Папу застрелили у нас на глазах. Распахнулась калитка. Щелкнул затвор. Грохнул выстрел.
— Василий, ты что — совсем озверел?! — прижав руку к груди, сказал папа, сделал шаг назад и упал.
Он умирал на наших глазах, а мы не верили в реальность происходящего. Орали от ужаса, набирали “03”, умоляли его немножко потерпеть.
Мы просили о невозможном: когда стреляют в грудь с полутора метров картечью, с которой ходят на медведя, шанса на чудо нет.
Это случилось на даче в Тульской области, в День Победы.
Полковника ракетных войск Дмитрия Леонидовича Семенова застрелил новый русский — Василий Баландин.
Застрелил за то, что мы прошли по ЕГО улице.
Мы с Оксаной лежали возле пруда и готовились к сессии. Было это лет восемь назад. Подошли какие-то ребята, среди которых был сын соседа по даче Витя Баландин. Неожиданно напротив нас нарисовался здоровенный мужик с ружьем.
“Какого черта вы здесь сидите! А ну проваливайте, пока живы!” — и, сдабривая речь отборным матом, направил на нас дуло.
Так мы познакомились с Василием Баландиным.
— Э-э, девчонки, зря смеетесь — лучше бегите, — предупредил нас Витька. — А то ведь пальнет, ума хватит.
Василий перекинул ружье в левую руку и как был в одежде бросился в воду. Мы дали деру. Через неделю Баландин достал ружье вновь. На этот раз ему не понравились подростки с соседних дач.
— Моя фамилия Пуля, — сообщил он, передергивая затвор. Пока пацаны собирали вещи, раздалось несколько выстрелов.
Родители мальчишек написали заявление в милицию. Василия забрали — впрочем, через несколько часов, еще шире улыбаясь, он вернулся на дачу. Вместе с ружьем. “Да что вы о себе возомнили — я тут вас всех с потрохами куплю! А тульских ментов тем более!” — сообщил он обалдевшим жителям.
Берега Оки уже давно облюбовали писатели и художники. Далековато, конечно, — больше сотни километров от Москвы, зато такая красотища и просторы, что уезжать не хочется. Участки в дачном кооперативе “Россиянка” четверть века назад получали сотрудники центральных газет — в основном “Советской России”. Жена Дмитрия Леонидовича работала там корректором.
Эту дачу Семеновы строили лет двадцать. Пока росли дети, Оксана с Леней, папа ездил туда каждые выходные. Когда появилась крыша, а с ней и возможность остаться на ночь, мы стали приезжать туда постоянно.
Дмитрия Леонидовича все наши друзья называли папой. Мы много времени проводили вместе, он был нашим старшим другом, дорогим и желанным гостем на всех молодежных тусовках. Все “летние” дни рождения обычно справлялись на даче. И без папы праздник был не праздник.
Разрядник по борьбе и футболу, волейболу и шахматам — папиным “регалиям” не было конца. Ему в 65 больше 45 не давали. А со спины вообще 20-летний крепкий парень. “Я не представляю себя старым и дряхлым”, — говорил он не раз. Каждую субботу обязательно волейбол, зимой — горные лыжи в Подмосковье, летом — на месяц на необитаемый остров в Астраханскую область, на рыбалку. Возвращался чернее негра, с кучей рыбы, счастливый до жути. И так каждый год, лет тридцать, в одной и той же компании.
О его работе мы практически ничего не знали. “Почтовый ящик”, где он трудился, специализировался на правительственной связи и прочих военных секретах. Поэтому на многие темы было табу — подписка о неразглашении. Карибский кризис папа вместе с другими ракетчиками пережидал в ярославских лесах, в обнимку с ядерным чемоданчиком...
Раньше Василий Баландин был как все — обычный московский дачник с законными шестью сотками. Даже в милиции когда-то работал. После одной истории — в конце 80-х сбил на машине насмерть женщину — с погонами, но почему-то не со свободой ему пришлось расстаться. Устроился в охрану “правдинского” комбината, старшим по вывозу мусора — собственно, благодаря этой должности и получил участок в “Россиянке”.
Потом Баландин где-то торговал лесом, открыл строительный рынок и еще несколько фирм, прикупил соседний участок. В общем, пока в начале стремных 90-х жители нашего поселка учились выживать, Василий у всех на глазах превращался в классического нового русского. С “распальцовкой”, джипом шириною с улицу, банькой — чтобы из парной сразу в пруд, бильярдной и пр.
И все бы ничего, если бы вместе с появлением денег у Баландина так не испортился характер.
Ну, буйный, ну, психопат — и раньше спьяну гонялся с топором по своему участку за женой и сыном.
Ну, орет на всех как подорванный.
Ну, грозится всех пристрелить и перевешать. И вообще — мы для него “грязь под ногтями” и “сраная интеллигенция”. А кто не хочет узнать о себе что-то новое — лучше не ходите по “баландинской” улице. (Некоторое время назад на дачном “Бродвее”, рядом со своим домом, Василий выложил гравием небольшой участок. После чего решил: отныне весь бродвей — Его.)
Лучше не купайтесь в “баландинском” пруду. (Этот пруд он “приватизировал” на том простом основании, что в него удобно прыгать из его бани).
И вообще — запритесь дома и заткните уши. Потому что он любит прийти на чужой участок и на пальцах объяснить, что вы неправильно ставите забор.
Чем выше становился его дом, тем больше зверел сам хозяин. С большинством дачников, приезжавших на стареньких “шестерках” или электричке, здоровался сквозь зубы. Или — что чаще — увидев давнего знакомого, лишь сильней газовал — да так, чтобы песок в глаза.
А потом исчез сын Баландина — Витька. Связался с плохими парнями, говорят, пытал несговорчивых коммерсантов горячими утюгами и в итоге загремел на нары — за групповое изнасилование с нанесением тяжких телесных повреждений. Дали ему восемь лет. С зоны, впрочем, “откинулся” Витька довольно быстро: Василий денег на единственного сына не жалел.
“Хочу обратно в тюрьму, там хорошо”, — говорил всем Витька. “Владимирский центра-а-а-л-л-л!” — наливает по стопочке и воет, сидя на берегу. Это была обычная “дачная” картинка.
В конце концов Витька подсел на героин и умер от передоза.
Открытие часовни памяти единственного сына стало знаковым событием для всей Тульской области. Приезжали высокие лица, глава епархии, показали сюжет по ЦТ. Рассказали, какой Василий Баландин нетипичный новый русский: на свои средства для всего народа построил церквушку.
Часовенка издали была очень хорошенькой, правда, рассматривать ее вблизи было опасно для жизни.
— Пошли на х... отсюда! — несся с противоположного берега злобный крик “божьего человека” Баландина. — Это все мое!
“Его” становилось в “Россиянке” все больше и больше. Мостик, который он перекинул со своего берега до часовни, улица, пруд...
Тем, кто осмеливался появиться на ЕГО территории, приходилось плохо. Председатель дачного кооператива Геннадий Васянин получил кастетом по голове. Когда к Миловидовым — тоже соседям — приехали друзья, Василий ударил одного из гостей лопатой по спине. Как-то с ружьем погнался за 11-летним мальчиком. Для острастки выстрелил вверх — ребенок заикался потом несколько месяцев.
Иногда, заходя друг к другу в гости, дачники всерьез обсуждали возможность хоть как-то приструнить Василия, в конце концов объединиться и ответить силой на силу.
Другого языка, похоже, он просто не понимал. Одним из немногих, кто призывал отнестись к Баландину по-человечески, был Дмитрий Леонидович.
— Его ж пожалеть надо — у него судьба тяжелая, сына потерял... — говорил папа. И иногда заходил к Василию по-соседски — посидеть и поговорить.
День был просто чудесный. С утра купили мясо, папа с Леней ставили забор. В 9 вечера папа все работы свернул. “Будем жарить шашлыки. Праздник-то какой!” Это был День Победы, любимый его праздник.
В День Победы, когда он оставался в Москве, обязательно надевал свой парадный полковничий мундир, с орденами и медалями. Брал цветы и шел к ветеранам — поклониться им в пояс.
В Москве отгремел салют. В поселке его, разумеется, не было видно, но он был и не нужен. Гудели все. Спать никто не собирался — народ вышел на улицы.
Мы с папой отправились к пруду. Мимо “его” часовни, через “его” мостик, мимо дома Баландина.
— Х... ли вы опять ходите мимо меня, ногами топаете?! Спать, козлы, не даете!!! — привычно донеслось из-за забора.
— Василий, успокойся, свои же... — утихомиривает Баландина Дмитрий Леонидович.
— Пошли все на х..!
— Ты не понял, это я, Дима. Хочешь поговорить — выходи, поговорим.
Несколько секунд — и распахивается калитка...
Уже выстрелив в отца, Баландин направляет дуло на его сына Леню. Леня — боксер, как и папа. В два счета он выхватывает ружье и укладывает Василия на землю.
— Ты стрелял в отца! — кричит Ленька и бьет его наотмашь.
Он еще не знает, что папа сейчас умрет. Его оттаскивают от убийцы прибежавшие соседи.
Леня бросается к отцу и берет его за руку:
— Терпи, папа, ты сильный. Сейчас приедут врачи.
“Скорая” приехала через полчаса. Но их приезд все равно бы ничего не решил. Пять сквозных ранений...
Василий заперся в доме. На земле, перед его калиткой, остывал папа. Приехала милиция, прокуратура.
Я не знаю, как мы пережили эту ночь.
Забрать папу нам разрешили только в семь утра.
— Тело вам придется везти самим, в Ясногорск, в криминальный морг, — сообщили нам сотрудники правопорядка.
Следующие два часа мы искали машину — большую, “Газель” или грузовик. Потому что в легковушку окоченевший труп (за эти несколько часов Дмитрия Леонидовича иначе уже не называли) просто не влезал.
Мы объездили несколько соседних поселков, предлагали деньги — любые, лишь бы довезли.
— Ну, за триста баксов, пожалуй, возьмусь, — потягиваясь, сказал водитель грузовика.
Таких денег у нас не было. Поэтому тело полковника Дмитрия Леонидовича Семенова в криминальный морг мы везли сами, на заднем сиденье Лениного видавшего виды “Жигуленка”. Сами открывали двери холодильника и искали там свободное место. Праздники же...
Утром, когда мы отмывали машину от папиной крови, к нам подходили все.
— А ведь он, гад, мог убить любого из нас, — говорили нам дачники. И опускали глаза.
Потом было долгое возвращение в Москву. Похороны. Поминки. Сотни людей, приехавших проститься с Димкой — по-другому его не называли — со всех концов страны.
Все как в тумане. И одна-единственная, возвращающая в реальность новость: Баландин — не в тюрьме.
Несколько дней он лежал в Заокской больнице, якобы под охраной. Якобы — потому что к нему мог прийти любой желающий. А вскоре по поселку поползли слухи, что за гуманный приговор Василий отстегнул уже пятьдесят тысяч долларов. Так это или нет, не беремся гадать, но вот что странно: дело Баландина без объяснения каких-либо причин пару дней назад перевели в Тульскую областную прокуратуру. Значит, в районе договориться не смогли.
Сейчас Баландин находится в СИЗО, и ему предъявлено обвинение по ст. 105 ч. 1 — “умышленное убийство”. Но если Василий не блефовал и он действительно может “купить всю Тульскую область”, то статью изменят — на “самооборону” или “убийство по неосторожности”.
Это значит, что Баландин выйдет на свободу. А еще — ему вернут ружье.
И тогда такие, как Баландин, будут убивать нас не на “СВОИХ” улицах, а в НАШИХ домах. Потому что они — новые хозяева жизни. Потому что им — можно все.
Да?..
Папа был не такой. Он, русский офицер, никогда бы не пошел К НИМ на поклон.
Его можно было только убить.
