Леонид Шварцман родился в Минске 30 августа 1920 года. Сведущие люди сразу же понимают, что Чебурашка и Крокодил Гена ходят по Минску того времени. Шварцман не раз вспоминал узкие улочки родного города, деревянные дома, первый этаж которых был каменным. А рядом с его домом стояла церковь. Все это жило в мастере до последних дней, сказывалось в придуманном им сказочном мире. Даже его легендарные обезьянки были связаны со старым Минском.
Коллега Леонида Шварцмана, режиссер и художник анимационного кино Михаил Тумеля поделился с «МК» своими воспоминаниями.
- Леонид Аронович, как и вы, родился в Минске.
- Да, в 1920 году в Минске появился такой мальчик. Жил он на улице Раковской в старом районе Немига. Этого дома уже нет. Судя по всему, находился он недалеко от так называемой Холодной синагоги. Она чуть ли не XVI века. Недавно вышла замечательная книга его воспоминаний, в которой Леонид Аронович об этом вспоминает. И в цикле его картин, посвященных старому Минску, отображаются впечатления детства. Лично с Леонидом Ароновичем мне довелось познакомиться, когда он был уже патриархом.
До этого я о нем много слышал, знал из рассказов Федора Савельевича Хитрука и Юрия Норштейна, у которых учился на Высших курсах сценаристов и режиссеров. Ветеранами «Союзмультфильма» часто упоминалось совсем уж детское имя Шварцмана Лёля. Лично довелось познакомиться с ним в тот период, когда мы занимались проектом «Чебурашка» с японскими коллегами.
Я несколько раз побывал у Леонида Ароновича дома, познакомился с его замечательной супругой Татьяной. Он был удивительный человек. В этом сходятся все его коллеги и ученики. Это счастливая судьба в анимации. В Шварцмане поразительным образом сошлись и замечательные человеческие качества – доброта, открытость, внимательность, интеллигентность, задушевность - и талант художника. Он - замечательный мастер. У него редкий дар - создавать обаятельных персонажей с добрым наполнением. И им нет счета. Все это проявилось, когда Леонид Аронович работал с Атамановым, Качановым, когда волею судьбы сам стал режиссером и создал «Котенка по имени Гав». Не припомню, чтобы кто-то вспоминал о каких-то конфликтах со Шварцманом. Я не беру в счет историю с Чебурашкой и Успенским. Это был нонсенс. Самое удивительное, что у Шварцмана за столько лет жизни не иссякла творческая энергия. У меня сохранилось несколько его сувениров. Он каждый год собственноручно рисовал новогодние открытки и дарил их своим друзьям и знакомым. У меня сохранилась такая открытка, нарисованная в Год обезьяны с изображением мартышки из «38 попугаев». Он интересовался искусством. Все его интервью, которые я читал и видел, были очень глубокими и интересными, с мудрыми мыслями и о нашем виде искусства, и о живописи вообще.
- Ситуация с японским проектом была щекотливая. Создавался чуть ли не дубликат того, что сделал Шварцман. Все русское, вплоть до надписей, а картина японская. Когда вы обратились к Леониду Ароновичу, как он отреагировал?
- Не знаю точно, как строились взаимоотношения с продюсерами, но у нас было несколько встреч с ним и касались они подхода к персонажам. Нашей команде, работавшей на японском «Чебурашке», выпала редкая возможность попытаться реконструировать творческий метод художника - именно Леонида Шварцмана. Надо было воспроизвести дизайн, уже сложившийся в четырех фильмах про Чебурашку. С этим корейцы и японцы справились самостоятельно, пересмотрев наши фильмы, скопировав и перепланировав кадры, соблюдая определенный формат. Но по сценарию появлялись еще и новые персонажи и места действия. Необходимо было их сделать так, чтобы не выпасть из стиля, воспроизвести в шварцмановской стилистике. Как раз в этом, как ни странно, помогло наше с Леонидом Ароновичем место рождения. Когда-то давно мы с моим коллегой Валентином Телегиным заговорили о Шварцмане. А тогда на студии «Пилот» Михаил Алдашин собирался где-то в 2003 году делать с американцами полнометражный фильм о Чебурашке. И Валя обратил мое внимание на то, что все домики в анимационных городках у Шварцмана минские. Это не Москва, не какой-то другой город, а строения, передающие на тот момент еще немножко провинциальный Минск детства Шварцмана. Я в этом убедился, когда побывал на его выставке. Он сделал серию работ, посвященных своему детству и старому Минску, где и были домики, запечатлевшиеся в его памяти с ранних лет. Когда мы создавали новые места действия для японского проекта, в Минске еще сохранились такие уголки. Даже Михаил Алдашин, как человек со стороны, заметил: «Вот эта лавочка точно шварцмановская». Он ее сфотографировал, и мы пытались все это воспроизвести. То же самое было и с персонажами. Шварцман с Романом Качановым создали целую вселенную. Мы, люди из поколения внуков Леонида Ароновича, смогли все это воспроизвести и развить, потому что ими был заложен крепкий базис.
- Как вы думаете, в чем причина долголетия мастера?
- Безусловно, сказалась генетика, и это никто не будет отрицать. Мне кажется, что сказалось еще и его позитивное отношение к жизни. Все, кто знал Леонида Ароновича, говорят, что ему не свойственны были негодования, обиды. У него было какое-то детское удивление перед красотой окружающего мира, которая и настраивала его оптику. А жизнь у Шварцмана была непростая. Он во время войны работал на заводе. Его не отправили на фронт, а эвакуировали на Урал. Может быть, это его и спасло. А потом он смог поступить во ВГИК. То есть он пережил все трудности со страной и пронес в себе какой-то магический кристалл доброты. По его реакции и разговорам можно об этом судить. По его фильмам видно, что делал их добрый человек. Может быть, это как раз и уберегает от разрушения.
- Жена Леонида Ароновича умерла в 2021 году. Как же он жил один? Были ли близкие люди рядом?
- Детей у Леонида Ароновича с Татьяной не было, была только племянница жены. Они принимали участие в ее воспитании, о чем говорится и в книге Шварцмана. Племянница его опекала. По соцсетям моих друзей я видел, что у Леонида Ароновича до последних дней были какие-то встречи, проекты, выставки. Он не остался один после ухода Татьяны Домбровской. У него были друзья, которые его поддерживали. Юрий Борисович Норштейн с ним встречался. Мы сегодня как раз говорили с ним по телефону, вспоминали любимый напиток Шварцмана - джин. Однажды, когда я был у него в гостях, Леонид Аронович предложил выпить джин, но выяснилось, что в доме нет тоника. Я предложил сбегать в магазин». Но Шварцман сказал: «Не надо. Давайте попробуем разбавить минералкой». Мы разбавили. Получилось тоже ничего.
Сегодня в нашем разговоре Юрий Норштейн сказал, что Леля прожил удивительно счастливую жизнь. Даже не получается сидеть с унылым лицом и произносить скорбные речи, вспоминается его добрая усмешка, все только хорошее, какие-то смешные случаи. Я думаю, что многие аниматоры сегодня, даже младшего поколения, вспомнят Леонида Ароновича добрым словом, даже если они не являются его прямыми учениками. Профессии-то все учились на «Союзмультфильме», приходя туда работать. Леонид Аронович преподавал на курсах мультипликаторов, вел там рисунок. У него была нежная дружба со Львом Мильчиным (художник и режиссером анимационного кино, создавший «Сказку о царе Салтане», «Стойкого оловянного солдатика». - С.Х.). Они же земляки, оба из Минска (Мильчин тоже родился в 1920 году. – С.Х.), учились в одной художественной школе. Шварцман испытывал большой пиетет к Лёвушке, считал, что он по всем художественным параметрам впереди, и очень нежно о нем вспоминал. Лев Аронович был хорошим другом и художником, коллегой и мужем. Они прожили с Татьяной Домбровской лет 70.
- Откуда взялось это детское имя Лёля?
- Может быть, его так в детстве называли. Даже книжке дали название «Классик по имени Лёля в стране Мультипликации». На «Союзмультфильме» мало кого по имени отчеству называют, может быть, двух-трех человек. Но то, что Шварцман – это Лёля, знали все.
- Неужели так и обращались? Или за глаза так называли?
- Может, и была какая-то дистанция, но я слышал, как Юрий Борисович Норштейн называл его по телефону Лелей.
