«Революционные стихи Маяковского мне не заходили»
— Стас, ты фактурно очень подходишь на роль Маяковского. У тебя его рост и стать.
— Но я выше на два сантиметра — его рост 188, а у меня 190. Вообще это грандиозная фигура. Когда было распределение ролей, я был уверен, что смогу справиться. На прослушивании у Алексея Борисовича Франдетти каждый из нас пел выбранные композиции, и я настолько уверенно спел, что понял: роль дадут именно мне.
— А до этой постановки какие у тебя были отношения с его поэзией?
— В институте я вообще зачитывался стихами Маяковского, особенно лирикой. Мне они нравились, были близки по духу, но революционные мне не заходили.
— Из лирики какое самое любимое?
— Три — «Лилечке», «Хорошее отношение к лошадям» и «Скрипка и немножко нервно». Прям бальзам был на душу, я зачитывался ими, слезы градом лились, как у клоуна в цирке.
— Какой ты большой и чувствительный. Кстати, про одного клоуна я тебя еще спрошу.
— Ну да, чувствительный, как все актеры. Они же как дети, которые должны уметь воспринимать любую ситуацию и моментально реагировать на нее. Ведь дети, если их обидеть, тут же обижаются и плачут. Так и мы — живем в предлагаемых обстоятельствах, с этим волшебным «если бы» Станиславского. То есть как бы я себя повел, если бы…
— А как бы ты себя повел, если бы не дали или, хуже того, отняли роль Маяковского?
— Я бы не сильно расстроился, потому что у меня большая занятость в театре. Плюс есть дополнительная работа — дубляж, озвучание, реклама, компьютерные игры, кино, сериалы. Может быть, и огорчился бы, но все равно мое от меня не ушло.
«При разговоре с Захаровым я начинал заикаться»
— В 2012 году в «Ленком» тебя взял Марк Захаров, хотя ты из Щепкинского училища, а не из ГИТИСа, где он преподавал и откуда вышло большинство актеров «Ленкома».
— Но Инна Михайловна Чурикова тоже из «Щепки», и Алла Юганова, и Дмитрий Грошев тоже оттуда. Кстати, я вспомнил, что когда показывался Захарову и мы все ждали окончания показа в коридоре, он меня вызвал одного с курса и еще двух девочек и попросил почитать какое-нибудь стихотворение. И вот я читал Маяковского «Хорошее отношение к лошадям». И он тогда взял меня, и я тут же ввелся в «Юнону» и «Авось». А это — школа жизни.
— Это жестокая школа жизни? Как «дедовщина» в армии или как площадка молодняка?
— «Дедовщины» у нас в театре вообще нет. Тебя настолько поддерживают на сцене, что молодой артист, который только ввелся в «Юнону», не запнется, не споткнется ни разу, потому что рядом всегда плечо товарища. Даже если ты матрос и не знаешь, что тебе делать дальше, тебе тут же шепчут: «Дружище, сейчас будет это, давай, соберись». По плечу похлопали, ногой топнули — и такой командный дух во всех наших спектаклях. Этим и славится «Ленком» — у нас очень хорошие, дружеские между собой отношения. И ты не пропадешь никогда. Тебя выручат и заслуженные, и народные артисты — звания на сцене не важны.
— «Ленком» недавно отметил 90-летие Марка Захарова, чья личность и режиссура оказали влияние на современный театр. Каким ты его запомнил? Может быть, как многие, боялся его?
— Очень-очень боялся. Я начинал заикаться, а когда читал текст, буквы перед глазами сплетались. И я не понимал, что со мной в этот момент происходит. И у других тоже происходили какие-то кряки внутри. Не знаю, как это можно описать, но Марк Анатольевич обладал какой-то магической энергией: когда он входил, сразу хотелось встать, вытянуться во фрунт и честь отдать. Настолько он был мощным, с невероятной энергией и невероятным чувством юмора, сверхинтеллектуал, мудрейший, воспитаннейший человек. Я наблюдал, как он одним словом, витиеватыми подходами мог раскрыть в человеке то, что нужно часами объяснять. А он — одним словом, и не впрямую, а воздействуя через другие рецепторы, добивался своего. Скажем, я никогда не слышал, чтобы он когда-нибудь повышал голос.
— Когда Марк Анатольевич заметил тебя в массовке, в которой ты долго бегал?
— Не то чтобы заметил… Он отметил меня на спектакле Андрея Прикотенко «Пять вечеров», где я играл Славика. Он тогда сказал мне: «Вы очень хорошо играете». «Благодарю вас», — ответил я. «Нет-нет, я настаиваю». Но тем не менее в его спектаклях я не играл, хотя был распределен на роль Федьки в «Дне опричника». Смотрел репетиции, но на сцену так и не вышел — выпускал спектакль Антон Шагин. Уже после ухода Мастера я вошел в его «Женитьбу Фигаро», вводился по видео.
— То есть по рисунку предыдущего исполнителя — Дмитрия Певцова.
— Да, просто снимал кальку и вносил в роль что-то свое. Я эту роль обожаю, сейчас она самая моя любимая, а спектакль этот — праздник. Я знаю, что после него я буду опустошен и заряжен позитивно.
— Не хочу тебя обидеть, но получается, что многие роли ты играл после других. Каково это — донашивать роли за кем-то?
— А я не считаю, что донашиваю чьи-то роли. Я это делаю с собственным ощущением, с собственным рисунком, психофизикой. Не умею повторять, хотя могу копировать, пародировать, но надо уметь свои ресурсы подключать, давать свое видение роли, при этом не выбиваясь из рисунка режиссера.
«Если человек влюблен, с ним может произойти все что угодно»
— Хочу вернуться к спектаклю «Маяковский», который идет под рэп и хип-хоп. Насколько сложна эта техника пения для драматического артиста, обученного петь в другой манере?
— Да, это абсолютно другая стилистика, манера, а на улице рэп поют люди просто к нему предрасположенные. Но мне всегда казалось, что я как раз к хип-хопу и рэпу не расположен. Ну не мое это, мне больше нравится академический вокал, там, где есть мелодия. Так что на репетициях мне приходилось искать в себе мелодию, и когда нашел мелодию речи, понял: это очень качественный, хороший тренаж для актеров в качестве артикуляционной и дыхательной разминки. То есть когда всю мысль нужно протянуть на бит и при этом не выбиться из вампа, из того размера, в который заложен этот трек.
— Прости, а что такое вамп?
— Это кольцо, когда музыка запускается по кругу, и тебе нужно попасть в ее размер, говоря текст (это называется андерскор). Все происходит так: я слышу клик — идет выход из вампа, у меня остается две-три секунды, чтобы договорить свою реплику. Но если я не успел, все валится, музыканты, которые начинают играть под клик, меня уже не догонят. Короче, в «Маяковском» нам предстояла очень сложная задача — попадать в весь рисунок, поставленный и режиссером, и музыкальными руководителями, и Василием Михайловичем Вакуленко (Бастой) — его треки нам предстояло воплотить на сцене. И нам, актерам, было приятно, когда его команда, прослушав нас, сказала, что наше исполнение не похоже на пародию, на смешные зарисовки на рэп в КВН.
— Значит, рэп тебе легко дался?
— Довольно легко. Это делается на одном дыхании, для чего существуют определенные артикуляционные и дыхательные разминки. Но, может быть, мне было проще других, потому что я окончил магистратуру по кафедре сценической речи, и это дало мне дополнительный бонус, тренаж, дополнительный ресурс, чтобы озвучивать кино, досконально знать технику речи. После рэпа ничего не изменилось для меня: я так же продолжаю любить классический вокал, но рэп от этого я слушать не перестал.
— Последний вопрос по Маяковскому: что в его личности ты для себя открыл?
— Человечность прежде всего. Нашел лиричные ноты и делал акцент в спектакле на его душевных терзаниях, влюбленности, причем абьюзивной, на творческом кризисе. Тут опять же волшебное «если бы»: если бы я был известным поэтом, которого разлюбили, которого недолюбливают. Он постоянно сомневался, имел кучу комплексов, психических расстройств, в частности компульсивные, когда ему нужно было считать свет в окнах, ему нужно было четко отмерять ритм, он разговаривал только на шагах. И в этом я искал лирику, не делал Маяковского такой грубой машиной. У него все шло из сердца.
— Мне кажется, что все рослые мужчины вроде Маяковского, вроде тебя в душе такие… милые щенки, ждущие нежности и ласки.
— Возможно.
— Ты ушел от ответа?
— Нет, но мне кажется, что у меня в душе есть крепкий мужской стержень, и не могу сказать, что я инфантильный.
— Ну, ты позволил бы женщине издеваться над собой так, как Лиля Брик издевалась над Маяковским?
— Сложно ответить. Мне кажется, что если человек влюблен, с ним может происходить все что угодно. И когда в период влюбленности он надевает розовые очки, то не замечает унижений. И когда ему со стороны все говорят: «Дружище, это не твой человек» или «Вау, как вы классно смотритесь», он продолжает не замечать издевательств, абьюза.
— Согласись, что это здорово — хоть и временно, но побыть в розовых очках.
— Возможно.
«Я не хочу, чтобы обо мне говорили: «А, этот озвучивал Пеннивайза»
— Ты окончил магистратуру и стал специалистом по сценической речи, чтобы заниматься дубляжом? А это значит быть за кадром, а не в кадре?
— Абсолютно верно — чтобы войти в профессию актера дубляжа.
— Но ты же остаешься за кадром, тебя нет — только голос. Да, яркий, запоминающийся, необычный, но голос.
— Зато я получаю такой каскад ролей, благодаря которым ты как актер можешь сделать то, что не можешь воплотить в жизни. Например, выпустить из себя внутренних демонов или получить характерную роль. Многие режиссеры сомневаются, что с моей фактурой я могу быть острохарактерным. А голосом я могу сыграть орка, нечисть и даже смерть. Да что угодно — тролля с нечеловеческим утробным голосом или мультипликационного персонажа с гипертрофированным характером. Тут идет подключение актерской фантазии, а это всегда потрясающе.
— Для многих твоих коллег дубляж по большей части заработок, а не искусство, а ты говоришь о нем с азартом фанатика.
— Так и есть, потому что я заряжен этой профессией, и мне очень хочется озвучивать мультфильмы, компьютерные игры, кино. Когда ты сидишь в кинотеатре и знаешь, что с экрана звучит твой голос, что твоя душа, сердце вложены в этого персонажа, но именно ты голосом за него доиграл то, что он не сделал.
— Во всяком случае, нагнать страху, погрузить зрителей в ад одним лишь голосом тебе удалось. Я имею в виду триллер «Оно» и в нем роль клоуна Пеннивайза. Ты один в один снял интонации Джейдена Мартелла или тут есть и твоя голосовая трактовка образа?
— Естественно, это характерный голос Мартелла, но я из своего жизненного опыта, из наблюдений за клоунами, например, как они на манеже разговаривают, плюс из своей фантазии выстраивал голосовую диаграмму, и получился такой герой. В дубляже есть четкий тайминг, в который я должен уложить всю роль за один день. На Пеннивайза у меня ушло несколько часов.
— А как с попаданием в артикуляцию?
— Это называется липсинг, и синхронизация на дубляже обязательна. То есть я должен с персонажем начать вовремя, закончить вовремя и еще попасть в его артикуляцию, особенно если идет смыкание звука «б» или «м».
— Пеннивайз — душегуб. Каких демонов ты с ним выпустил из себя?
— Эта работа дала мне ощущение каскадного существования в роли. И да, я нашел в себе то, о чем даже не подозревал, — отрицательные, злобные качества. И именно после этой работы понял, что могу играть отрицательных персонажей и мне это интереснее, чем играть героев. Чтобы это не выглядело пародией, а было исполнено тонко, интеллигентно, с юмором. Чтобы был умный отрицательный персонаж.
— Этот тип принес тебе удачу, открыл новые двери в профессии?
— Он мне принес подписчиков в соцсетях и некую славу. Но не хотелось бы, чтобы он стал той единственной ролью, по которой меня знают. Как знали Шурика по комедиям Гайдая. А между тем Александр Демьяненко был замечательным драматическим артистом. Я не хочу, чтобы говорили: «А, это тот, кто озвучивал Пеннивайза», которого сыграл Билл Скарсгардт. А другие 250 ролей никто не знает. Вот у меня действительно 250 работ в дубляже: Бальтазар Брэйк из «Гадкого Я»-3, Джонни из «Зверопоя». Еще был замечательный фильм «До встречи с тобой» — я там делал главного героя Уилла, еще «Безумный Макс», в котором я озвучивал Накса.
— Дубляж хорошо кормит артиста?
— Это очень недооцененный труд. И то, что получают наши актеры по сравнению с актерами дубляжа за рубежом, — это копейки. Да, хорошая прибавка к зарплате, которая у меня есть в театре, но если заниматься только дубляжом, то чтобы прокормить себя и семью, пришлось бы работать каждый день.
— Но мой последний вопрос не про клоуна-убийцу, а про Маяковского: как думаешь, понравился бы Марку Захарову твой Маяковский?
— Думаю, ему бы спектакль очень понравился, потому что «Маяковский» — это своего рода «Юнона» и «Авось». Это революционный стиль, когда ярко, красочно, светло, громко — в общем, ленкомовский спектакль и ленкомовская традиция.
