В его фронтовой жизни было немало лобовых атак, схваток врукопашную. «Командир пехотного взвода» — это была самая «выбиваемая» категория бойцов. Однажды во время артналета его с тремя товарищами накрыло тонной осыпавшегося песка. Чудом откопали одного Петра Тодоровского. Судьба хранила его, чтобы сделать летописцем. В своих фильмах он показал войну, которую видел, все пропустил через сердце. Оно давало сбои…
Я знала, что еще в начале апреля у Петра Ефимовича случился сердечный приступ, он попал в больницу Троицка. Этот город был недалеко от дачи Тодоровских. В клинике режиссер прошел курс восстановительного лечения. Но дома побыл недолго. У мэтра развилась пневмония, поднялась высокая температура, и его увезли в лучший центр сердечно-сосудистой хирургии — имени Бакулева. Утром 24 мая Петру Ефимовичу стало плохо, его экстренно перевели в реанимацию. Около часа врачи боролись за жизнь режиссера. В 9 утра его сердце остановилось.
Конечно, тяжело в такой момент обращаться к его жене, Мире Григорьевне, но не позвонить я не могла.
— Мира Григорьевна, примите мои искренние соболезнования.
— Да, Света, Петра Ефимовича больше нет с нами. Он умер скоропостижно. Еще вчера он был в отличном настроении, постоянно шутил.
— Мира Григорьевна, несколько лет назад вы говорили, что Петру Ефимовичу планируют сделать ту же операцию на сонной артерии, что и режиссеру Эльдару Рязанову, чтобы удалить спайки в сонной артерии и улучшить кровообращение.
— После дополнительного обследования выяснилось, что такая операция Петру Ефимовичу не требуется. Простите, не могу больше говорить…
Еще несколько лет назад мы все вместе сидели за столом на их даче в Красной Пахре, которую построил еще Володя Высоцкий. У Тодоровских была просторная квартира в Москве, но последние десять лет они жили в этом добротном деревянном срубе, где в окна стучались лапы елей, а на веранде хранились в корзинах антоновские яблоки.
Петру Ефимовичу было уютно на даче. Тем более что по соседству жили Роман Кармен, Антокольский, Белла Ахмадулина, Юрий Нагибин. А с Зиновием Гердтом они были вообще не разлей вода.
Рядом на участке «построился» и сын Тодоровских, Валерий. Поставил бетонную коробку, которую родители шутя называли «Брестской крепостью».
В одну из наших встреч Мира Григорьевна сварила плов, трогательно ухаживала за мужем. Тот после обеда, повязав фартук, вымыл посуду.
Они познакомились в Одессе. Мира Григорьевна училась в Институте инженеров морского флота, а Петр Ефимович уже слыл именитым кинооператором. Пришел на репетицию ансамбля, где Мира танцевала, сыграл на гитаре… И через день сделал девушке предложение.
Когда мы сказали что-то по поводу «золотого характера» Петра Ефимовича, Мира Григорьевна заметила: «Ну нет, я бы так не сказала. Просто мы стараемся друг другу уступать. За последние двадцать лет мы практически не ссоримся. Я его иногда ругаю, но он на это не обращает внимания и делает все, как считает нужным, по-своему».
Как известно, многим с мужьями-режиссерами жить нелегко. Но только не Мире Григорьевне. Показывая семейный альбом, она объясняла: «Кино — это своеобразный наркотик. Вот когда вместе подбираешь хороших актеров, находишь удачную декорацию, сидишь на монтаже, подставляешь музыку — это и есть счастье. Большая удача, что мы оба в этой профессии».
Сын Тодоровских, раскрывая «секрет долгого семейного союза своих родителей», заметил: «Они очень разные люди и с лихвой дополняют друг друга. Отец больше человек не от мира сего, а мама — реальный, приземленный и практичный».
Пока хозяин искал во дворе свою любимицу, коку Сильвию, Мира Григорьевна поделилась, что главной отличительной чертой своего мужа считает сверхскромность. «Он иногда так любит человека, что я ему вынуждена объяснять, как нехорошо этот человек поступил по отношению к нему. А Петя этого не понимал и не замечал. Но и у этой черты были свои плюсы. Например, у мужа никогда не было врагов. Если шли выборы в правление Союза кинематографистов, единственный человек, за которого не было ни одного голоса «против», был Тодоровский», — говорила, смеясь, хозяйка.
В просторной дачной гостиной на стенах висели в рамочках фотографии еще молодых Тодоровских, кадры из фильмов, афиши.
Самым лучшим и по режиссуре, и по смыслу, и по содержанию фильмом Петра Тодоровского Мира Григорьевна считала картину «Какая чудная игра». Как и многие, она больше всего ценила в фильмах Тодоровского присутствие юмора и доброту.
«А как же знаменитая картина «Интердевочка»? — поинтересовались мы, зная, что Мира Григорьевна была продюсером этого фильма. Хозяйка призналась, что ей нелегко было уговорить Тодоровского снять фильм про проститутку, поскольку муж был человеком идеальных понятий. И был страшный шум в прессе. Отвечая на вопросы разгневанных телезрителей, зачем разрешили снимать фильм про проститутку, председатель Госкино Армен Медведев ответил: «Не волнуйтесь, снимать будет Тодоровский, а про что бы он ни снимал, это все равно будет фильм про любовь». Так и получилось. Несмотря на профессию главной героини, режиссер ее понимал и жалел. И этим особенно тронул женщин, которые ходили на фильм и по шесть, и по десять раз.
Петр Ефимович снимал замечательных, красивых актрис: Елену Яковлеву, Инну Чурикову, Наталью Андрейченко. Но Мира Григорьевна не ревновала. «Я с ними со всеми дружила. Надо заметить, когда Петя снимает кино, он всех обезоруживает, поэтому у него на площадке сплошной праздник всегда», — делилась с нами хозяйка.
■ ■ ■
Чтобы снять одну из сцен фильма, в гости к Петру Тодоровскому на мотоцикле приехал Гарик Сукачев. Они играли мелодии на две гитары, вели одним им понятный разговор.
Удивительно, но Петр Ефимович виртуозно играл на гитаре и сочинял мелодии, не зная нот. Его сын, Валерий Тодоровский, делился с нами: «Я видел очень серьезных музыкантов, которые, встречаясь с ним, смотрели, как он играет на гитаре, и не понимали, как он это делает. Это что-то самобытное, совершенно отдельное. Ничем, кроме как подарком свыше, это объяснить нельзя. В течение 20 минут он осваивает практически любой музыкальный инструмент, я свидетель, он играет на чем угодно. И никогда в жизни этому нигде не учился».
Петр Тодоровский не писал музыку для чужих картин, а для фильма Гарика Сукачева «Праздник» сделал исключение. Два мэтра, которых разделяли годы и годы, нередко выступали на концертах, играя дуэтом на гитарах.
Валерий Тодоровский рассказывал, как был на одном из их концертов в ночном клубе: «Мне жутко понравилось. Это просто музыкально здорово было. На девятом десятке лет отец не просто играл с Гариком, но и находил с ним общий язык, жил одним делом, и все это очень легко и гармонично. Это огромное счастье. И дай бог всем в этом возрасте вот так себя ощущать в этом мире. В отличие от многих своих ровесников, мне кажется, поэтому он себя и сохранил, что не играл в подковерные игры, а просто проживал, как мог. Получилось — да, не получилось — нет, вот это не мое, извините, я такой!»
Во время съемок документального фильма Петр Ефимович играл нам на фронтовом аккордеоне, с которым была связана любопытная история.
Сразу после войны будущий режиссер был назначен комендантом немецкого городка. Однажды к нему подошел ординарец: «Товарищ лейтенант, вы все время что-то насвистываете. Я вам гармошку нашел, может быть, попробуете...». И вытащил огромный 120-басовый аккордеон. Петр Ефимович видел этот чудо-инструмент только в кинофильме «Тимур и его команда». Сел, потихоньку стал подбирать правой рукой песню «На позиции девушка...», потом левой нащупал нужные басы. А потом вытаскивал инструмент каждое 9 Мая.
Этот праздник оставался для Петра Ефимовича самым любимым, дорогим и ожидаемым. Может, поэтому судьба ему именно в День Победы преподнесла подарок. 9 мая 1962 года на свет у него родился сын Валерий, которому тоже суждено было стать режиссером.
Были ли они похожи? «Валера и внешностью, и характером больше похож на меня, к сожалению, — откровенно говорила Мира Григорьевна. — Но сын такой же застенчивый, как его отец. Такой же стеснительный, не любит светиться на тусовках, лишний раз ничего не попросит. Хотя Валера, конечно же, жестче отца. И кино он снимает более жесткое, одновременно ведет как продюсер разные проекты, читает пять сценариев… Совершенный трудяга, как Тодоровский-старший».
Сам Валера говорил про отца: «Он в первую очередь, конечно же, киношник. А киношники — это особые люди. Считается, в общем, во многом справедливо, что в этой среде вообще не бывает хороших родителей. Не в том смысле, что они не любят детей. Они любят, но заняты в первую очередь своим делом. Это нормально, и я сейчас стал такой же со своими детьми. Киношные родители все время в экспедициях, в переговорах, в бесконечных переживаниях и стрессах. Но в таких семьях есть и большой плюс, потому что в них не бывает диктата. В киношных семьях дети растут как трава. Их никто не терзает, не мучает, не придумывает, как им жить, не выстраивает за них их будущее. Вообще не давит на психику, поэтому папа в этом смысле очень хороший отец. При общем расслабленном таком воспитании у него было несколько принципиальных пунктов. Он не терпел, например, мелкого вранья. Мы жили в Одессе, я был нормальным одесским мальчиком, жил во дворе, а двор — это главное, и там есть определенные понятия: если нашкодил, надо скрыть, надо умело развести. И вот когда он видел, что я начинаю повторять эту систему ценностей, когда меня ловил на этом, наказывал жестко. Он исходил из того, что лучше быть честным и неправым, чем суетливо-трусливо-ловким».
■ ■ ■
Другую картинку, на киношном жаргоне «лайф», мы снимали в воинской части в Ватутинках, в 449-м отдельном салютном дивизионе, где перед парадом Победы проходили учения.
Бывший фронтовик-минометчик Петр Тодоровский среди грохота и дыма чувствовал себя как рыба в воде. За плечами Петра Тодоровского было Саратовское пехотное училище, война и пять лет службы в затерянных среди лесов гарнизонах.
«Армия дала такой навык, который остался на всю жизнь. Я могу варить, шить, подшивать, гладить — все, что должен был делать солдатик сам», — делился режиссер, заряжая самолично пушку.
На кухне воинской части бывалый солдат Петр Тодоровский, облачившись в халат и белый колпак, давал поварам мастер-класс: готовил по всем правилам гречневую кашу. Именитый режиссер признался: самым любимым блюдом до сих пор остается гречневая каша с брынзой.
Сидя в казарме воинской части в Ватутинках, режиссер вспоминал, как в 44-м, присвоив звание младших сержантов, их отправили на фронт. После выпуска «на дорожку» молодым лейтенантам выдали сухой паек на месяц, который они уничтожили за две недели. Недолго думая, в июльскую жару они продали шинель и запасные сапоги. В окопе на переднем крае, на сыром песке, без шинели было зябко. Девятнадцатилетнему лейтенанту Пете Тодоровскому помог сержант Пичугов. В дальнем окопе он подвел его к привалившемуся к землянке бойцу... Добротная английская шинель убитого оказалась стараниями Пичугова на лейтенанте. Полы ее доставали Петру до самых пят. Тодоровский вспомнил примету: «Если что с убитого снимешь — сам погибнешь». 23-летний сержант лишь рукой махнул: «Кто верит в приметы — у того и сбывается...»
На глазах у Петра Тодоровского от снайперской пули погиб друг сирота Юра Никитин. Сам будущий режиссер в той добротной шинели с чужого плеча дошел до Вислы. А ранило и контузило его уже в новой одежке, выданной накануне.
Собравшимся в актовом зале солдатам отдельного салютного дивизиона Петр Тодоровский рассказывал о том, что на войне были и бездарные командиры, и героические ребята. О том, как стояли они однажды в обороне, готовились к наступлению. Событием было то, что в их окопах появились специально оборудованные ячейки, где стояли девушки-снайперы. Им нужно было выслеживать немцев, а служивые им мешали работать — окружали, осыпали шутками.
Режиссер, прошедший с боями от Саратова до Эльбы, знал, что первая любовь может прийти к солдатику между разрывами снарядов и обедом у полевой кухни. Ни зеленый свет сигнальных ракет, ни сырость траншей Великой Отечественной не может стать помехой большому чувству.
Петр Ефимович вспоминал, как однажды, уже после войны, на улице, оглянувшись на знакомый голос, он узнал в грубой продавщице пирожков Любу — «женщину товарища комбата», в которую на передовой тайно были влюблены солдатики.
Они стояли с войсками на левом берегу Вислы. И проходя мимо землянки комбата, они, девятнадцатилетние солдаты, слышали, как заразительно смеялась белокурая женщина и играл патефон. На переднем крае это казалось чудом. А потом началось наступление, комбат погиб. И больше командир взвода Тодоровский эту женщину на фронте не видел, но осталась она в его памяти совершенно недосягаемой — фронтовой королевой.
Под впечатлением неожиданной встречи Петр Тодоровский в короткий срок написал сценарий фильма «Военно-полевой роман».
Потом были картины «Анкор, еще анкор», «Риорита», которые многие военные восприняли в штыки.
«У отца всегда было какое-то количество историй личных, которые он хотел рассказать в виде фильмов, — делился с нами Валерий Тодоровский. — Да, много было потом у этих фильмов противников, в основном среди ветеранов, которые ухитрились, совершив, безусловно, подвиг, дожив до наших дней, скрыть от себя всю эту правду. Войну они воспринимают как некое одно большое героическое прошлое, которое, безусловно, есть. Но отец ухитрился увидеть в этом во всем и другие стороны. И вот про эти другие стороны он время от времени снимал кино».
9 мая мы снимали Петра Ефимовича в Одессе, где прошли его годы становления как режиссера. Дымилась полевая кухня, на танцплощадке танцевали ветераны, опираясь на костыли. К режиссеру то и дело подходили одесситы с сиренью и тюльпанами.
Он мысленно переносился в 45-й год, рассказывал: «Тогда, 8 мая, наша 47-я армия вышла с боями на Эльбу. После ожесточенных боев, рева самолетов и грохота артиллерии вдруг наступила тишина… Бойцы услышали пение птиц. Река была уже не «водной преградой», а холм — не «высота», которую надо занять любой ценой. Повалившись в молодую изумрудную траву, мы скинули грязные портянки, завшивленные телогрейки. На руку моему другу села бабочка, и только тогда я окончательно осознал: войне конец!»
Об этих первых счастливых послевоенных днях рассказал в 1970 году Марлен Хуциев в фильме «Был месяц май», где Петр Тодоровский сыграл главную роль старшего лейтенанта Яковенко.
Война не отпускала режиссера. В загородном доме у Петра Ефимовича, в красном углу, на полке рядом с иконкой стояла фотография любимого брата Илюши, около которой круглосуточно горела лампадка. Такая же, что стояла у мамы режиссера с того момента, как Петра забрали в военное училище. «Во дворе под навесом все время горела плошка с паклей, пропитанная смазкой, — рассказывал режиссер. — Мама постоянно ходила на станцию, в краевой центр, брала новый пучок пакли и поддерживала огонь».
Петр Ефимович был уверен, что мамина любовь и ее оберег спасли ему жизнь в военные годы.
Сейчас в память о режиссере будут гореть миллионы свечей. Спите спокойно, маэстро, человек-оркестр, человек-легенда. Мы будем помнить вас.
