Мужик и море

Александр Михайлов: “Грозный меня покарал, но он же и вернул”

Когда-то он был моряком. Погибал в море. Потом стал артистом и чуть не погиб на сцене. Но жизненная сила и сила таланта спасали его всегда. Как спасает настоящего мужика. Может, поэтому он когда-то стал главным героем фильма под названием “Мужики!”.  Александр Михайлов — мужик: сильный, талантливый, красивый.

— Александр Яковлевич, мне кажется, что вам лучше всего подошел бы псевдоним Несчастливцев. Вы как трагик у Островского: тот шел из Керчи в Вологду, а вы — с Дальнего Востока в Москву. Предприняли жуткую авантюру.

— Ну не такая уж это редкая авантюра. Много нас с Дальнего Востока в Москву приехало — Валерий Приемыхов, другие талантливые ребята.

— Странно все-таки, у вас была такая хорошая специальность, мужская — моряк.

— Да, пути господни неисповедимы. Еще в детстве я дважды сбегал из дома в нахимовское училище. Знаете, у меня патология какая-то с детства была к морю. Например, находил на земле пуговицы с якорьком, фанатично драил их до блеска. Собирал открытки с видами моря, вырезки из газет. Сбегал в нахимовское (я уже говорил), но мать меня с помощью милиции ловила и возвращала. Последний раз, когда поймали, отходила меня мокрым полотенцем. Но я все-таки после 7-го класса убедил ее, что должен выбрать море.

— Боевой корабль или подводная лодка?

— Нет, в результате это было большое рыболовецкое судно. Я был сначала мотористом, потом электромехаником. Ходил, бороздил три моря — Японское, Охотское, Берингово. А дальше — Тихий океан, Бискайский залив и Аляска. 6—7 месяцев без берега. Когда меня спрашивают: “Какие годы самые замечательные у вас?” — я говорю: “Когда был связан с морем”.

— И вот этой безбрежности и свободе морской стихии вы предпочли несвободу театральную!!! Как это случилось? Зачем?

— Это вообще уникальная история. Мы после Берингова моря, где однажды у нас случилась катастрофа, вернулись в порт потрепанные — да нас всех просто похоронили! Помню, мать встречала меня на причале, а у нее седина по вискам пошла — я же один был у нее сын. Она тогда сказала: “Все, сын, море или я”. И я списался на берег. Был электромехаником на фабрике и как-то случайно попал на дипломный спектакль, где играл Валера Приемыхов. Я до этого раза два только был в профессиональном театре, но все как-то там раздражало: эти поставленные какие-то неестественные голоса, фальшь… Я не выдерживал, уходил, знаете… А тут — Чехов. “Иванов”. И главное — какие-то мальчишки и девчонки с наклеенными усами, в париках… Они меня потрясли. Помню, как после этого пошел на берег Амурского залива и прощался с морем. Я с морем на “вы”. И с тайгой на “вы”, и с природой вообще.

— А с театром?

— С театром тем более. Я все-таки реализовал свою мечту, поступил в театральный институт, но два года меня выгоняли из училища за профнепригодность. И только мой педагог Вера Ивановна Сундукова говорила всем: “В этом парне что-то есть. Не трогайте его”. Я и стипендию не получал. Но в результате закончил с отличием.

— На сцене или в кино пригодилась морская школа?

— Думаю, что да. Но как? Не знаю. Помните, как у Шпаликова:

Бывают крылья у художников,
И у портных, и у сапожников,
Но лишь художники открыли,
Как прорастают эти крылья.
А прорастают они так —
Из ничего, из ниоткуда.
Нет объяснения у чуда.
Но я на это не мастак.

* * *


— Но вы-то мастак как раз сниматься в кино и выходить на сцену. Знаете, какой мой любимый фильм с вашим участием? “Белый снег России” про великого русского шахматиста Алехина.

— Да, это очень серьезный фильм был. Но…

Цитата: “Вот он, долгожданный момент, — Капабланка письменно признал свое поражение. Браво, Александр Алехин! Да здравствует новый шахматный король!” На экране Михайлов в круглых очочках с зачесанными назад волосами идет в толпу с видом триумфатора. Навстречу ему — Наталья Гундарева.

— Да, Наташа была моей партнершей.

— Как вы ее вспоминаете?

— Поразительного таланта человек. Поразительного света и юмора. У нас с ней еще была картина “Одиноким предоставляется общежитие”. Как она помогала на площадке! Она с такой отдачей работала, что, казалось, даже самый бездарный человек будет играть рядом с ней замечательно.

— А в шахматы вы играете?

— Да нет. Когда начинали снимать (а снимали мы, между прочим, и в Париже, и в Будапеште), я сценариста Котова предупредил, что играть не умею. Ну разве что е2:е4 пешкой хожу. А там был такой эпизод — Алехин сам с собой играет в шахматы. В ушах у него пешки, чтобы шум не отвлекал, а руки, точнее, пальцы быстро-быстро двигают фигуры. Котов как это на экране увидел, обиделся, решил, что я его обманул. А я же артист, подсмотрел эти фантастические манипуляции с шахматами у кого-то и повторил.

— Фильм “Мужики!” принес вам имя. А это правда, что вы отказывались сниматься, когда получили сценарий?

— Правда. Мне показалось это большой натяжкой — взял трех детей, собаку — в общем, нежизненно это. Но потом меня познакомили с человеком, судьба которого легла в основу фильма. Вот не предполагал я, что простое слово “мужики” всколыхнет всю Россию. Бабульки сбрасывали нафталин и шли в кино. А мужики подходили после, и каждый говорил мне: “Я плакал”.

— Со своими экранными “детьми” из “Мужиков” вы поддерживаете отношения?

— До сих пор мы дружим с цыганенком. Вот на днях он мне звонил — какой-то свой проект создает. Продюсирует что-то. Огромного роста, с меня мужик.

— Цыганский барон?

— Да нет, замечательный парень.

— В шахматы вы не играете, ну а голубей хоть умеете гонять? Или в картине “Любовь и голуби” за вас это дублер делает?

— В детстве у меня были голуби — чупатые, мохнатые. С голубями я на съемочной площадке в течение двух суток общий язык нашел. И жалею, что не было в один момент фотоаппарата, чтобы запечатлеть, как у меня с одного глотка пили пять голубей. Пять!

— Вы верите в старую театральную примету: если на актера, идущего на премьеру, накакает голубь, премьеру ждет успех?

— Первый раз такое слышу. Но то, что на меня голуби много раз какали, это факт. Часто вытирался. Я очень люблю этот фильм. А любимый эпизод знаете какой? Рассказ про Володьку-дурачка. Как он с одного глотка пять птиц поил. “Любили его шибко мы. Вся деревня любила. Кто что попросит по хозяйству помочь, тут же придет. Ума-то бог не дал, а души и силы бери сколько хошь. Убили его, беднягу. Шабашники убили”. Люблю эту сцену за то, что в ней не через страдания, а как бы через улыбку виноватую обыденность показана. Еще мощная сцена драки с сыном. “Ты почто мамку обидел?” И Нина Дорошина, конечно, потрясающая, мотор картины.
Действительно, как забыть Дорошину в фиолетовом платьице на одной лямке и в косынке. “Вот, Вася, пришла я”.

* * *


— Но вернемся, Александр Яковлевич, в Малый театр. Вы застали стариков Малого, Царева.

— Царев был потрясающий партнер, очень интересный. Он мягко стелет, но жесткий такой… Меня в свое время хотел во МХАТ взять Ефремов, но не сложилось. Я даже приходил к нему, но… Потом меня спрашивали: “Что же ты ушел со встречи?”. — “Не люблю, когда унижают”, — я-то видел, как в театре общаются. Но с Ефремовым мы продолжали поддерживать хорошие отношения.

— И вот о главном — спектакле “Смерть Иоанна Грозного”. Ведь это благодаря именно вам изменили название и смерть ушла с афиши. Вы действительно верите, что слово “смерть” принесло вам несчастье?

— Конечно. Я верю, что слово материально. Кто-то в древности сказал “круг”, и люди изобрели колесо. Скажи миллион раз “свинья”, и человек захрюкает.

— Скажи “квадрат”, и Малевич тут же изобразит вам “Черный квадрат”.

— “Черный квадрат” — это отдельная тема. Картина Малевича (хотя он совсем не мой художник) несет колоссальную философскую нагрузку. Но вернемся к Грозному. Вот скажите: почему умирают шесть артистов, игравших эту роль в разных театрах и в разных фильмах? Евстигнеев — его последняя роль в фильме “Ермак”, он там Грозный. Или отец Боярского — умер на генеральной репетиции в костюме Грозного. И я, когда репетировал, все время чувствовал, как из меня уходит энергетика: четыре часа репетирую, а пять прихожу в себя. Пять!

— Были какие-то предчувствия?

— Конечно. Дошло до того, что я встал на колени перед Коршуновым и Соломиным: “Ребята, уберите слово “смерть”, будет беда”. И действительно, после шестого спектакля: 72-й километр от Москвы, у меня кровь хлынула из горла — полтора литра. Разрыв аорты, как потом выяснилось, а до этого ничего не болело. И куда бежать? Приготовился умирать, я спокойно уходил. И вдруг неожиданно приезжает мой товарищ по театру Саша Потапов.

Потом, спустя много времени, я спрашивал его: “Почему ты приехал?” А он: “Не знаю. Ко мне пришла женщина и сказала: ты должен ехать туда”. А он ведь не собирался. Он запихнул меня в машину и на большой скорости погнал в Москву. Полчаса еще шла кровь и вдруг остановилась. Когда в Склифе сделали гастроскопию, оказалось, что огромный самопроизвольный тромб остановил кровь. Он-то меня и спас. У меня отрезали две трети желудка. Потом выписали домой, а там случился заворот кишок. И снова Склиф, операция, 20 килограммов долой. И когда ко мне домой пришли мои руководители (а я был кожа и кости), я сказал им: “Уйду из театра, если не уберете “смерть” из названия”. Убрали — и все повернулось. Все! И я играл совсем с другими ощущениями. Знаете, почему? Я не пошел по пути издевательства и осуждения личности Иоанна Грозного. Я хотел его понять.

— Вы пытались его понять, оправдать. Почему же он вас покарал?

— Он хорошо меня покарал. “И сказал Христос: “Испей страдания до дна”. И надо было испить. Но он же меня и вернул.

* * *


— Кого еще из исторических персонажей вы хотели бы реабилитировать?

— Наверное, царских генералов — Колчака, Деникина. Я дважды был в Харбине, и там колоссальные захоронения наших людей. На этом месте теперь чертово колесо, а плиты надгробные перенесли в другое место.

— В фильме “Есенин” вы играете следователя Хлыстова. Вы так же, как и он, убеждены, что “крестьянского поэта” убили?

— Конечно. Никакое не самоубийство это, а убийство. Я очень много литературы перелопатил. Благодаря этому фильму, я уверен, много молодых людей открыли для себя Есенина.

— Александр Яковлевич, вы живете на открытой эмоции — “встал на колени”, “плакал”. Мне кажется, для артиста это опасно быть таким открытым. Не боитесь?

— Не боюсь. Не боюсь. Очень многие на моей доверчивости и наивности играли. Но я бываю жестким-жестким.

— Не верю.

— Нет, бываю. Но больше прощаю. Вот с точки зрения космического пространства человек живет всего две с половиной минуты. Ну зачем злиться? Лучше за это время постараться не совершать зла. Я это понял еще в школе. Там у нас был один парень — Володька, его все Тыквой звали. Он был не такой, как все: затылок приплюснут, и ноги еле ходили. А он за всеми бегал, хотел как все. Ну его и гоняли. И вот тогда я понял, увидел… В общем, я стал всегда быть с ним, защищал его… Попадало мне за это.

— Я знаю, что вы любите русские романсы. А какой из них сейчас наиболее подходит жизни Александра Михайлова?

— “Гори, гори, моя звезда”. Эта любовь к романсу моей мамой мне привита. Она замечательно пела “Из-за острова на стрежень”, знала сотни частушек, и, мне кажется, сама их и сочиняла. Еще я люблю одну акапелльную вещь — “На горе, на горушке” называется. (Тихо поет.)

На горе, на горушке
под березкой белою
приклонил головушку
безымянный крест.
Под крестом тем простеньким
ветром убаюканный
спит какой-то молодец
беспробудным сном…

Вот я люблю образные вещи — все живое, все дышит. А когда выходит бедная “татушечка”, кричит: “Нас не догонят, нас не догонят”. Догнали. Забеременела.

А в природе и в романсе — красота жизни: деревья, листочки опали осенью, сучки отвалились, а корни-то остались. Вот мало кто знает, что кедр — потрясающее дерево — стоит 400 лет, а за 50 лет до своей гибели начинает звенеть. И тогда мои прапрапредки, еще до христианства, становились вкруг кедра на колени и просили у него прощения. Потом срубали дерево и делали из него срубы и обереги. Вот что значит кедр, вот что значит образ. А вот сегодня время без-образное.

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру