Он слышит музыку так, как мы с вами никогда ее не услышим. Мы видим мир вокруг таким, каким Василий никогда его не увидит. Сегодня он один из лучших гобоистов России. Парадоксальный и ненужный вопрос — стал бы он музыкантом, родись “нормальным”?
Этого “мальчика” из Екатеринбурга давно уж заприметил Фонд Спивакова: Васю стали активно приглашать на самые разнообразные концерты по стране (то в составе оркестра, то в качестве солиста), чему он рад до невозможности. Вот мама с папой снаряжают в путь-дорогу, выглаженный френч, бабочка, футляр с драгоценным гобоем, тросточки к нему и… бабушку “в нагрузку”.
— Она в поезде сидит рядом, на полке, — смеется Василий, отправляясь нынче на важный конкурс в Москву, — все лопочет чего-то, но без бабушки — никуда. Мама-то с папой — на работе, мама — медработник, папа — инженер.
…Он родился в 6 месяцев, недоношенным. Положили в инкубатор. Неправильно подали кислород, что привело к усиленному росту сосудов внутри глаза и образованию рубцов на сетчатке.
— Так врачебная ошибка привела к слепоте, — рассказывает наш герой, — в ту пору за нее, ошибку, никто и наказан не был, тем более, что родителям сначала ничего об этом не сказали. Скрыли. Узнали обо всем, когда мне уж исполнилось несколько месяцев, стали ходить по разным врачам…
Подобная весть подкосит кого угодно. Бросились к одному спецу, к другому; месяцами лежали в разных клиниках — а вдруг? Вдруг всё не так трагично?
— Нет, пока такой диагноз не лечится, — спокойно констатирует Василий. – Но это ничего. Никаким ущербным себя не чувствую. Дышу полной грудью! Жизнью доволен!
Большой музыкант начинается с кастрюли
Наш юный маэстро мгновенно заражает своим обаянием и чувством юмора.
— И вот стали родители думать, — повествует герой, — чем бы меня в жизни заинтересовать. Думали-думали, а что тут думать — когда я сам еще ребеночком был очарован разными звуками… Попадется, допустим, кастрюля на пути: ни за что не упущу случая как следует на ней постучать!
Дальше — больше. Услышав звуки не только спонтанные, но и “нарочно рожденные”, стал проситься, чтобы отдали учиться на фортепиано… И вот Василию — шесть, а в дверь уж звонит педагог. Позанималась дама с мальчиком два месяца, обнаружила абсолютный слух, заявила родителям, что с такими данными надо непременно идти в музыкальную школу и браться за дело серьезно, не тяп-ляп. Вердикт вынесен, Васю определяют в класс гобоя к Наталье Шараповой (Екатеринбургская музыкальная школа №2 им. Глинки).
— Нет, а почему гобой? Не скрипка, например?
— Сложно сказать, вероятно, из-за очень хорошего педагога. Она как меня прослушала, так и говорит: “Берусь! Этого мальчика обязательно научу!”. Первые несколько лет играл на блок-флейте (понятно, что для гобоя — мал), а потом уж перешел на основной инструмент. В гобое все зависит от учителей, как они “поставят” начальную базу. И мне в этом смысле повезло.
Сейчас Вася учится в колледже уже профессиональным тонкостям у известнейшего гобоиста Вадима Петровича Кудинова.
— Василий, а внутреннего сопротивления гобою не было? То есть вы “совпали” с этим инструментом, весьма непростым?
— Малышом — не задумывался, а к сознательному возрасту настолько привык, что отверг все предложения перейти на иной инструмент. Гобой стал родным. Мне с ним комфортно, четко знаю, как на нем сделать то, что хочется… А какой звук! Всегда разный: то мягкий, то, наоборот, очень яркий. Да и произведений сольных предостаточно…
Например, сегодня, 4 декабря, маэстро выступит в Москве на международном конкурсе “Современное искусство и образование” с Сонатой для гобоя и фортепиано Алексея Наседкина. Хотя учить сонату было сложно: размер меняется очень часто, буквально через несколько тактов.
— Очень люблю современную музыку, она такая необычная…
— Вы первый, от кого слышу подобное признание. Вдобавок — искреннее.
— Профессионал обязан играть произведения разных стилей, и в каждом стиле, поверьте, можно найти свою изюминку.
— Нет, но говорят же, что раз бог обделил в чем-то одном, но непременно додал в другом, — вы совсем иначе слышите современную музыку, которую большинство считает неудобоваримой какофонией…
— Знаю-знаю, многие так и считают, что это какой-то бардак, ни мелодии, ни гармонии… А на самом деле в эту музыку надо вникнуть, войти в ее образы, а для этого — очень вдумчиво слушать. Ну и ладно, что там нет тональности. Она берет совсем другим. Искусство должно развиваться, для музыки — это новая ступень.
…Благодаря тончайшему слуху и отменной музыкальной памяти Василий с относительной легкостью учит новые произведения. Ведь вы только представьте: нот-то он не видит! Педагог наигрывает Васе пассаж, объясняет, в этом такте — так, в другом — эдак, где штрихи, где что, — Василий повторяет всё это на гобое, а в это же время включен диктофон, чтобы затем дома еще раз все прослушать, застолбить-устаканить:
— Музыку запоминаю гораздо проще и быстрее, чем иной словесный текст. Скажем, первую часть концерта разучу дня за два…
Однажды в Америке предложили остаться
...Еще школьником Вася по программе “культурного обмена” отправился на год в Штаты — в городок Спартанбург на 300 тысяч жителей, что в Южной Каролине. Его поселили в семью, где и без того уже было 10 детей! И что вы думаете? Неугомонные американцы предложили Силию (как его там звали) стать одиннадцатым! То есть навсегда. Вася вежливо отказался.
— Россия — моя родина, и мне нигде так хорошо не было, как здесь. Но и Америке ко мне очень по-доброму относились. Жили очень весело. У меня в Екатеринбурге два младших брата (тоже, кстати, музыканты), и я думал — вот-де у нас “большая семья”. Попав в Спартанбург понял, что такое настоящая большая семья… когда к тебе постоянно подбегают толпы малышей “Силий, Силий, айда играть в прятки!”. Silly — по-английски “глупый”, но ко мне это, поверьте, не относилось — они думали, я их не найду!
Глядя на постоянные упражнения Василия с гобоем, три ребятенка-американца так вдохновились, что тоже вовсю увлеклись музыкой: один пошел на кларнет, другой — на трубу, третий — на саксофон. И останься Вася там — из них рано или поздно сформировался бы семейный квартет.
— Америка вообще любопытнейшая страна, — продолжает маэстро, — я, например, ходил в обычную школу для старшеклассников — школу гигантскую, на две тысячи учащихся только 11-го и 12-го классов. И учатся там все вперемежку: зрячие, незрячие. Не уверен, что у них вообще есть особые школы для слепых. В этом смысле все проще.
— Борьба со стигмой: нельзя человеку давать чувствовать себя каким-то убогим изгоем… Ставка на максимальное “внедрение” в обычную жизнь.
— Полагаю, да. Наверху лишь есть комната для слабовидящих со специальной аппаратурой. Можно принести какой-нибудь печатный материал, а там тебе его переведут на шрифт Брайля. Или наоборот. Но я Брайлем почти не писал: просто садился за компьютер, набивал что нужно, и мы это распечатывали. Поначалу был языковой барьер, но потом он исчез, язык выучил.
…Именно там, в Штатах Василия преспокойно взяли на работу сразу в два оркестра — в симфонический, и в духовой. Никто и вопроса не задал: “А как ты, собственно, не будешь видеть дирижера?”.
— Мы сидели вместе с женщиной-гобоисткой, и она мне помогала: в каких-то местах считала тихонечко “раз, два…”, говорила, где пауза, где вступать. За полгода такого бесценного опыта набрался!
— А сольно тоже занимался?
— Да, но с педагогом. Там нет музыкальных школ. Есть одна — на весь штат. Закрытая, как пансионат. Так что у кого есть деньги (и немалые) — нанимают наставников. У кого нет — и так играют в оркестрах, оркестры есть буквально при каждой школе.
…Кстати, это именно ребята из оркестра говорили Василию все время: “Ну зачем ты поедешь в Россию? Там — полная неопределенность, не знаешь, как сложится твоя судьба, а здесь все будет очень хорошо!”. И учеба, и работа, и пособия.
— Это верно, жить там было бы проще. Но у нас, знаете ли, оно как-то интереснее… Короче, Америка дала мне уверенности. Вернувшись, я точно знал, что буду поступать в музыкальный колледж, потому что до этого у директора были сомнения — он побаивался меня брать, не знал как обучать. Но моя воля его убедила.
Софиты жара не добавят
Нынче Василий максимально приноровился к выступлениям на сцене, проблем никаких, выходит с концертмейстером, тот его ставит куда нужно…
— У публики отношение нормальное, правильное. Нет такого, что “этого мальчика нужно непременно пожалеть”; переживают, да — но эти переживания исходят от музыки, от сути гениального произведения, а не от того, что пред тобой стоит незрячий гобоист.
— Бывает, что сильно в лицо бьют софиты. Вам, вероятно, неприятен их свет?
— Не знаю. Когда выхожу в концерте, стараюсь отключаться от всех бытовых мелочей: жарко — не жарко, холодно — не холодно, кто там чего говорит в зале… Настолько глубоко ухожу в мир музыки, что реально не замечаю ни-че-го.
— То есть глазам не больно?
— Да не особенно. Очков темных не ношу. Яркий свет… увидеть можно, но он совсем не раздражает.
— Скрябин большое внимание уделял цвету тональностей… не бывало у вас такого, что вы через музыку могли почувствовать цвет?
— Увы, в цветах не разбираюсь. Не знаю, чем они один от другого отличаются. Хотя как-то мне пытались объяснить… светлый-темный, минорный-мажорный.
— Какую музыку слушаете “для себя”, вне профессии?
— Это, как правило, все те же оркестровые сочинения. Джаз не привлекает. Эстрада примитивна. Хотя иные эксперименты в рок-музыке любопытны: как, например, соединяют “по последней западной моде” симфонические произведения и “тяжелую” музыку, не слыхали?
— У нынешних 35-летних инструменталистов в голове упрямо сидит мысль о дирижерстве. Для вас это — неплохой вариант, не думали? Слышите-то всё потрясающе!
— В колледже есть уроки дирижирования, пытаются учить элементарным вещам. Но пока у меня неоднозначное впечатление от этого вида деятельности, непривычно. С гобоем проще — я, выходя к публике, знаю, что хочу сказать, что хочу донести.
— Планируете поступать в консерваторию?
— Ну конечно, только не знаю, в какую лучше: в нашу, Уральскую, или в столичные — питерскую или московскую? Как получится… Я уж привык как солист выступать на сцене (хотя и в оркестрах часто играю), полагаю, что и в дальнейшем буду совмещать сольную практику, ансамблевую и оркестровую. Одно другому не мешает. Сама музыка — мир бескрайний, да еще она дает возможность много путешествовать в реальности (гастролирую с 8 лет), и это очень здорово! Планета такая разнообразная!
