Этот телефонный звонок раздался 3 декабря 1941 года в комнате дежурного по Моссовету. Судя по голосу, женщина на другом конце линии была явно взволнована: «Под Лобней, в Красной Поляне, фашисты устанавливают дальнобойные пушки для обстрела Москвы! Они располагаются…»
В начале зимы 1941-го судьба столицы висела буквально на волоске. Войска вермахта атаковали ближние подступы к городу, бомбили Белокаменную с воздуха… Одним из решающих факторов в этой грандиозной битве должны были стать разрушительные артобстрелы Москвы из мощных орудий, которые командование немецкой армии распорядилось разместить на северных рубежах. Взрывы непонятно откуда прилетевших огромных снарядов на городских улицах, среди кварталов должны были, по замыслу врага, посеять грандиозную панику; ради эффекта внезапности операция была тщательно засекречена. Но наше военное руководство все-таки узнало о ней заблаговременно благодаря тому самому звонку...
Сотрудник Моссовета сразу же передал информацию, полученную по телефону, военным, и она ушла на самый верх. По приказу Ставки командующий 16-й армией генерал Рокоссовский срочно подтянул из резерва на этот участок фронта танковую бригаду, 4 дивизиона «катюш» и предпринял контрудар. Позиции немецкой супербатареи были перепаханы артиллерийским огнем и захвачены нашими танкистами.
В архиве сохранились рапорты военных лет, которые подтверждают: в Красной Поляне советские войска захватили в качестве трофея дальнобойное орудие калибром 200 мм. Этот монстр действительно мог достать своими снарядами до самого Кремля. А вот по поводу удивительного телефонного звонка, якобы спасшего «сердце страны» от обстрела, документальных подтверждений нет.
Вашему корреспонденту довелось встречаться с краеведом из Мытищинского района Сергеем Лавровым, который много лет назад нашел концы этой любопытной истории.
— Еще в 1970-е годы я пытался разобраться, мог ли быть такой спасительный звонок, — рассказал Лавров. — Косвенным аргументом в пользу достоверности этой истории служит тот факт, что все краснополянцы, очевидцы событий, подтвердили: наши пушки и «катюши» били прицельно — не вообще по поселку, а по конкретному участку за лесной опушкой, примыкавшей к Красной Поляне. Значит, был «наводчик»! Однако и то, что из самой Красной Поляны никому не удалось бы позвонить в тот день, 3 декабря 1941 года, в Москву тоже абсолютно точно. Ветераны местного узла связи, которых я еще застал в живых, подтвердили: по распоряжению военных телефонный кабель был специально перерублен еще накануне захвата поселка немцами. Значит, если кто-то и звонил тогда в Моссовет, то сделал он это из какого-то другого места, возможно, даже из самой столицы.
— Ясность в загадочную историю внесла Евгения Горохова, которая в те страшные дни работала учительницей немецкого языка в краснополянской школе и в эвакуацию не поехала, — продолжил рассказ Лавров. — Когда мы с ней встретились, Евгения Владимировна вспомнила, что вскоре после захвата поселка немцами в избу зашел германский офицер и потребовал: «Убирайтесь отсюда! Рядом с вашим домом будет располагаться артиллерийская позиция!». Однако Горохова на свой страх и риск не подчинилась. Солдаты, которые строили батарею, время от времени забегали в ее дом погреться. Слушая их разговоры между собой, Горохова поняла, что эта дальнобойная батарея предназначается для обстрела Москвы. Фрицы от русской женщины этого даже не скрывали: «Кремль — бум-бум! Капут!». Надо было сообщить об опасности советскому командованию, но как? Тут в дом постучалась незнакомка: мол, работала по мобилизации на рытье противотанковых рвов на дальних рубежах обороны, не успела уйти «из-под немца», а теперь пробираюсь домой, в Москву... Женщина просила указать ей наиболее безопасную дорогу. Евгения Владимировна не только путь указала, но еще дала гостье записку для своей родственницы, живущей в столице: «Оленька! В Красной Поляне немцы. Обязательно сообщи военным: за нашим домом, в лесу, где раньше была футбольная площадка, устанавливают большие пушки для обстрела Кремля». Текст записки Горохова сообщила женщине и попросила ее обязательно передать важные сведения по назначению. 9 декабря фашистов отогнали от Красной Поляны. А через некоторое время после этого Евгения Горохова встретилась с адресатом своей записки, и Ольга подтвердила: едва получив послание, она сразу же передала важную информацию в Наркомат обороны.
При встрече с Гороховой Лавров выяснил также и то, что в Моссовет звонила не эта ее родственница, Ольга, а кто-то другой.
— Евгения Владимировна была уверена: это сделала незнакомка, которая сумела пронести записку через фронтовую полосу в Москву. Видимо, передав бумагу, она решила продублировать сообщение о немецкой дальнобойной батарее и дозвонилась по телефону туда, где этой информации могли дать ход, — в Моссовет. Увы, Евгения Горохова так и не смогла за давностью лет вспомнить имени отважной москвички...
Уже по прошествии нескольких лет после нашей встречи с мытищинским краеведом у автора этих строк состоялся и еще один разговор, касающийся той «артиллерийской» истории. Житель города Лобня Сергей Михайлович рассказал мне, что в свое время ему довелось услышать от старожилов Красной Поляны о том, как в те трагические дни зимы 1941-го сельчане попробовали было своими силами «нейтрализовать» фашистскую суперпушку:
— Подучили нескольких детишек отнести артиллеристам, которые возились около орудия, яблок и, пока те угощаются, незаметно насыпать в ствол песка. Но немцы проявили бдительность и ребятню к пушке даже близко не подпустили... Мог ли кто-нибудь из краснополянцев позвонить в Москву? Это было трудно, хотя все-таки возможно в принципе: ближайший действующий телефон тогда находился в нескольких километрах от Красной Поляны, в корпусах танкового училища, расположенного в поселке Хлебниково.
