Период «созидательных разрушений»
— Если смотреть на главный индикатор экономического развития — ВВП, то мы подошли почти к нулевому росту. Это осознанное «плановое охлаждение» экономики или сигнал, что прежняя модель развития на бюджетных расходах себя исчерпала?
Масленников: — Здесь, конечно, и то и другое. Это сигнал, что мы находимся на непростом рубеже. С одной стороны, осознанное замедление, с другой — последствия перегрева 2023–2024 годов. Перенапряжение ресурсов всегда заканчивается снижением темпов.
Я бы сказал, что пик замедления экономика прошла в третьем квартале. Ноябрь давал надежду на рост, но декабрь показал ухудшение: все индексы деловой активности заметно пошли вниз.
Да, формально мы остаемся в плюсе, но это уже не те значения, что раньше. Многие рассчитывали на эффект переноса будущего повышения цен и рывок в конце года, но по состоянию на 15 декабря этого не происходит. Скорее всего, мы будем около 1%, возможно, с небольшим отклонением. Конец года традиционно сопровождается ростом импорта, что может немного подтолкнуть цифры вверх. В итоге — где-то «в окрестностях» одного процента.
Ордов: — Динамика ВВП уже сложилась, и рост к концу года будет небольшим — около 0,5%. Повышение налогов и жесткая монетарная политика могут вызвать краткосрочный инфляционный всплеск, что заставит ЦБ взять паузу. Техническая рецессия вероятна, но это не приговор: мы уже видели устойчивость экономики в период пандемии ковида и при санкциях.
Однако экономика опирается не только на рынок, и прежних темпов роста в 6–7% не будет. Нужен период «созидательных разрушений»: банкротства, затем поддержка бизнеса и населения, чтобы здоровые ростки обеспечили рост малого бизнеса и новых рабочих мест. Реалистично ожидать этого во второй половине 2026 года.
Зубец: — Прогноз на конец 2025 года — 1–1,5% роста. Об этом говорит правительственная статистика. Мы видим оживление экономики к концу года, потому что в системе много денег. Они идут в потребительские услуги, в расходы населения.
На следующий год, скорее всего, мы тоже получим около полутора процентов роста. Перспективы ускорения есть, потому что главным «топливом» экономики остается бедность — в смысле готовности работать и производить. В стране накопился большой неудовлетворенный спрос: на автомобили, недвижимость и другие товары. Этот отложенный спрос может стать драйвером роста в 2026 году.
Многое зависит от бюджетного импульса, прежде всего от военных расходов. Формально они запланированы к сокращению, но посмотрим, как будет на практике. Если объем денег в экономике не сократится, следующий год может быть вполне успешным.
Рост зарплат сохранится, но замедлится. Если в этом году рост реальных зарплат около 5%, то в следующем мы ожидаем 3–4%.
«Потребительская корзина перекошена»
— Официальная инфляция снизилась до 6–6,5%, но население ощущает рост цен вдвое выше: 13,3–13,7%. Это искажения восприятия или статистика перестала отражать реальную картину жизни домохозяйств?
Зубец: — Нет, статистика считает корректно. Просто у нас не одна инфляция, а несколько. Есть промышленная инфляция, есть инфляция по непродовольственным товарам массового спроса, есть продовольственная инфляция, и отдельно — ЖКХ и услуги.
Если посмотреть по группам, то в непродовольственных товарах инфляция низкая. По продовольствию по итогам года будет около 10%. В услугах — примерно 12%. В итоге «средняя температура по больнице», о которой говорит правительство, — около 7%.
Но важно понимать, что у многих групп населения потребительская корзина перекошена именно в сторону продовольствия, лекарств и услуг, где инфляция выше. Поэтому субъективно рост цен ощущается сильнее.
Что будет в следующем году — посмотрим, но пока я не вижу серьезных предпосылок для снижения инфляции. Есть монополизм в ЖКХ, есть монополии на рынках отдельных продовольственных товаров, есть деньги у населения. Все это поддерживает рост цен, поэтому я не думаю, что инфляция в следующем году заметно снизится.
Смирнов: — Если говорить про инфляцию, то прежде всего стоит учитывать ЖКХ. Насколько там поднимут тарифы — 7–8%, возможно, до 10%, но именно это во многом и перекроет общий эффект.
Что касается неудовлетворенного спроса в автомобильной промышленности, то производство в этом году, по последним данным Росстата, упало на 22% — октябрь к октябрю.
Еще один момент: порядка 80% работников, находящихся в вынужденных отпусках или на неполной рабочей неделе, приходятся именно на автопром — производство автотранспортных средств. У них же самая низкая по времени загрузка: средняя продолжительность рабочего дня — около шести с небольшим часов.
Масленников: — Инфляционные ожидания людей формируют их регулярные покупки. Статистика надежна, она учитывает более 500 товаров. Для чистоты картины лучше смотреть помесячно. Вот факты: годовая инфляция на середину декабря — 6,08%. Если темп сохранится, год может завершиться ниже 6%.
Сказывается эффект высокой базы прошлого года, поэтому текущий рост цен кажется умеренным. Итог года, вероятно, будет чуть ниже 6%, если не включится эффект переноса в цены предстоящего повышения НДС.
Дальше — более сложный сценарий. Мы его уже наблюдали в 2018–2019 годах после повышения НДС. Тогда инфляция подскочила примерно на процентный пункт уже в первом квартале. Сейчас эффект будет аналогичным, вопрос лишь в масштабе. Оценки показывают прибавку к годовой инфляции около 0,8–1 п.п. уже в январе. В январе годовой показатель может достичь около 7%. Затем инфляция выйдет на плато, которое продолжится в первой половине февраля и далее.
Здесь начинается искусство ЦБ: как долго держать ключевую ставку, дожидаясь перелома инфляции. Первый квартал будет рискованным. Скорее всего, регулятор возьмет паузу, выйдет на плато и будет его удерживать. Вопрос — как долго: до середины или до конца второго квартала. Поэтому рабочий прогноз средней ключевой ставки на следующий год — около 14%. Все остальное — фантазии.
«Ждали ослабления рубля, а получили укрепление»
— Как объяснить феноменально устойчивый рубль 2025 года на фоне санкций и замедления экономики? Стоит ли ждать, что в 2026 году эта стабильность сохранится, или начнется управляемая девальвация?
Ордов: — Девальвация могла бы порадовать правительство с точки зрения доходов бюджета. В планах средний курс на следующий год уже около 92 рублей, а не 100+. Для ЦБ это успокоительное.
В этом году ждали ослабления рубля, а получили укрепление. Причины объективны: сократился импорт и спрос на валюту. Экспортеры столкнулись с ростом рублевых расходов — это парадоксально создало дополнительный спрос на рубли.
В первом квартале следующего года из-за роста налогов эффект сохранится. Рубль мог бы укрепляться дальше, но на уровне около 76 рублей власти увидели риск избыточного укрепления и разбалансировки бюджета.
Предпринятые меры, скорее всего, удержат курс в диапазоне около 90 рублей. В случае восстановления импорта рубль столкнется с мощными факторами ослабления.
Мировая конъюнктура неблагоприятна: финансовые рынки перегреты, темпы роста экономик замедляются, спрос на экспорт может снизиться. Многое зависит и от политических факторов.
Те, кто хранит сбережения в долларах и евро, могут и не выиграть. Прогноз курса — элемент рационального формирования портфеля. Ставку на валюту, по крайней мере в первом полугодии 2026 года, я бы делать не стал.
Зубец: — Сейчас проблема с долларом в том, что он почти не участвует в российских международных расчетах. Большая часть экспорта фактически идет по бартерным схемам. Условно: нефть поставляется в Китай, там продается, за местную валюту покупаются товары, которые затем ввозятся в Россию. Доллар в этих расчетах не нужен.
Кроме того, Центральный банк практически не может активно участвовать в торгах и влиять на курс доллара, и сегодня доллар — это просто один из товаров на рынке. Его цена определяется притоком валюты от продажи тех товаров, которые не попали под санкции, и теми долларовыми запасами, которые есть у населения, — а это более 100 млрд долларов.
Поэтому я бы вообще перестал ориентироваться на курс доллара как на ключевой показатель. Если нас интересует стоимость импорта — автомобилей, лекарств и так далее, — то она формируется не напрямую через курс доллара. Важнее объемы импорта, а он сильно сжался. Те же автомобили — наглядный пример.
В целом влияние курса доллара на экономику следующего года будет минимальным. Правительство обозначило целевой коридор 85–95 рублей за доллар и старается удерживать курс в этих рамках.
Масленников: — Ключевые факторы укрепления рубля никуда не денутся. Их три, и в этом году они уже укрепили реальный эффективный курс примерно на 20%.
Первый — высокая ключевая ставка и жесткая денежно-кредитная политика ЦБ. Это создает устойчивый спрос на рубли и рублевые активы, включая расчеты с дружественными странами.
Второй — валютная структура торговли. Доля рубля в обороте — 57%, в экспорте — почти 60%. На «токсичные» валюты — около 15%, еще 27% — на юань и другие дружественные. Такая структура объективно поддерживает рубль.
Третий — импорт. Импортозамещение, не всегда ориентированное на экспорт, резко сокращает ввоз. Доля импорта в ВВП упала с 20% до 15%. Каждое сокращение на 2–2,5% укрепляет рубль примерно на 10 рублей к доллару.
Эти факторы сохранятся. Влияние ставки может слегка ослабнуть, но спрос на рублевые активы останется высоким. Курсовые колебания — во многом из-за снятия ограничений на отток валюты, но это лишь немного смягчает общую тенденцию укрепления.
Разговоры о 100 рублях за доллар имеют смысл лишь в сценарии снятия санкций и резкого оттока капитала. Если этого нет, курс, скорее всего, не превысит 85 рублей за доллар.
— Рост зарплат и доходов в 2025 году стал фактом, но, как ни странно, многие его не почувствовали. А что будет происходить с реальными доходами населения в 2026-м — с учетом инфляции, налогов и дорогих кредитов?
Смирнов: — Росстат фиксирует рост дифференциации доходов: коэффициент фондов увеличился. Это важно, так как Россия по уровню благосостояния неоднородна. Повышение тарифов, инфляция, снижение ключевой ставки по-разному влияют на население. Те, у кого есть накопления, теряют в доходности вкладов, а живущие от зарплаты до зарплаты сталкиваются с более высокой «инфляцией для бедных».
При обсуждении зарплат нужно учитывать структуру экономики. Если сохранится модель бюджетно-финансируемых производств, зарплаты там могут поддерживаться. Но госресурсы не бездонны, и возникает вопрос о будущем такого финансирования.
Зубец: — Оценивая доходы, нужно смотреть на коэффициент замещения — соотношение пенсии и зарплаты. Норма — более 40%, лучше около половины. Сейчас пенсионер при выходе на заслуженный отдых теряет сразу две трети дохода.
Важный вопрос — демография: с рынка труда уходит большое советское поколение с хорошей подготовкой. Предложение квалифицированных кадров сокращается при сохранении спроса.
В экономике много денег, но спрос избирателен: на журналистов почти нет, на сварщиков — высокий. Спрос на водителей и уборщиц стагнирует.
Ключевая категория — люди с несколькими навыками: например, курьеры маркетплейсов, которые и водят, и разгружают, и доставляют.
По таким «универсальным солдатам» будет расти спрос. Чтобы не потерять доход, нужно повышать квалификацию — не обязательно через высшее образование. Водитель-доставщик уже сегодня устойчивая и востребованная ниша.
«80% населения довольны своей жизнью»
— Если привычные источники роста ослабевают, то за счет чего экономика может ускориться в 2026–2027 годах и какие ключевые риски сегодня выглядят самыми опасными?
Масленников: — Ключевой риск 2026 года — продолжение просадки по производительности труда и инвестициям. В этом году производительность, скорее всего, уйдет в минус на 0,4–1%. Инвестиции, если повезет, покажут лишь 0,6–0,7% роста.
Со многими рисками мы научились работать, но инвестиции требуют перестройки госрегулирования в сторону стимулирования вложений. Без этого не решить проблему производительности — она упирается в расходы на здравоохранение, образование и науку, то есть в человеческий капитал.
Что будет дальше — вопрос открытый. Рисков на следующий год много. Первый сценарий — с заключенным мирным соглашением, второй — без него, и это принципиально разная макроэкономическая динамика. Плюс нельзя исключать риск глобальной финансовой турбулентности, связанной с перегревом рынков акций компаний, работающих с генеративным искусственным интеллектом.
Вывод: главный риск — околонулевой или отрицательный рост производительности, слабые инвестиции и недостаточные усилия регуляторов по созданию стабильных условий для бизнеса любого масштаба.
Смирнов: — Если говорить об инвестициях, то по сравнению с 2024 годом это, откровенно говоря, провал. Что видно по данным Росстата.
Второй риск, который я считаю принципиальным, — рост дефицита федерального бюджета. Он уже увеличился, а это означает сокращение расходов. В первую очередь — на человеческий капитал: здравоохранение, образование. К сожалению, по этим направлениям мы видим ухудшение ситуации.
Федеральный дефицит еще можно как-то администрировать и управлять им, но я боюсь, что это совсем не всегда применимо к бюджетам субъектов Федерации, где ситуация зачастую гораздо сложнее.
Ордов: — Мы все понимаем, что ключевые глобальные тренды современной экономики — это цифровизация и автоматизация. Они напрямую связаны с инвестициями: чудес не бывает, без вложений это не работает.
Президент в своем указе обозначил технологическое лидерство как приоритет. И в отдельных отраслях, я считаю, оно вполне достижимо. Более того, для нас это жизненно важно. Именно здесь, возможно, и лежит источник роста или восстановления экономики, особенно если первый квартал 2026 года окажется хуже ожиданий.
При этом есть и риски — например, изменения в упрощенной системе налогообложения, из-за которых малый и средний бизнес сегодня находится в состоянии неопределенности. А ведь именно малый и средний бизнес после ковидного периода стал одной из основ восстановления экономики.
Если сделать осознанный акцент на поддержке этого сектора, то он по-прежнему остается для нас существенным источником роста в среднесрочной перспективе.
Зубец: — Если говорить о рисках следующего года, то каких-то катастрофических угроз я не вижу. Есть краткосрочные колебания экономического развития, а есть длинные интервалы, на которых экономика России продолжает расти.
В 2026 году основное ограничение — это инвестиционные проблемы: высокая стоимость кредита и связанные с этим барьеры. Темпы роста могут быть выше или ниже, но это не меняет общей картины.
Наша проблема в том, что в стране относительно немного людей, готовых активно тянуть экономику вперед. По разным оценкам, более 80% населения в целом довольны своей жизнью. В этих условиях усилий оставшихся 20%, которые готовы рисковать, развивать бизнес и искать новые пути роста, просто недостаточно, чтобы обеспечить высокие темпы развития для всей страны. Поэтому в долгосрочной перспективе рост на уровне 1,5–2% может сохраниться надолго.
Но это не обязательно плохо: если люди не вынуждены постоянно бороться за выживание, значит, в их жизни многое устроено. Но мне хотелось бы, чтобы в 2026 году мы вместе смогли опровергнуть старое представление о том, что в России конечные точки прогресса — это тюрьма и сума, и показать, что развитие возможно и по другому сценарию.
