– А это правда, что перед концертом Курентзис окуривает сцену ладаном? – шепчутся коллеги перед началом концерта, пока многочисленная публика, шурша обернутыми в бумагу букетам цветов, рассаживает по местам.
– Я тоже об этом слышала, но здесь о подобном он не был замечен, – отвечает кто-то из организаторов фестиваля Юрия Башмета.
– Знаете, моя приятельница верила в целительную силу Курентзиса, ходила на все его концерты, а потом заработала саркому и умерла, – добавляет кто-то из коллег.
– Ты, попробуй, расскажи это вон той группе девушек бальзаковского возраста, которые приехали сюда из Краснодара. Они тебя цветами закидают – насмерть. У него тут целый фан-клуб! – отзывается кто-то из музыковедов.
Словом, атмосфера в зале мистическая – зрители ждут невероятного. Оркестр Musica Aeterna рассаживается по местам, заполняя целиком и без остатка всю сцену. Для концертмейстера и первой скрипки Ольги Волковой приготовлен подиум, который возвышает ее над остальными музыкантами. Это необычно, но логично – так смычок невысокой девушки будет виден музыкантам на последних рядах, а их не меньше пяти. Ольга не смешит садиться – ходит перед музыкантами, подавая им тайные сигналы – настраивает. Кстати, Волкова – новообретение оркестра Курентзиса. В 2016-м году она стала самым молодым концертмейстером Симфонического оркестра Мариинского театра. В 2021-м ушла оттуда в Михайловский театр, где продолжает служить концертмейстером, несмотря на то, что несколько месяцев назад примкнула к оркестру Musica Aeterna. Томительное ожидание подзадоривает публику – зрители ждут, затаив дыхание. И вот появляется Теодор – в строгом черном костюме, с серьгами-кольцами в ушах, он смотрится магически. Задник в виде черных квадратов, в центре каждого из которых светится круглая лампа, мигает, заливая оркестр светом. Курентзис начинает колдовать...
С первых же нот он погружает в гротескный ад. Звучит симфоническая поэма «Франческа да Римини», которую Петр Чайковский написал на основе 5-й песни «Божественной комедии» Данте, где рассказывается трагическая история любви Франчески и младшего брата ее мужа Паоло. Их земная любовь длилась недолго, влюбленные только открыли друг другу сердца, а появился муж Франчески и убил его кинжалом. Они оказались в аду вместе, и, возможно, среди мук нашли свое счастье. По крайне мере так развивали описанную Данте сцену многие великие потомки, например, Дмитрий Мережковский писал: «…смерть — ничто, ничто для нас — могила, и нам не жаль потерянного рая, и муки в рай любовь преобразила...». Музыка Чайковского созвучна этим строкам, она волнообразна – то возвышает и дает смутную надежду, то уносит вихрем в адское пламя. Курентзис увеличивает накал этих полярных эмоций, ускоряя темп сочинения раза в полтора.
Дирижер не стоит за пультом, а всем телом задает движение музыке, то подпрыгивая, то подаваясь вперед. Кажется, его быстрые пальцы закручивают невидимые винтики в воздухе, играют на нерве. Он то и дело заглядывает кому-то из музыкантов даже не в глаза, а, кажется, в душу, чтобы вырвать тот самый пронзительный звук. Невероятный темп и предельная энергичность подхода погружают адский мрак – боль Франчески и Паоло ощущаются буквально на физическом уровне. А следующим пластичным движением Курентзис залечивает его, доставая из духовых просвет надежды, чтобы через секунду цепким движением «отжать» струнные и снова загнать в беспросветный мрак. Пожалуй, никто до Курентзиса не исполнял эту фантазию Чайковского столь драматично.
Последовавшее за этим Итальянское каприччио лишь на секунду показалось облегчением – и тут дирижер вынул из мелодии максимальную драму. Ностальгическое произведение Чайковского, начатое композитором в Риме, а законченное уже в России, в руках Курентзиса приобретает непривычную жесткость и остроту. Он словно выжигает всю лирику итальянских народных мотивов, из которых соткано сочинение, и достает на поверхность горечь от потери любимой Италии (Чайковский провел там несколько лет и был очарован этим краем). В финальной увертюре «Ромео и Джульетта» дирижер снова ускоряет темп, придавая ярости музыкальный иллюстрации вражды двух родов Монтекки и Капулетти двойную мощь. А за воинственными звуками, в которых слышатся удары шпаг двух противостоящих кланов, у Чайковского следует мягкая лирическая тема, рисующая нежность между Ромео и Джульеттой. Но в руках Курентзиса ты не успеваешь напитаться негой и отдохнуть. Ласковые мотивы мелодии качают на неспокойных волнах, будто погружая в штурмовое море, которое вот-вот поглотит тебя безвозвратно…
Публику такой невероятного запала страстей довел до восторга, напоминавшего легкое помешательство. «Браво!», – стоя кричали люди. Евгений Миронов, который следил за колдовскими движениями Курентзиса из ложи вместе с Юрием Башметом, весь концерт сидел как завороженный, и одним из первых вскочил после финальных нот. Актер, как большинство слушателей, был явно потрясен оригинальным подходом Курентзиса к популярным, заигранным до дыр, сочинениям. Судя по его бурной реакции – доверен до исступления. Как, впрочем, и весь зал.
Курентзиса трижды вызывали на поклон, и в итоге он исполнил еще одну вещь – «Элегию» из Серенады для струнного оркестра Чайковского. Она прозвучала не менее драматично и энергично. Нечто невероятное творилось с публикой, вытекшей волной из театра после концерта. Нервный восторг еще долго витал в воздухе. Казалось, что в этот вечер в Зимнем силы света бились с тьмой, а победа не досталась никому, кроме дирижера этой человеческой драмы…
