Роман. Немой Онегин. Части одиннадцатая и двенадцатая

Роман. Немой Онегин. Части одиннадцатая и двенадцатая

Часть ХI

ХХIХ. ХХХ. ХХХI. ХХХII
...................................................................................................
............................................................................................................

Часть ХII

ХХХIII. Начало романа

Вперёд, вперёд! Пора начинать!

Хотя в пропущенных главах осталось так много интересного, что просто жалко бросить. Например, в ХХХ главе вы бы прочитали про «Татьяна русская душою», а это удивительное и вместе с тем загадочное место. И не потому, что читатель не может понять, а потому, что оно выглядит столь простым, что кажется, будто и понимать там нечего.

— Пора начинать?! Разве всё ещё не...
— Да. Прежде были лишь присказки. А теперь серьёзно.
В самом-самом начале романа,
Летя в пыли на почтовых,

мелькнул и скрылся молодой повеса, цинично думающий про родного дядю. Он мчит на почтовой тройке к старику, чтобы (ради наследства)

С больным сидеть и день и ночь,
Не отходя ни шагу прочь!
Полуживого забавлять,
Ему подушки поправлять,
Печально подносить лекарство,
Вздыхать и думать про себя:
«Когда же чёрт возьмёт тебя!»

Это наш шер ами Евгений, который умён и очень мил. И как-то не хочется думать, что он покинул столицу и отправился в глушь делать там в точности то самое, чем занимается совершенная стерва княжна Катиш. У постели умирающего дяди (графа Безухова) она, племянница Катиш, сидит и день и ночь, не отходя ни шагу прочь, печально поднося лекарство, думая «когда же чёрт возьмёт тебя?!» и не подпуская Пьера.

Вообще-то внезапная любовь к богатому умирающему родственнику — такая банальность, такая пошлость, трюизм...

Но как-то так получается, что Катиш — гадина, а Эжен Онегин — милашка. Симпатии нам бесконечно важнее фактов. Симпатия автора (даже не высказанная прямо) определяет наше отношение к герою. Бабник Арамис — душка. Бабник Анатоль — скотина. Пословица объясняет это лучше всякого учебника психологии: не по хорошему люб, а по любу хорош.

...Ближе к середине романа, когда весьма начитанная Татьяна влюбилась в Онегина, ей стали сниться книжные герои:

Британской музы небылицы
Тревожат сон отроковицы,
И стал теперь её кумир
Или задумчивый Вампир,
Или Мельмот19, бродяга мрачный...

В конце романа, в последней главе, Онегин после долгого (но совершенно иллюзорного) путешествия вернулся в Петербург. Там Мельмот появляется ещё раз, когда некто гадает, кого ж теперь, спустя три года, станет изображать Онегин? (Он же вечно кого-то изображает.)

Всё тот же он иль усмирился?
Иль корчит так же чудака?
Скажите, чем он возвратился?
Что нам представит он пока?
Чем ныне явится? Мельмотом?
Космополитом? патриотом?..

...Когда Мельмот впервые упомянулся в «Онегине», Пушкин сделал примечание № 19:

19 Мельмот — гениальное произведение Матюрина.

Мы высоко ценим примечания Александра Сергеевича, и потому цитируем даже их. Если чёртов Мельмот упомянут Пушкиным трижды, то, может, стоит попробовать почитать?

Открываем книгу Чарлза Роберта Метьюрина «Мельмот скиталец», читаем первую фразу первой главы: «Осенью 1816 года студент Джон Мельмот поехал к умирающему дяде, средоточию всех его надежд на независимое положение в свете». Проще говоря — на богатое наследство. А умирающий — это полуживой.

Что тут скажешь? Если эту метьюринскую фразу зарифмовать, получится:

Какое низкое коварство
Полуживого забавлять,
Ему подушки поправлять,
Печально подносить лекарство,
Вздыхать и думать про себя:
«Когда же чёрт возьмёт тебя!»
Так думал молодой повеса,
Летя в пыли...

«Мельмот скиталец», первое издание — Англия-1820, первый перевод на французский — 1821 (его и читал Пушкин). В «Онегина» скиталец приблудился в 1824-м.

Совпадают, как видите, и суть обоих текстов, и их место: самые первые фразы двух романов. По-вашему, это случайное совпадение? Случайностей не бывает.

Демонстративное тождество первых строк «Мельмота» и «Онегина» было замечено давно (например, Набоковым, Лотманом). Но зачем Пушкин это сделал? Зачем переписал чужую прозу стихами? — такого вопроса серьёзные люди не задают, потому что у серьёзных людей внятного логичного ответа нет, а выглядеть непонимающими — не хотят.

В том-то и дело, что Автор не был серьёзным человеком, тем более в 24 года. Это шутка, каприз, забава для себя. Он же в ссылке; надо чем-то себя развлекать.

Вяземский в письме Тургеневу (13 августа 1824) всерьёз опасался, что Пушкин сопьётся: «Или не убийство — заточить пылкого, кипучего юношу в деревне русской? Должно точно быть богатырём духовным, чтобы устоять против этой пытки. Страшусь за Пушкина! В его лета, с его душою, которая кипучая бездна огня... Тут поневоле примешься пить пунш. Не предвижу для него исхода из этой бездны».

Пушкин не спился, предпочёл сочинять.

Сочинительские развлечения не редкость. По большей части мы их просто не замечаем (но мы и более важных вещей не замечаем). Случалось, такую шутку позволяли себе гораздо более трагические авторы, которым пушкинские ссылки (что Южная, что Северная) показались бы раем.

Вот первая фраза Колымского рассказа Варлама Шаламова «На представку»:

Играли в карты у коногона Наумова.

А вот первая фраза «Пиковой дамы»:

Играли в карты у конногвардейца Нарумова.

Эта шаламовская ирония — для того читателя, который в Колымском рассказе с первого слова узнаёт «Пиковую даму» и видит, как конногвардеец переделан в коногона, аристократическая фамилия — в плебейскую. Императорской Лейб-гвардии конный полк и ГУЛаг; красные камзолы, золотые шнуры, эполеты и — драный бушлат, дырявые валенки вшивого каторжника.

Буквальный повтор первой фразы — не только усмешка, не просто забава. Герой рассказа «На представку» — как и Германн — жертва карточной игры.

Да, всё другое, и ГУЛаг не дворянское собрание. Но всё равно — человек игрушка в руках Судьбы.

Сегодня ты, а завтра я! — поёт Герман в «Пиковой даме» Чайковского. Вдумайтесь:

Что наша жизнь? Игра!
Добро и зло — одни мечты!
Труд, честность — сказки для бабья!
Кто прав, кто счастлив здесь, друзья?
Сегодня ты, а завтра я!

Где и когда фраза из знаменитой арии превратилась в ледяную формулу зоны: умри ты сегодня, а я завтра. Ведь это вор в законе на нарах проповедует: «Добро и зло — одни мечты. Труд, честность — сказки для бабья...»

XXXIV. Уроки чтения

Добрые люди не знают, сколько времени и усилий требуется, чтобы научиться читать. Я потратил на это 80 лет и до сих пор не могу сказать, что достиг цели.
Иоганн Вольфганг фон Гёте.

В первой же строчке романа (единственной, которую всё полурусское население знает наизусть) обозначился первый персонаж: полуживой дядя самых честных правил. Кто бы мог подумать, что в следующий раз он появится уже трупом и больше не появится совсем (небось не тень отца Гамлета). Да и вообще это совершенно бессмысленный дядя — ни богу свечка, ни чёрту кочерга. Онегина из столицы в деревню можно было сбагрить не в виде племянника, а просто от скуки.

И ничего обещанного не произойдёт! Ни забавлять (сплетнями? анекдотами? картами?), ни подушки поправлять, ни лекарства подносить Онегин не будет.

В том и дело! Начиная читать, мы совсем не знаем, что будет дальше и чем кончится. (Что же касается «Онегина», то и Автор не знал, не предвидел финала.)

...Роман ли, картина ли — произведение искусства — смотрим глазами, понимаем душой и умом; если шедевр — сердце радуется.

Есть, однако, важная разница. А именно: картина, даже огромная, видна вся сразу. Потом (если охота) разглядываешь подробности: блеск глаз, складка плаща, светотень, кошка у печки...

Роман, поэма, даже рассказ раскрываются принципиально иначе. Сперва получаешь детали (фраза, пейзаж, шум ветра, румяное лицо)... И ты совсем не знаешь, во что они сложатся.

При первом же взгляде на картину мгновенно получаешь целое. Открывая роман, идёшь впотьмах за проводником, как душа грешника в аду.

Хорошо, если заранее знаешь, что проводник умён, честен и — главное — добр. А если он негодяй? если шарлатан, то ведь не сразу поймёшь, а когда поймёшь — обнаружишь себя измазавшимся в грязном голубом сале.

Ты увидел картину, но можешь не оценить детали, второпях не заметить их, не придать значения.

Начиная читать роман, видишь именно детали; и от тебя (если дочитаешь) зависит конечная картина — от твоей доверчивости или тупости, невежества или знаний, высокомерия всезнайки или детской наивности. Ещё и поэтому, читая один и тот же роман в 15 лет и в 50, — читаешь совершенно разные книги. А ведь слова те же самые. Значит, от тебя, от твоего опыта, ума и души зависит впечатление, зависит результат. Ты можешь проглядеть и не понять того, что автору казалось совершенно ясным. Он был уверен, что это не просто прочтут, а оценят и поймут именно так, как ему хотелось. Но читатель, который гонится за сюжетом, даже не замечает, по какой улице и в какую погоду идёт Раскольников. Школьнику (даже больше, чем самому Родиону Романовичу) хочется, чтобы поскорее топор добрался до старухи.

Читатель может вычитать в романе и такое, чего там нет, не было и быть не могло. Например, с ноября 1982-го среди читающих людей в моду вошла загадка. Закрывшись газетой, человек предлагал отгадать, о ком написано, и читал несколько строк:

За гробом шли, снявши шляпы, все чиновники. И вот напечатают в газетах, что скончался, к прискорбию подчинённых и всего человечества, почтенный гражданин, редкий отец, примерный супруг, и много напишут всякой всячины; прибавят, пожалуй, что был сопровождаем плачем вдов и сирот; а ведь если разобрать хорошенько дело, так на поверку у тебя всего только и было, что густые брови.

— Брежнев! Брежнев! — кричали догадливые собутыльники.
— Нет, братцы, это Гоголь.

Вопль восторга и изумления сопровождал разгадку. Требовали немедленно доказать, а это было очень просто. В руках, закрытый от приятелей газетой, был томик «Мёртвых душ». Так иногда проходит земная слава. И не раз ещё пройдёт.

Другая очевидная, но никем, кажется, не сформулированная разница между книгой и картиной: глядя на шедевр живописи, восхищаешься, но не испытываешь сожаления, что он закончен. Такая мысль и в голову не придёт. А читая шедевр, с сожалением замечаешь, как всё меньше страниц остаётся до конца.

Очевидность? Прописная истина? Конечно, да. Но где вы её читали? Где и кем она прописана?

Очевидность — буквально: видимое очами, без всякой науки; то, что у всех перед глазами. А раз так, то вроде и незачем об этом говорить. Но между видеть и понимать разница большая, иногда огромная, порой это пропасть, порой — непреодолимая стена.

Миллионы лет динозавры, гуси, львы, орлы и куропатки, пауки, белочки, журавли, слоны, неандертальцы и хомосапиенсы (человекоумники) — словом, все жизни, все жизни (точнее, все живые существа с глазами) видели, что всё всегда падает вниз. Но только великий Ньютон осознал закон всемирного тяготения...

Самая очевидная очевидность — воздух. Он у нас у всех всегда перед глазами. Но мы же его не видим. Кто-то первый и гениальный догадался, что это «ничего» можно сжимать. И теперь никого не удивляют накачанные шины, духовое ружьё... А подумать: как это можно стрелять не порохом, а воздухом?

...Начиная читать какой-нибудь роман, мы ничего не знаем о черновых вариантах. Мы получаем канонический текст и совершенно не думаем, как мучился автор, выбирая первую фразу, переделывая её да и всё начало по 10, 20, 50 раз. Давайте попробуем выбрать наиболее удачное начало хотя бы всего из двух (а ведь случалось, что автор сочинял десятки вариантов и долго не мог решить, на каком остановиться. Нам-то мучиться не приходится; мы получаем готовое. Только упёртые литературоведы копаются в черновиках). Итак.

Вариант № 1:

В чрезвычайно жаркое время, под вечер... На улице жара стояла страшная, к тому же духота.

Вариант № 2:

В час небывало жаркого заката... Когда уж, кажется, и сил не было дышать.

Читая про погоду, про жару и духоту эти почти одинаковые фразы (а по смыслу они совсем одинаковые, ибо «под вечер» и «на закате» — одно и то же), читая их, можно лишь гадать, какой вариант останется, а какой сгинет в корзине.

И уж совершенно точно: никто не сможет по этим начальным фразам предсказать, о чём будет роман.

Между тем вариант № 1 — это начало знаменитого романа о двойном убийстве и муках совести. А второй — начало тоже очень знаменитого романа о нескольких убийствах (в том числе самом знаменитом) и муках совести. Первый — о ничтожном студенте и разрубленной голове. Второй — о могущественном прокураторе, распятии и отрезанной голове.

...Все писатели сперва были читатели. Кроме Гомера (ибо слепой).

Все писатели хотя бы в детстве были читателями. Все писатели в той или иной степени начинали с подражаний. Вольно или невольно копировали стиль, форму, направление.

Гениальные писатели были гениальными читателями. То есть читали очень много, восхищались чужим талантом, цитировали древних и современников, воровали сюжеты, пародировали великих, выставляли соперников идиотами, негодяями. Примеров слишком много. Достоевский — мастер из лучших: вывел Гоголя в чудовищном и чудовищно смешном Опискине, Тургенева — в слащавом самовлюблённом Кармазинове...

От начитанности писателю деться некуда. Лучший роман Салтыкова-Щедрина «Современная идиллия» начинается так: «Заходит ко мне Алексей Степанович Молчалин и говорит...»

То есть роман Щедрина (первая фраза!) начинается с прихода героя Грибоедова. И ведь не просто Молчалин, а именно Алексей Степанович, тот самый. Зачем? Да затем, чтоб мы сразу знали его гнилую натуру, его таланты: умеренность и аккуратность, и что он сволочь, карьерист, лицемер.

Но «мы сразу знаем» — только если читали «Горе от ума», а если нет, то А.С.Молчалин — никто, безликий.

Чужие герои, чужие словечки сами лезут в тексты. Но мы тут помянули склонную к заимствованиям натуру писателей, чтобы ещё раз упрямо повторить: если мы не читали тех же книг, то и не увидим, не поймём намёков, игры, смысла... Для нешахматиста чужая игра выглядит бессмысленным переставлением каких-то деревяшек. Старик Хоттабыч увидел бессмысленную беготню 20 мужиков за одним мячиком (ведь можно каждому дать свой), но мы-то знаем, что у этой беготни огромный смысл, и некоторые из этих мужиков получают в год больше, чем сто нобелевских лауреатов.

XXXV. Читатель № 1

Во всём слушайтесь внутреннего голоса. Если перестараться или недоусердствовать, несведущие будут смеяться, но знаток опечалится. А мнение знатока должно для вас перевешивать целый театр, полный непосвящённых.
Гамлет. Наставление актёрам.

Один знаток важнее тысячи зрителей? Да. Он важнее, чем сорок тысяч. Это преувеличение? отвратительный снобизм? Нет, это нормальное отношение художника.

Начало «Преступления и наказания» и начало «Мастера и Маргариты» почти одинаковы (роман Булгакова тоже мог бы называться «Преступление и наказание» — там это центральная тема).

«Онегин» начинается с «Мельмота». «На представку» начинается с «Пиковой дамы». «Современная идиллия» начинается с «Горя от ума». «Чайка» Чехова начинается с вопроса «Почему вы всегда ходите в чёрном?» и ответа «Это траур по моей жизни» — а ведь это Мопассан.

Зачем начинать свой рассказ чужой фразой? Зачем Автор наполнил свою поэму таким количеством намёков, понятных лишь немногим друзьям и некоторым подругам? Неужели только для смеха? Зачем тратить силы на то, что заметит и оценит узкий круг знатоков?

История полна высоких ответов на этот земной вопрос.

Мнение одного знатока должно перевешивать целый театр?! Кажется, будто Гамлет преувеличил. Ведь знатоки кассу не делают. Знатоки вообще билеты не покупают, идут по контрамарке. А билеты покупают чаще именно непосвящённые. Шекспир должен бы это понимать.

Он и понимал. Но устами принца сказал то, чему не мог следовать как акционер «Глобуса». Шекспиру, конечно, нужен аншлаг, нужна толпа, но он — устами Гамлета — говорит толпе то, что думает.

И Пушкину нужна была толпа покупателей, он мечтал о больших тиражах. Но вот:

Поэт! не дорожи любовию народной.
Восторженных похвал пройдёт минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,
Но ты останься твёрд, спокоен и угрюм.
...Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит.

1830

Стихотворение называется «Поэту», но это Автор себе написал, сам себя уговаривал оставаться твёрдым, спокойным, угрюмым и — единственным судьёй своих созданий.

У Монтеня эта мысль высказана короче, выше и печальнее.

Одного человека спросили: зачем он тратит столько усилий на своё искусство, недоступное пониманию большинства людей. Он ответил: «Мне довольно очень немногих. Мне довольно и одного. Мне довольно и ни одного».
Мишель Монтень.
Опыты. XXXIX. Об уединении.

Пианист Юрий Розум однажды играл на знаменитом музыкальном фестивале в Рейнгау. Тысяча слушателей: музыканты, меломаны, аристократы, в том числе создательница фестиваля княгиня Васильчикова-Меттерних (по матери Вяземская). Но в зале был Мстислав Ростропович, и его мнение было для Розума неизмеримо важнее всех остальных.

Автору этих строк случилось и самому видеть потрясающую иллюстрацию к заповеди Гамлета.

В ноябре 1984-го в Большом показали оперу «Музыка для живых», гениальное сочинение Канчели в гениальной постановке Роберта Стуруа. Зал Большого — 2500 зрителей — орал от восторга. Пошёл поздравить автора. В директорской ложе стоит Гия Канчели, волнуется. Вдруг входит Иван Семёнович Козловский — великий певец ХХ века — встаёт на колени перед композитором и пытается взять его руку, чтобы... Канчели ахнул, кинулся поднимать старика (Козловскому шёл девятый десяток). Вряд ли Гия Канчели когда-нибудь получал более весомую награду. Его знают десятки, а то и сотни миллионов (музыка к «Мимино», «Не горюй», «Кин-дза-дза»), но мнение одного человека перевесило всех.

Для Гоголя мнение Пушкина было важнее всего остального человечества. Он и после смерти остался для Гоголя главным читателем.

Гоголь — П.А.Плетнёву
16 марта 1837. Рим
Никакой вести хуже нельзя было получить из России. Всё наслаждение моей жизни, всё мое высшее наслаждение исчезло вместе с ним. Ни одна строка не писалась без того, чтобы я не воображал его пред собою. Что скажет он, что заметит он, чему посмеётся, чему изречёт неразрушимое и вечное одобрение своё, вот что меня только занимало и одушевляло мои силы. Тайный трепет невкушаемого на земле удовольствия обнимал мою душу... Боже! Нынешний труд мой, внушённый им, его создание... Я не в силах продолжать его. Несколько раз принимался я за перо — и перо падало из рук моих. Невыразимая тоска!..

Потерю главного читателя Гоголь так и не пережил, надломился.

А для молодого Пушкина главным читателем был Державин. В конце «Онегина», в Восьмой главе, Пушкин написал о себе и своей музе

Старик Державин нас заметил
И, в гроб сходя, благословил.

К тому времени Державин полтора десятка лет лежал в гробу. За это время Пушкина успели благословить тысячи, десятки тысяч, в том числе Жуковский... Но благословение Державина осталось главным. И ода «Вольность», за которую Пушкин получил в награду первую ссылку, — прямое продолжение потрясающей оды Державина «Властителям и судиям».

— Ваш роман прочитали, — заговорил Воланд, поворачиваясь к мастеру.
Булгаков. Мастер и Маргарита.

«Прочитали»? Множественное число здесь означает уважение. Мастер понимает, что сатана говорит о Единственном Читателе. Это Булгаков на бумаге оставил след своей мечты. Роман напечатан быть не мог; мнение цензоров и редакторов ему было отвратительно; что роман выйдет всего-то через четверть века, он не знал и не знал, выйдет ли вообще когда-нибудь. Но вера в Читателя кое-как держала на плаву, без неё работать бы не мог.

XXXVI. Небесная твердь

Первые слова в «Евгении Онегине» не «мой дядя», не посвящение «Не мысля гордый свет забавить», даже не эпиграф. Сразу после заглавия написано «Роман в стихах». Так «Онегин» и в учебниках обозначен, и в энциклопедиях, в учёных трудах.

«Евгений Онегин» — роман. Это настолько общеизвестно, что читатель не сомневается, не спрашивает: «А почему?»

У такой доверчивости есть несколько причин. Первая: читатель — это школьник. Ибо мы — советские и постсоветские люди — не столько читали «роман А.С.Пушкина», сколько прошли его в школе. (Надо ли уточнять: прошли мимо.) Главное слово тут именно школа. Что ребёнку сказала учительница — то и есть. Как написано в учебнике — так и есть на самом деле. (Потому-то власть столь ревностно беспокоится именно об учебниках истории. Что ребёнку вдолбят на уроках — в то он и будет верить всю жизнь: этот царь был хороший, этот — плохой, а нынешний — вообще гений всех времён и народов.)

Глава в учебнике называется «Роман А.С.Пушкина» — значит, роман. Хотите убедиться — вот книжка. На титульном листе — наглядное доказательство — обозначен жанр.

Первое издание Первой главы «Евгения Онегина».

Потом дети проходят Гоголя. В учебнике написано: «Мёртвые души. Поэма». Если у школьника дома сохранился дедушкин Гоголь, можно открыть пятый том и увидеть, что учебник прав; на титуле указан жанр: поэма.

Но это ж так просто: один гений пошутил, а другой подхватил шутку. Первый назвал поэму романом, а Гоголь-насмешник свой роман — поэмой. Не верите? Думаете — случайность? Случайностей не бывает.

Возьмите любую книгу: на обложке имя автора и название, изредка на обложке указан и жанр. Например «Чехов. Каштанка. Рассказ». При этом КАШТАНКА будет крупными буквами, Антон Павлович — помельче, а жанр — самыми маленькими: рассказ.

Обложка первого издания «Мёртвых душ». Художник — Николай Гоголь.

А теперь посмотрите на обложку первого издания «Мёртвых душ». Название — мелкое, Гоголь — совсем мелко и внизу, а в самой середине обложки огромными буквами ПОЭМА. Именно это слово сразу бросается в глаза. Оно не только в центре и крупно, но ещё и вывороткой. Вместо обычного чёрным по белому, тут — белым по чёрному. Автор обложки — Гоголь. Сам всё нарисовал (даже коляску, маленького Чичикова и маленького Селифана, который правит тройкой), сам вывернул главные буквы наизнанку. Он буквально тычет в глаза читателю слово «поэма». Что это, как не привет «роману» Пушкина. Да, в 1842-м Пушкина уже не было в живых, и на обложке Гоголь нарисовал свою мечту — тайное желание, чтобы главный читатель улыбнулся, хотя бы и на том свете.

Оба были отчаянные любители валять дурака и морочить публику и — больше того — дразнить её.

Вы не согласны? Тогда скажите: как случилось, что за 175 лет никто не заметил уникальную несуразность обложки, которую так тщательно нарисовал Гоголь сам себе?

Встречаются поразительные вещи. Читаешь на титуле «Шота Руставели. Витязь в тигровой шкуре. Поэма в стихах». Кто тот безвестный чудак, который придумал такую замечательную литературную форму «поэма в стихах». Роман в словах. Глазунья в яйцах.

Публикуя в 1833-м «Медного всадника», Пушкин под заглавием написал «Повесть», но народ не послушался, и эту повесть во всех изданиях найдёте в разделе «Поэмы». Гомер не знал жанров, а то и он бы обозначил «Илиада. Роман в стихах» (и с большим правом, чем Александр Сергеевич). А с «романом» шутка удалась. Потом она обросла академической бородой, стала данностью. «Онегин» — роман. Никто ж не спрашивает, почему кошку назвали кошкой. Это данность.

Пушкин любил мистификации, как почти все гении. Забава — вот важное слово. «Евгений Онегин» — «небрежный плод моих забав». Феофилакт Косичкин, Нкшп, Иван Петрович Белкин — как он только не подписывался.

И пошло-поехало: Макаренко «Педагогическая поэма» (на самом деле — рассказ о перевоспитании малолетних преступников), Венедикт Ерофеев «Москва — Петушки» поэма (на самом деле — прозаический пьяный бред, хотя и высокохудожественный).

А школьники... В учебниках (от юных лет старика Хоттабыча и до ХVI века) было написано: Земля плоская, а небо твёрдое — небесная твердь. Сотни лет люди это знали.

И всё-таки не кажется ли вам странным — человека спрашивают: «откуда знаешь?», а он отвечает: «так в учебнике написано». Разве это знание? Нет, это вера.

Вера в учебник? Не помните ли, что там было написано о лженауке кибернетике, о лженауке генетике и о построении коммунизма к 1980 году?

Знание и вера — вещи радикально разные.

...Несколько лет назад случилось автору обучать журналистике сразу сто студентов. Это было очень удобно. Если они расходились во мнениях, то не надо было пересчитывать натуральные цифры в проценты. Сколько рук поднято «за» — столько процентов и есть.

Студенты пользовались мною для приобретения простейших навыков. А они мне служили материалом для познания жизни.

Однажды я спросил их: «Земля вертится вокруг Солнца или Солнце вокруг Земли?» (хотелось проверить шокирующее сообщение социологов). Стали голосовать. Вышло 60% за то, что Земля вертится вокруг Солнца, а 40% — наоборот. Хорошо, говорю, те молодые люди, которые сказали, что Земля вертится вокруг Солнца, — правы. Но можете ли вы это доказать?

Поднялась одна рука (1%). Этот один процент сказал: «Если на ракете вылететь за пределы Солнечной системы, то из космоса будет видно, что Земля вертится вокруг Солнца».

Будет ли видно — это ещё вопрос. Но Галилей не мог из космоса посмотреть. Докажите, оставаясь на Земле. 0% (ноль).

Они просто верят. Думают, будто знают, а на самом деле — верят. Без всякого понимания верят тому, что написано в школьном учебнике. Окажись они в дебрях Амазонки и начни проповедывать дикарям гелиоцентрическую астрономию, их сочли бы сумасшедшими или еретиками (в любом случае съели бы), ибо доказать, что Земля летает, они б не смогли.

Вот так и с «Евгением Онегиным»: люди верят, будто это роман, потому что так везде написано. А на самом деле — совсем не везде.

Признаемся: не без некоторой робости приступаем мы к критическому рассмотрению такой поэмы, как «Евгений Онегин»... Не говоря уже об эстетическом достоинстве «Онегина», эта поэма имеет для нас, русских, огромное историческое и общественное значение... «Евгений Онегин» есть поэма историческая в полном смысле слова, хотя в числе ее героев нет ни одного исторического лица. Историческое достоинство этой поэмы тем выше, что она была на Руси и первым и блистательным опытом в этом роде... Удивительно ли, что эта поэма была принята с таким восторгом публикою и имела такое огромное влияние и на современную ей, и на последующую русскую литературу?

Белинский. «Евгений Онегин». 1844.

«Онегин» — самое значительное творение Пушкина, поглотившее половину его жизни. Возникновение этой поэмы относится именно к тому периоду, который нас занимает, она созрела под влиянием печальных лет, последовавших за 14 декабря.

Герцен. 1851.

В «Онегине», в этой бессмертной и недосягаемой поэме своей, Пушкин явился великим народным писателем... Она (Татьяна) высказывает правду поэмы... Если есть кто нравственный эмбрион в поэме, так это, конечно, Онегин... Она (Татьяна) уже одним благородным инстинктом своим предчувствует, где и в чем правда, что и выразилось в финале поэмы. Может быть, Пушкин даже лучше бы сделал, если бы назвал свою поэму именем Татьяны, а не Онегина, ибо бесспорно она главная героиня поэмы.

Достоевский. Пушкинская речь.
(Написанная! Обдуманная!) Июнь 1880

А вот что писал сам Автор. Но не на обложке, а в интимных письмах.

Пушкин — Дельвигу
16 ноября 1823. Одесса.
Пишу теперь новую поэму, в которой забалтываюсь донельзя.

Пушкин — А.И.Тургеневу
1 декабря 1823. Одесса.
Я на досуге пишу новую поэму, Евгений Онегин, где захлебываюсь желчью. Две песни уже готовы.

Закончены уже две главы, однако Автор продолжает называть свой «роман» поэмой.

Пушкин — Бестужеву
8 февраля 1824. Одесса.
Об моей поэме нечего и думать — если когда-нибудь она и будет напечатана, то, верно, не в Москве и не в Петербурге.

— Если не роман, так, значит, поэма?

— К сожалению, нет, мадам. Это было бы слишком просто. Как у мольеровского мещанина во дворянстве: всё, что не стихи, — то проза. Отсюда: всё, что не проза, — стихи. А как быть с такими штуками:

В последних числах ноября,
Презренной прозой говоря...

Это стихи или проза? С виду — стихи. Но Автор утверждает, что это «презренная проза».

...Нет, «Евгений Онегин» не роман, но и не поэма. И доказательство простое: поэмы (как и романы) не пишут 8 лет.

«Граф Нулин» — 2 утра. (Параллельно с Четвёртой главой «ЕО».)

«Моцарт и Сальери» — 3 дня.

«Медный всадник» и «Анжело» — две поэмы — за один месяц.

«Полтава», очень сложная, большая, историческая, остросюжетная — 6 месяцев 1828 года (тогда же Седьмая глава «Онегина»).

«Евгений Онегин» — 8 лет. Для Пушкина — это половина творческой жизни.

Всё что угодно можно написать быстро. (Достоевский, роман «Игрок» — 26 дней.)

Только одно никак невозможно написать быстро — дневник.

Продолжение следует.

Немой Онегин. Часть I.

Немой Онегин. Часть II.

Немой Онегин. Часть III.

Немой Онегин. Часть IV.

Немой Онегин. Часть V.

Немой Онегин. Часть VI.

Немой Онегин. Часть VII.

Немой Онегин. Часть VIII.

Немой Онегин. Часть IX.

Немой Онегин. Часть X.

Немой Онегин. Часть ХIII

Немой Онегин. Часть ХIV.

Немой Онегин. Часть ХV.

Немой Онегин. Часть ХVI

Немой Онегин. Часть XVII

Немой Онегин. Часть ХVIII

Немой Онегин. Часть XIX

Немой Онегин. Часть XX

Немой Онегин. Часть ХXI

Немой Онегин. Часть ХXII

Немой Онегин. Часть ХXIII

Немой Онегин. Часть ХXIV

Немой Онегин. Часть XXV

 

Опубликован в газете "Московский комсомолец" №27713 от 25 июня 2018

Заголовок в газете: Немой Онегин

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру