Что такое с ним было не в порядке? Обратился к рядом лежавшей дамочке. Она вытаращила глаза и демонстративно отодвинулась. Окликнул проходившего мимо мужчину, тот шарахнулся.
Охватило беспокойство. Шел по пляжу, люди расступались, пятились, а то и пускались наутек. Догадался взглянуть в оставленное кем-то на расстеленном покрывале зеркальце. И обомлел, обнаружив на собственном лбу жирно отпечатавшийся заголовок газетной публикации: «Страна под властью тюремщиков». Послюнявил ладонь и пытался стереть типографский оттиск — не вышло. Только краску слегка размазал.
Усиленно умылся противной теплой прибрежной жижей — напрасные старания: химсостав воды, куда стекались окрестные ручейки, усугубил рельефность букв, они стали четче и вроде бы крупнее.
Купальщики — кто посмелее, выражали сочувствие, давали советы: нужны спирт, одеколон, на худой конец, серная кислота — грязнющей пеной ситуацию не выправить. А ему впору стало нюхнуть нашатыря.
Двинулся вдоль рядов расположившихся на песке и чахлой траве семейных выводков, взасос целующихся парочек и одиноких искателей приключений. Приложил руку ко лбу — как если бы испытывал дурноту, кружилась голова или шарахнула мигрень. Заискивая, попрошайничал:
— Мне бы одеколончика. Не найдется водочки? Портвейна? Или пивка?
Его с негодованием прогоняли:
— Вали подальше, ханыга! Пьянь! Иди откуда пришел!
Объяснял:
— Я непьющий. Мне для внешнего потребления.
Порой приходилось огрызаться, если насмешничали и оскорбляли:
— На себя посмотрите… С утра бухаете. А мне пригоршни хватит.
В приступе искреннего отчаяния оторвал ладонь ото лба, чтоб прижать руки к груди, и у охаивателей отнялись языки, отвисли челюсти. Некоторые вскакнули с подстилок. А трое поддавох, что собирались принять его в свою компанию, искренне разочаровались:
— Змей подколодный! Провокатор! Низкопоклонник! Прикидываешься своим, алконавтом, а исподволь жаждешь искусить, вовлечь! Такие вы, протестующие неизвестно против чего. Плохо вам живется? Вызовем службу безопасности, быстренько тебя в чувство приведут и в автозак определят! Доставят куда надо. Там расхочешь честных патриотов эпатировать и совращать.
Он изъюлился:
— Речь в той газетной статье о Чили и Венесуэле. Я ту статью даже не прочитал, меня спортивная хроника интересовала. Могу газету предъявить.
Самый главный из дружной троицы собутыльников свирепо его отбрил:
— Ты разве чилиец? И на венесуэльца не похож. Зачем с этой надписью разгуливаешь по нашей земле и в нашей стране?
Он опять полез в воду. Глубже и глубже погружался в коричневый омут. Мелькнуло, конечно: утопится. И дело с концом. Вслед неслось задорное:
— Камень-то не забыл привесить? Чтоб надежнее!
Назло подзуживателям решил жить. И бороться.
Сердобольная девушка оценила его мужество, подплыла, прощебетала:
— Вы симпатичный. На оппозиционера не похожи.
Нежными пальчиками, будто мягкой губкой, школьным ластиком, водила по его полыхавшему лобешнику. Он затих в благоговении. Но робкие касания въевшуюся мерзость не уничтожили. И он помощницу спровадил:
— Отзынь! А то и тебе по первое число достанется.
Еще некоторые женщины проявили чуткость. Сбрызгивали духами, тушью для ресниц пытались замазать бегущую, как на здании ТАСС, и вдруг забуксовавшую электронную строку. Увы, не отбелили и не зачернили. Сошлись на том, что без хозяйственного щелочного мыла или бензина не обойтись. Под этим предлогом зазывали его к себе. Погостить. А у него душа была не на месте. Не до флирта в таких обстоятельствах. Он решил поспешить домой, в уютную свою ванную, дома в кладовке и ацетон имелся. Однако до дома шкандыбать и шкандыбать…
И до магазина — чтоб мыло или чистящее средство приобрести — тоже чапать и чапать. И вообще непонятно как добираться.
Стал искать окаянную газету. Посетила идея: изготовить пилотку. И этим фиговым листком заширмить неприличие.
Газету то ли ветром унесло, то ли ребятишки изорвали. То ли любители шашлыков на растопку костра пустили.
Снова фланировал с протянутой рукой.
К побирушке привыкли, притерпелись, но общее негодование вызвало пристрастие к прессе:
— Мечтаешь, чтоб о твоей гнусной выходке на первой странице сообщили? О славе мечтаешь? Продажная тварь!
Ни клочка бумаги, даже туалетной, никто не отщипнул.
Осенило: навертеть из махрового своего полотенца чалму. Метнулся к полотенчику, а оно, пока лазал в пруд и шукал целлюлозу, отсырело. Успела собака обмочить. Прямо у него на глазах этот процесс завершила. Сотворить чалму из майки? Неприлично. Негоже без майки, полуголым, в общественный транспорт лезть. Брюки на голову надеть — еще более вызывающе. Посчитают записным ниспровергателем основ.
Перебежками достиг автобусной остановки. По дороге обращался к встречным (лоб по-прежнему закрывал — то запястьями, то влажными, будто освежающий, бодрящий компресс, плавками):
— Вы не на машине приехали? Мне бензинчику.
Ему — зло либо шутливо — отпасовывали:
— Мы на самолете примчали. Можем керосину отлить.
Буквы из-под прикрытия виднелись, прочитывались, смысл надписи улавливался и угадывался, потому слышал и презрительное:
— С отщепенцами якшаться не хотим.
На остановке скопились ожидавшие. Делал вид, что настиг приступ кашля. Низко, до асфальта наклонялся, заходясь в туберкулезной агонии, но при кашле нужно обхватывать грудную клетку, а не череп.
Шофер вылупился, когда он, перхая, входил в салон:
— Коронавирусного не повезу!
Да еще понадобилось руку ото лба отнять, чтобы приложить проездной к валидатору. Пассажиры загалдели:
— Немедля покинь салон! Нам с тобой одним воздухом дышать противно. Не хотим делить с вражиной транспортное пространство!
Лепетал, оправдываясь:
— Понимаю, милые, понимаю. Ваше негодование. Но дело такое… Я ни при чем. Виноваты производители некачественной типографской консистенции. Я на них в суд подам.
А внутренне паниковал: «Как бы меня самого не засудили».
Мир не без добрых людей. К счастью, нашелся милый молодой человек и заступился. Не смутила доброго юношу и одиозная надпись. Прямо на ухе страдальца паренек фломастером написал свой номер телефона. И заботливо предложил:
— Приходите ко мне в нервно-психиатрический диспансер, я вас вне очереди приму. И не вздумайте ухо, как один знаменитый художник, отрезать!
Остальные едущие остались непримиримы:
— Вылазь!
Согласно требованию, пришлось покинуть средство передвижения. Народу на улице — невпроворот. Тьма-тьмущая. Пруд пруди. Выходные. Заняться нечем. Пялились и с негодованием обрушивались:
— Стыд и позор!
Утирал испарину с залысин. И хотя руки — правую и левую — постоянно менял, кисти начали затекать.
Совершенно измотанный стоял возле лифта. Последнее усилие — и он в квартире.
Подгреб сосед, нагруженный дачным урожаем, как верблюд. Вот и попросил:
— Нажми кнопку моего этажа.
И аж побагровел, когда надпись увидел:
— Останови кабину! Не знал, что ты двуличный. Вроде вместе ходили на избирательный участок, голосовали.
Не проканало и втолковывание: речь о Чили, Венесуэле...
В ванной драил лоб мочалкой, пемзой, наждаком. Отмачивал в уксусе и концентрированном растворе порошка для дезинфекции унитазов.
Раздался телефонный звонок. Из трубки лился голос:
— Я с вами солидарен.
— Кто это? — спросил он.
— Не имеет значения. Доброжелатель. Нахожусь у вашего соседа. Он мне о вас рассказал. Восхищаюсь вашей смелостью. И не разделяю возмущение того, в чьей квартире нахожусь. Беспокою с его телефонного аппарата. Пока он вышел на балкон покурить. Со временем к вам приду, создадим ячейку. Пока предпочту остаться анонимом.
Звонивший поведал скороговоркой: среди его предков были декабристы и народники. Дедушка был влюблен в Фанни Каплан и всю жизнь прятал ее портрет. А бабушка являлась поклонницей Ленина и Троцкого. У брата на груди была наколка Сталина, поэтому брат вынужденно, чтоб никто не видел крамольное тату, ходил в застегнутой рубашке и при галстуке.
Байда, да и только! В висках пульсировало: утром на работу. Больничный не возьмешь: идти в поликлинику или вызывать врача — стремно, разве что наведаться в дурку к парню из автобуса… Но цифры номера — под влиянием стирального порошка? — наполовину исчезли с уха.
Залепить лоб пластырем? Сослуживцам сказать: упал, ударился, набил шишку?
Так и сделал. Но проклятая надпись проступила сквозь пластырь. Начальник вызвал его к себе. Он заранее заготовил заявление. Не об уходе по собственному желанию, а о том, что родимое революционное пятно у него наследственное, раньше было бледное и незаметное, а теперь, под влиянием событий в Венесуэле и Белоруссии, набрякло.
