на ум. Но еще помню «Курск». Это было просто страшно. Я дружу с адвокатом по фамилии Кузнецов, который защищал семьи погибших и хорошо знал о ситуации с «Курском». Он даже написал большую книжку, она так и называлась: «Она утонула».

А дальше ведь был «Норд-Ост», а дальше Беслан, а дальше — много другой пакости... Меня восхищают бесплодные воеватели с этой системой. Я слушаю Новодворскую, читаю газеты — и жуткое ощущение напрасности их выступлений.

— Вот! Если бы не бессмысленность, все бы давно вышли на улицы.

— Нет! Это все лень, равнодушие и страх. Человек, который трусит, а ему советуют выйти, говорит о бессмысленности. А на самом деле это страх, чудовищно глубоко въевшийся. И никакие укусы полицейского тут не помогут.

— Русский характер в ваших «гариках» отражен просто как нигде. «Говно говном говно ругает, не вылезая из говна» — это абсолютно про нас.

— Сейчас мне как иностранцу должна быть пристойна сдержанность и вежливость. Я ничего вам не могу сказать про русский народ. Люди все разные.

— А лет сорок назад вы писали изнутри. Про российский нрав, который «не приближайся — обоссу»...

— Я жил здесь, я имел на это право и рисковал довольно большим сроком, это все не поощрялось. Тем более я и отсидел немножко за это. Но сейчас, когда я уехал, во мне, в моем мировоззрении, в смелости высказывать глупости многое переменилось. Сейчас я уже менее смел в этом отношении, и я боюсь обобщать. Но к российской истории примешалась существенная штука, которой нет, очевидно, в истории других народов. Я имею в виду миллионы прошедших лагеря. Это можно прочесть и у Шаламова: человек после лагеря сильно меняется. Лагерная мораль — «падающего толкни», «умри ты сегодня, а я завтра»... Есть еще лагерная пословица: «Со свово насеста столкни, на нижний — насри». Эта лагерная радиация дико сказалась на людях, а главное — на нынешних руководителях России. Я имею в виду не этих двух, они мне мало интересны. «Жадная толпа, стоящая у трона», — куда интереснее. Сплошь уголовники. Такие чистые уголовные типы с такой прозрачно-понятной психологией.

— Игорь Миронович, прочитайте что-нибудь новенькое из «гариков».

— Брехню брехали брехуны,

а власть захватывали урки.

В итоге правят паханы

и приблатненные придурки.