В числе его владельцев состоял князь Павел Иванович Голенищев-Кутузов, тайный советник, куратор Московского университета, сенатор и поэт. Его стихами в Английском клубе чествовали генерала Багратиона в 1806 году после Шенграбенского сражения. 300 членов клуба и 50 гостей на званом обеде услышали здравицу победителю:
Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног.
Высокому положению князя не соответствовал его скромный поэтический дар, и в литературной борьбе князь Петр Вяземский не пощадил его в эпиграмме:
Картузов – сенатор,
Картузов - куратор,
Картузов - поэт.
Во всем равно славен,
Оттенков в нем нет,
Худой он сенатор,
Худой он куратор,
Худой он поэт.
В историю русской литературы Чистые пруды вошли тем, что в домах 21 и 23 с конца XIX века и до 1913 года жил потомственный почетный гражданин Николай Телешов, совмещавший занятия литературой с деятельностью предпринимателя.
В 1884 году, окончив Практическую коммерческую академию, семнадцатилетний сын купца Николай издал первые стихи. Писал рассказы, появлявшиеся в столичных журналах. В тоже время являлся совладельцем торгового дома «Телешов Дмитрий Егорович», учреждённого его отцом, членом Правления торгово-промышленного товарищества «Ярославской Большой мануфактуры». Стал со временем гильдейским старостой Купеческой управы Московского купеческого общества.
На его квартире стало традицией собираться в избранном мужском кругу сверстникам - известным писателям, художникам, артистам. Они встречались раз в неделю по средам. Кружок между собой стали называть «Среда», В него входили кумиры публики Максим Горький и Федор Шаляпин, прозаики Иван Бунин и Александр Куприн, художники Исаак Левитан, и Аполлинарий Васнецов… На рубеже веков их имена знала вся Россия.
Члены «Среды» называли себя по имени улиц и площадей Москвы, где происходило действие их сочинений. Горький стал «Хитровкой», так как герои «На дне» обитали на Хитровской площади. Куприна, писавшего о лошадей, звали «Конной площадью», Андреев не обижался на «Ваганьковское кладбище». Обыгрывалась внешность; лысый Серафимович стал Кудриным, так называли местность в районе Кудринской площади, худой Бунин получил прозвище «Живодерка», была такая улица в Москве до революции … .
На «Средах» читали и обсуждали неопубликованные рассказы, пьесы, стихи. Бунин прочел рассказ «Господин из Сан-Франциско». Впервые в этом собрании услышали пьесу Максима Горького «На дне», ставшую событием после постановки в Художественном театре.
Бывая в Москве, в «Среду» приходил Чехов. Следуя его совету «перешагнуть границу Европы», Телешов совершил поездку в труднодоступную Сибирь и издал книгу очерков «За Урал». До конца дней его душу грели слова Чехова: «Вы - писатель образцовый, таковым и останетесь теперь на веки вечные».
Жена Бунина Вера Муромцева вспоминала: «После собрания, когда кружок окрестили именем «Среды» и когда за обильным ужином было много выпито, уже на улице кто-то сказал: «А как бы, братцы, не заела нас «Среда» …. И быстро, как иной раз бывало с Буниным, он ответил:
« Я не боюся, господа,
Что может нас заесть «Среда»,
Но я боюсь другой беды,
Как не пропить бы нам «Среды».
Подмосковная дача Телешова находилась в Малаховке, станции железной дороги, ставшей летом еще одним пристанищем «Среды». В этом поселке на свои средства Телешов построил и содержал первую в России сельскую гимназию для детей рабочих, железнодорожных служащих и крестьян. За него, приумножив состояние мужа, вышла замуж состоятельная невеста, художница Елена Карзинкина из богатейшего в Москве купеческого рода Карзинкиных. Семья построила в Малаховке лечебницу и в годы мировой войны открыла госпиталь.
После Февральской революции Телешова избрали гласным Московской городской думы. В этом качестве себя проявить не успел. Думу большевики разогнали, фабрики, заводы, и дома национализировали, в том числе дом на Чистопрудном бульваре и дачу в Малаховке. Лишенный всего писатель по примеру Бунина, Андреева, Куприна и других членов «Среды» не эмигрировал. Служил в наркомате просвещения, директором музея Художественного театра; сочинял сказки для детей, начал писать «Записки писателя» о событиях, свидетелем которых был, начиная с торжества по случаю открытия памятника Пушкину, где слышал речи Тургенева и Достоевского. Приведу одну сцену из этой большой книги:
«... Вспоминается один осенний вечер 1904 года, совершенно исключительный по впечатлению. Меня внезапно известили, что сегодня вечером у меня будут гости, и много гостей: приехал в Москву Горький, обещал приехать Шаляпин, будут петербуржцы и многие товарищи, которые все уже извещены и приедут. Действительно, к вечеру собралось немало народа. А Шаляпин, как только вошел, сейчас же заявил нам полушутливо:
- Братцы, петь до смерти хочется!
Он тут же позвонил по телефону и вызвал Сергея Васильевича Рахманинова и ему тоже сказал: «Сережа! Возьми скорей лихача и скачи на "Среду". Петь до смерти хочется. Будем петь всю ночь!».
Рахманинов вскоре приехал. Шаляпин не дал ему даже чаю напиться. Усадил за пианино - и началось нечто удивительное. Это было в самый разгар шаляпинской славы и силы. Он был в необычайном ударе и пел действительно без конца. Никаких чтений в этот вечер не было, да и быть не могло. Никогда и нигде не был он так обаятелен и прекрасен, как в этот вечер. Даже сам несколько раз говорил нам:
Здесь меня слушайте, а не в театре! (Редактура изданных в советские годы «Записок писателя» исказили слова Шаляпина. Он говорил: «Здесь меня слушайте, а не в Большом театре, там я за деньги пою. – Л.К.)
Большую часть долгой жизни, полвека, Николай Телешов прожил в царской России. Очевидно, ему помогли выжить давние связи с участниками «Среды» Александром Серафимовичем и Максимом Горьким, бывшими в чести у советской власти.
«Избранные сочинения» в 3-х томах вышли в 89 лет Телешова за год до кончины. Последний раз «Записки писателя» переизданы, когда началась перестройка.
Более востребованы в XXI-м веке сказки для детей Телешова: «Елка Митрича», «Белая цапля», «Покровитель мышей», «Зоренька» и многие другие. Они есть в интернете, сказки живут в мультфильмах, книжках, аудиокнигах.
В надстроенном доме 21 на Чистых прудах в 1910-е годы жил Василий Крамер, сын учителя немецкого происхождения Вильгельма Крамера. Окончив с отличием медицинский факультет Московского университета, он стажировался в Германии, прошел практику в лучших московских клиниках, и стал известным врачом. С его именем связано появление в Москве двух институтов: НИИ психиатрии и НИИ нейрохирургии имени Н. Бурденко.
Доктора Крамера чтили как диагноста, безошибочно определявшего местоположение опухоли в мозге. Его монография, ставшая настольной книгой нейрохирургов, называлась «Учение о локализациях. Головной мозг». Николай Бурденко, пройдя стажировку в Западной Европе, писал: «Диагностика Василия Васильевича на голову выше таковой за рубежом».
Когда заболел Ленин, профессора Крамера пригласили быть одним из консультантов и лечащим врачом. По его наблюдениям, жил глава правительства в Горках не в барском доме, а во флигеле в небольшой, очень скромно обставленной комнате. Он лежал на железной кровати, по наблюдениям врача, «в несколько поношенном костюме цвета хаки и тщательно заштопанных чулках». Точно также изумился Крамер, что больной ел, как все в голодавшей Москве, картошку, приправленную растительным маслом, воблу и черный хлеб.
«Однажды, - написал Крамер в воспоминаниях, – после одного из сосудистых спазмов, повлекших за собой довольно глубокое нарушение речи, Владимир Ильич на мой вопрос, как он себя чувствует, ответил: «Говорят, что я страдаю прогрессивным параличом, но если это и не так, то, во всяком случае, параличом, который неуклонно прогрессирует».
В другой раз, после такого же приступа, он сказал: «Будет, наверное, кондрашка. Мне это предсказал давным-давно один мужичок. У тебя, говорит, шея короткая. Да и мой отец умер примерно в эти же годы от удара».
Только однажды, 6 марта 1923 года, Владимир Ильич потерял свое феноменальное самообладание, без всяких видимых к тому причин случился полный паралич правых конечностей и речи, продолжавшийся около 2 часов. Несмотря на наше присутствие, у него выступили слезы, покатившиеся капля за каплей по его скорбно-грустному лицу».
Ленину удалось до этого приступа продиктовать «Письмо съезду» с вещими словами: «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общении между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д».
Не вняли этим словам большевики, и грубость Сталина обернулась диктатурой, лагерями, расстрелами, длившимися до последнего дня жизни вождя.
Благодаря справке Дмитрия Иосифовича Бондаренко впервые могу рассказать о краеведе Иване Духине.
«Я колокольный рабочий, - сказал о себе Иван Духин, - и благодарен судьбе, которая свела меня с чудом, имя которого – колокола». Никто не знал историю колоколов и колокольного дела в России так, как этот рабочий. Конкурсная комиссия, решавшая судьбу колоколов, отлитых несколькими компаниями для Храма Христа Спасителя, приглашала его быть консультантом.
Иван Духин родился в год, когда началась Отечественная война. Из-за нужды ему не дали доучиться в средней школ. Отдали в Москве в ремесленное училище, где давали форму и кормили, как солдат. Получив специальность, работал кровельщиком и жестянщиком на фабрике «Большевичка» и, как пишут о нем, «в учреждениях столичного жилищно-коммунального хозяйстве», проще говоря, ЖЭКе.
При всем при том, у него было постоянное место в Первом научном читальном зале Ленинской библиотеки; когда в Москве нужных книг не хватало, занимался в Ленинграде в библиотеку Академии наук.
Русские поэты до появления железной дороги часто поминали колокольчики. Пушкин писал о прадеде Ганнибале: «До самой кончины своей он не мог без трепета слышать звон колокольчика”. Вопреки Пушкину, литературоведы считали, что деталь эта явно недостоверна и, несомненно, выдумана, как и «колокольчик Пугачева в «Капитанской дочке». Потому что, якобы, ни при Ганнибале, ни во времена пугачёвского восстания колокольчиков в России ещё не было. Известный историк и пушкинист Натан Эйдельман полагал, что поддужные, ямские колокольчики не были «слышны» в XVIII веке.
«Нет, — опроверг всех Иван Духин, — это ошибка. Клушин в стихотворении «Мой отъезд в феврале месяце 1773 года» пишет:
«Я еду — голос позвонка
Согласно с сердцем ударяет,
Уныло, темно завываем
Струям подобно ручейка».
Не пушкинские, конечно, стихи, но свидетельство есть». — заключил опровержение Духин.
В «Памятниках Отечества» он опубликовал две статьи «Валдайские колокольчики» и «Касимовские колокольчики». В 2004 году незадолго до кончины вышла книга «Колокольные заводы Москвы».
В доме 21 на Чистых прудах жил в годы войны и после нее Павел Бородин, начинавший путь жизни чернорабочим, формовщиком в горячем литейном цехе. Образование получил в МАДИ, Московском автодорожном институте. Выпускника с пролетарским происхождением сразу направили сотрудником в аппарат ЦК партии - заполнить вакантное место, образовавшееся на Старой площади после «Большого террора».
Прошедшего школу руководства на Старой площади Бородина назначили заместителем министра автомобильной и тракторной промышленности. На какую бы руководящую должность его не назначали, в отделе промышленности ЦК партии им были довольны. В 1952 году Павлу Бородину поручили управлять автогигантом, заводом имени И. Лихачева. При нем начали выпускать «ЗИЛ-130», самый лучший для своего времени грузовик. Без года 20 лет руководил Павел Бородин заводом, где цеха заполняли 100 тысяч рабочих и инженеров. Перед тем как в 71 год Павел Бородин решил уйти на пенсию сошел с главного конвейера 2-х миллионный «ЗИЛ-130».
На глазах Героя Социалистического труда, удостоенного четырьмя орденами Ленина автогигант, выпускавший «ЗИЛ-131» для армии, популярные холодильники, представительский «ЗИЛ-114», на котором министры обороны принимали парад на Красной площади, и начал погибать.
Последний грузовик «ЗИЛ» выпустил в 2016 году, когда исполнилось 100 лет со дня основания завода. Но об этой трагедии Павел Бородин не узнал. Его не стало за два года до наступления XXI века.
