Давным-давно великий Глинка в порыве самоунижения заявил, что музыку творит народ, а композиторы ее аранжируют. Гораздо точнее его формула применима к топонимике, музыке названий городских проездов. Советская власть так ее аранжировала, что звон колоколов над Москвой заглушил гром кимвалов мировой революции.
Наш современник поэт Дмитрий Сухарев, почувствовав мелодию уличных имен, сочинил стихи из одних старо-московских названий:
Манеж, Воздвиженка, Арбат,
Неопалимовский, Лубянка,
Труба, Ваганьково, Таганка,
Охотный Ряд, Нескучный сад...
Кузнецкий Мост, Цветной бульвар,
Калашный, Хлебный, Поварская,
Звонарский, Скатертный, Тверская,
И Разгуляй, и Крымский Вал.
У старика своя скамья,
У кулика свое болото.
Привет, Никитские Ворота,
Садово-Сухаревская!
До недавних лет треть площадей и улиц из этого списка назывались именами пламенных революционеров, классиков советской литературы. Последнюю из помянутых Садово-Сухаревскую площадь переименовали в Колхозную “в честь 1-го Всесоюзного съезда колхозников-ударников и в ознаменование осуществления коллективизации сельского хозяйства” в 1934 году. (Цитирую по справочнику “Имена московских улиц”.) Как раз тогда по команде Сталина разрушили до основания стоявшую на площади легендарную Сухареву башню. Не пощадили ни Воздвиженки, ни Поварской, ни Тверской, воспетой Пушкиным, ни Разгуляя, где отводили душу расслабившиеся предки. Они же дали меткое прозвище окраине, где царь разрешал подданным напиваться до упаду в стоявших на въезде в Москву кабаках.
Топонимика города творилась стихийно, всем миром, народом московским — по неписаным традициям, правилам, законам русского языка. Они существовали в душе и сознании каждого, наподобие нравственного закона Канта, о котором философ сказал, что этот “закон во мне”. Топонимика зависела от данности, реальности, особенности местности. Сначала было Дело, потом — Слово. Бор породил название Боровицкого холма, соборы — Соборной площади. Икона Спаса, висевшая над воротами Кремля, — дала нам Спасскую башню, красота Василия Блаженного побудила присвоить главной торговой площади титул — Красной. Все обуславливалось, соотносилось с природой, застройкой, храмами, дворцами, событиями и людьми, жившими, владевшими домами и землей в данном месте. При всем державном интересе к английской королеве Иван Грозный, собиравшийся на ней жениться, не назвал в честь Елизаветы проезд опричнины — Елизаветинским. А вот двор, где жили ее подданные, москвичи окрестили Английским. Самодержцы редко регулировали стихию топонимики. Так, Алексей Михайлович переименовал Чертольскую в Пречистенку. По ней он ездил из Кремля на поклон иконе Пречистой Богоматери в Новодевичий монастырь. Богомольного царя коробило по пути в храм поминание нечистой силы. Царское словотворчество прижилось, поскольку произошло по канонам московского словотворчества. Не улица имени иконы Пречистой Богоматери Новодевичьего монастыря, а Пречистенка.
Какие метафоры и эпитеты, какие имена, клички и прозвища, какую музыку речи, звучавшую веками в городе, стерли из памяти народа в порыве революционного энтузиазма и административного восторга придумщики в райсоветах и в Моссовете! Отмашку дал Ильич, как только въехал на белом коне в Кремль. Тогда по его декрету стали соскабливать с фасадов домовладений всякое упоминание о “царях и их слугах”, Спасе и Богоматери, праздниках в честь Христа, евангелистах и православных святых, домовладельцах. На их место вломились в топонимику кумиры коммунистов Маркс и Энгельс, вожди мирового пролетариата, революционные праздники, имена павших за веру в коммунизм, причисленных к лику большевистских святых. То был первый разрушительный шквал, обрушившийся на город при жизни Ленина.
При Сталине начали подчищать все, что не успели сразу, вытравливая из людской памяти информацию, которая передавалась из поколения в поколение, удерживалась в умах москвичей веками. Для чего это делалось? Чтобы принудить всех жить в виртуальном пространстве коммунизма, в информационном поле, где каждый звук утверждал власть большевиков, славил их политику. Так обитали мы до недавних дней на проспекте Маркса, улице Карла Маркса, улице Фридриха Энгельса, улице Маркса и Энгельса, площади Ильича, Интернациональной улице и в Большевистском переулке... Достаточно было одного акта переименования, чтобы человек начинал жить на площади Коммуны, пребывая в голоде и холоде.
Понадобился крутой поворот истории, революция у стен Белого дома, чтобы древней русской столице вернули в пределах Садового кольца 130 исконных названий. И свыше 20 — за его чертой.
О чем тогда писать, если правда восторжествовала? Но все дело в том, что топонимика Москвы пережила нечто подобное злосчастным реформам. Ее начали возрождать и на полпути остановились. Большая часть города поныне накрыта сеткой, сплетенной идеологами светлого будущего. В этой сетке мы путаемся каждый день. Выходим на станции “Библиотека имени Ленина”, ездим по Ленинградскому проспекту и шоссе, хотя Ленинграду вернули имя Петра, живем на улицах имени большевиков, за каждым из которых тянется на земле кровавый след.
— Почему метро носит до сих пор имя Ленина? Он ведь метро не строил. Это все дела коммунистические, — говорят начальнику подземной железной дороги товарищу Гаеву. И вот что он отвечает:
— Это дело наживное. Были имени Кагановича, имени Сталина, завтра, может, имени Гаева станем. Главное звание — Московского метрополитена — не меняется. К тому же у нас в столице есть Ленинский проспект. Но это не значит, что именно господин Ульянов строил эту дорогу...
Недавно президент, вручая в Кремле награду священнику, поинтересовался, где батюшка служит. И услышал поразивший его ответ, что в храме на Большой Коммунистической...
Там, за Таганкой, воинствующие большевики в 1919 году потрудились основательно. Большую Алексеевскую, названную по Алексеевской слободе и церкви Алексия-митрополита, назвали Большой Коммунистической. Естественно, что и Малая Алексеевская и Алексеевский переулок окрасились в тот же алый цвет. Там же посреди домовладений старообрядцев возник Товарищеский переулок. Симонова слобода обернулась Ленинской. Всем известную Владимирку, по которой гнали в Сибирь (до прокладки железной дороги) разбойников и убийц, возвеличили в шоссе Энтузиастов. В городе появились Рабочая улица, с десяток Рабочих переулков — во славу гегемона, возникла тьма улиц в кумаче – Красноказарменных, Красногвардейских, Краснокурсантских, Краснопресненских, Краснопролетарских — с приставкой, окрашенной в цвет революции.
Чуть ли не каждую круглую годовщину прибавлялось улиц и площадей в честь Великой Октябрьской. Двух названий не стало. Но и сегодня живем на улице 10-летия Октября, на проспекте 40 лет Октября, улице 50-летия Октября, проспекте 60-летия Октября, Октябрьской улице, в Октябрьском переулке, Октябрьском проезде, на улице Октябрьской железнодорожной линии! Действуют станции метро “Октябрьское поле”, “Октябрьская”... Не хочет товарищ Гаев, по его словам, быть Иваном, не помнящим родства. Но почему из-за дорогих ему родственников миллионы обязаны каждодневно поминать “господина Ульянова” и его революцию, когда в городе давно нет ни Октябрьской площади, ни Октябрьского Поля, ни Библиотеки имени Ленина?..
Шквал переименований, не утихавший с 1918 года, набрал новую силу после войны. Тогда задумали из Театральной площади, Охотного Ряда и Моховой скомбинировать проспект Сталина, а Манежную площадь, самую большую в центре, назвать его именем. Можайское шоссе — переименовать в честь Молотова. Болотной площади подобрали было святое имя Ленина, Арбатскую площадь тогда же хотели назвать именем Калинина. Когда об этих задумках узнал Сталин, то его покоробило такое лизоблюдство. На обновленном проекте, разработанном в МГК партии по случаю 70-летия вождя, где проектируемый Сталинский проспект прихватывал еще и Театральный проезд, и Волхонку, он начертал резолюцию: “Все это чепуха. Сталин”.
Верно сказал наш вождь и учитель. Однако миллионы москвичей вынуждены сосуществовать поныне с чепухой, порожденной убогой фантазией марионеток из комиссий по наименованию улиц и управлявших ими кукловодов из партийных и советских инстанций. От красного прошлого, коммунизированного жизненного пространства остались улицы Коминтерна, Розы Люксембург, Клары Цеткин, две Квесисские, Абельмановская, Рочдельская, Саморы Машела, Амилкара Кабрала площадь и т.д. Жуть!
Топонимика Москвы как часть русского языка не отгораживалась от мира, внешних влияний, она принимала полюбившиеся ей словечки, переиначивала услышанные заморские выражения, узаконила из арабского — Арбат, из татарского — Балчуг, придумала Маросейку из Малороссии-Украины, из древнееврейских имен Иоакима и Анны сотворила Якиманку...
Не считаясь с законами языка, словотворчества, попирая национальную самобытность, советская власть втаскивала в повседневную жизнь неудобоваримые, трудновыговариваемые по-русски фамилии, имена, непривычные, мягко говоря, на наш слух — Цюрупы, Куусинена, Виторио Кодовильи, Хулиана Гримау и еще черт-те что, что и поминать не хочется.
Никогда до революции не существовало проездов, названных цифрами, датами событий. Потому что это доставляет неудобство при разных обстоятельствах, вызове аварийных служб, например. Теперь они сплошь да рядом — улица 1812 года, улица 1905 года, улица 850-летия Москвы, улица 26 бакинских комиссаров, улицы 9 мая, 8 марта, 8 марта 1-я улица...
С этой чепухой, с этим черт-те чем мы живем, вынуждены множить в быту утратившие былую роль понятия, имена: приглашая в гости, отправляя письма, регистрируя паспорта...
Месяца три назад я обращал внимание городских инстанций на Степана Халтурина, увековеченного в советской Москве. Еще раз скажу: носитель этой фамилии погубил десять солдат в Зимнем дворце при неудавшемся покушении на царя, не считая убитого генерала при другом удавшемся покушении. Имя Халтурина носит улица и проезд. Называл и других рыцарей бомб и динамита, отправивших на тот свет сотни невинных душ. Масса московских улиц запятнана именами террористов, большевиков, развязавших Гражданскую войну и массовый террор, расстреливавших заложников, вершивших расправу и прочие акции, порожденные ленинской диктатурой пролетариата. Напомню их имена — это начальник Особого отдела ВЧК, каравшего военных, товарищ Кедров, это член питерской ЧК мадам Стасова, это Землячка и Бела Кун, учинившие жуткие казни в Крыму, где оказались тысячи офицеров армии Врангеля, это шеф ВЧК Менжинский... Увековечены имена многих боевиков, проливших море крови в декабре 1905 года, революционеров, бравших власть в Москве в 1917 году... Мне не хватит места, чтобы всех назвать. Неужели, Юрий Михайлович, уважаемый мэр Москвы, нам вечно быть в родстве с этими бесами, поминать их на каждом шагу в ХХI веке?
Да, десять дет назад в пределах Садового кольца вернули 130 названий и за его чертой свыше — 20. Но в одном решении исполкома Моссовета 1922 года, принятом по случаю 5-летия Октября, насчитывалось 420 названий обреченных проездов. В помянутом справочнике “Имена московских улиц” содержится 35 страниц, заполненных названиями около 1500 проездов, подвергнувшихся переименованию. Среди них масса названий, повторявшихся в присоединенных к Москве селениях, изжившие себя, вроде Швивой горки. Но много улиц пострадало без исторической вины.
Подобная картина и под землей. Железнодорожники, то ли в силу природного консерватизма, то ли в знак привязанности к славному прошлому, то ли из-за экономии средств, упираются. И не хотят расставаться (кроме названных станций) с “Кропоткинской”, “Площадью Ильича”, “Улицей Подбельского”, хотя над ними нет ни Кропоткинской, ни площади Ильича, ни улицы Подбельского...
Никогда не забуду, как мою статью времен перестройки с предложением убрать имена Ворошилова и Калинина осудили члены Политбюро, о чем сообщили все газеты. Смелый шеф дал задний ход, перепечатал сфабрикованные газетой ЦК “письма трудящихся”. Они не хотели быть Иванами, не помнящими коммунистического родства. Многие москвичи возмущались искренне, когда Метростроевской вернули имя Остоженки, Кропоткинской — Пречистенки, улице Дзержинского имя Большой Лубянки, улице Жданова — имя Рождественки... Потом быстро все привыкли и полюбили эти имена. Разве плохо, что мы живем, как прежде, на Якиманке, едем в метро до “Красных ворот”, ходим во МХАТ в Камергерский, в Большой и Малый — на Театральную площадь. А не на площадь Свердлова, брры...
Да, москвичи привыкли к улице Менжинского, улице Шверника, Халтуринской и Гримау, ко всему дурному можно притерпеться. Но стоит ли увековечивать заблуждения, пережитки прошлого? Зачем поминать ежедневно имена сталинских сатрапов, вождей обанкротившихся компартий, террористов и боевиков? Мне могут возразить, как возражали в прошлом авторы “писем в редакцию”: все это наша история, не смейте ее переписывать! Пусть эти имена и остаются в истории, пусть их знают школьники и студенты, запоминают на уроках и лекциях. Но топонимика древней Москвы не учебник, не синодик, куда можно вписать имя любого убийцы, моля Бога о милости. Это память народа, летопись города в именах улиц и переулков, валов и застав. Верните им принадлежащее по праву! Исправьте на Тверской, 13, ошибки Иванов из Моссовета, не помнивших родства, опившихся дурманом большевизма.
