МК В ВОСКРЕСЕНЬЕ Как странно, что в моем детстве не было такой игры! А ведь каких только забав не придумывали по скудости жизни мы, несмышленыши, в том дворе, где я вырос... "Тише едешь — дальше будешь", "салочки", "штандор", когда вверх подбрасывали мяч и все, кроме водящего, разбегались в разные стороны... "Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать"... "Чижик" — по заточенному с обоих концов брусочку ударяли битой, он подпрыгивал, тут и надо было этой же самой битой, прямо как в бейсболе (о котором я узнал значительно позже), послать этого деревянного "чижика" куда подальше... "классики", их обожали девчонки... или игра в "войну", в ней принимали участие все: воины, медсестры, летчики, фашисты... При отсутствии игрушек (или, точнее, денег для их приобретения) хороши были все виды развлечений, не требовавшие затрат и довольствующиеся имеющимся арсеналом подручных средств (мяч, кусочек мела) или фантазией, способной заменить и восполнить недостающие и необходимые компоненты: маузеры, браунинги, конницу, танки... Отчего в те не такие уж далекие времена никто из моих сверстников не придумал, не изобрел захватывающее состязание, которое, тоже опираясь исключительно на воображение, в о о б щ е не понуждало бы к материальным потерям: "кто кого переврет?". Так и вижу: вот мы собрались в кружок, Сашка рассказал небылицу про Миньку, Минька про Сашку, и того и другого вплела бы в свой немыслимый рассказ Юлька, а ее тут же высмеяла бы Маринка... Что мешало, что не давало нам заняться тем самым, чем занимаются сегодня взрослые дяди и тети, делающие вид, что не слышат оппонента и перекрывают потоки упреков (волосы шевелятся от подобных обличений и обвинений) в свой адрес, направив в ответ встречную лавину грязи, правды, небылиц... Бывали, бывали и в нашем дворе случаи, когда, желая кого-нибудь побольнее обидеть или задеть, жестокие дети давали языкам волю... Но чтобы так заходиться в недержании речи... По сути же и эта якобы непримиримость, и показная ярость, и ненависть ничем не отличаются от ребячьих забав. В нашей по-прежнему нищей жизни, где, правда, заметно прибавилось и танков, и парабеллумов, и фашистов, политикам нечего дать населению, кроме слов, фантазий, сказок, болтовни, воображаемых химер или благ. Раньше эти краснобаи просто играли в теннис и футбол, теперь нашли более сильный состязательный аналог. Жаль, он не столь безобиден, как "классики" или "чижики", уж не говорю про мудрость, которую в борзости и ослеплении позабыли воюющие стороны: "тише едешь — дальше будешь". И вновь — в который раз! — испытываешь досаду, что все они, эти спорщики, так мало или невнимательно читали. Хотя бы даже из школьной программы. Про князя Курбского, например: "Что долго в себе я таю и ношу, Все то я пространно царю напишу, Скажу напрямик, без изгиба, За все его ласки спасибо. И пишет боярин всю ночь напролет, Перо его местию дышит, Прочтет, улыбнется, и снова прочтет, И снова без отдыха пишет. И злыми словами язвит он царя, И вот уж, когда занялася заря, Поспело ему на отраду Послание, полное яду". А затем Курбский, предавший государя, перебежавший от него к литовцам, посылает с этим ядовитым посланием к царю своего стремянного Василия Шибанова. Догадываясь, конечно, какая участь тому уготована. Как и предполагал Курбский, Шибанова мучают и пытают палачи... Но Шибанов-то в отличие от пославшего его на погибель перебежчика властителя и хозяина не предает. "Царь, слово его все едино: Он славит свого господина!" Более того, Шибанов молит за предателя небо: "О, князь, я молю, да простит тебе Бог Измену твою пред отчизной!" Самоотречение идет еще дальше: "Язык мой немеет, и взор мой угас, Но слово мое все едино: За грозного, Боже, царя я молюсь, За нашу святую, великую Русь..." Если хотя бы это было прочитано и усвоено нашими впередсмотрящими, возможно, вели бы себя они несколько иначе. Сдержаннее. Порядочнее. Мудрее, наконец. Ибо — зачем играть уже известные и не раз сыгранные роли? Зачем выбирать амплуа несимпатичных героев? Для чего множить отрицательные образы отечественной истории? Понятное дело, литература многое преувеличивает. И не всегда воспетый ею благородный порыв выглядел в реальных обстоятельствах столь возвышенно. Недаром мы, потомки, спешим принизить, опошлить, к примеру, подвиг Сусанина. "Его трагедия в том, что он действительно заблудился". Такой Сусанин нам ближе и понятней. Больше похож на современников. И верно — ни о ком из нынешних спорщиков не возникает желания подумать, что хлопочут они за святую Русь. О себе, прежде всего о себе они пекутся и заботятся. И нет среди них мучающихся вечными вопросами Гамлетов (тоже из школьного списка обязательного чтения), все больше Полонии, интригующие, подслушивающие, суетящиеся, про которых заранее известно: его заколют где-нибудь за портьерой или занавеской. Или взорвут в "БМВ" или "Мерседесе". И все-то они считают, считают, считают в чужих карманах: у кого сколько, кто сколько схватил, утащил, принес, унес, купил, украл... Считают на глазах у тех, кто месяцами не получает зарплату. Им кажется, что это в порядке вещей? Хотя и об этом тоже написано: У приказных ворот собирался народ Густо; Говорит в простоте, что в его животе Пусто! "Дурачье! — сказал дьяк, — из вас должен быть всяк В теле; Еще в Думе вчера мы с трудом осетра Съели!" Это написано аж в 1857 году... А про князя Курбского — в 1840-е годы. Многое изменилось в России с тех пор? А вот сочиненное в 1868-м: Оставим лучше троны, К министрам перейдем. Но что я слышу? стоны, И крики, и содом. Что вижу я! Лишь в сказках Мы зрим такой наряд; На маленьких салазках Министры все катят. С горы со криком громким In corpore (т.е. в полном составе), сполна, Скользя, свои к потомкам Уносят имена. Се Норов, се Путятин, Се Панин, се Метлин, Се Брок, а се Замятин, Се Корф, се Головнин. Их много, очень много, Припомнить всех нельзя, И вниз одной дорогой Летят они, скользя. Кто вспомнил бы фамилии этих летящих вниз людей, если бы не Поэт, запечатлевший и увековечивший сих персон в своих стихах? Кто вспомнит наших нынешних играющих в детские игры шалунишек в будущем тысячелетии (если под их руководством нам удастся в него войти и хоть сколько-нибудь долго в нем просуществовать)? Собственно, нашей забывчивостью эти деятели и пользуются. На нее и рассчитывают. Надеются, что будут забыты и плюхи, которыми они сегодня обмениваются, и что в пылу и тяготах жизни не вспомнятся их публичные подсчеты и взаиморасчеты. А ведь и точно: нет времени и желания оглядываться. Мчим вперед... Для нас ведь не секрет, что произошедшее в прошлом августе — продуманный и тщательно спланированный обман, плод сговора и выверенной политики, а никак не случайность. Представители различных кланов и группировок договорились грохнуть глупое население и нажиться на этом. И исполнили задуманное. Доверчивое стадо покорно само вошло в загон, где одних остригли, других выдоили, третьим спилили рога... С каждого содрали то, что было возможно. Но что это изменило? Теперь хитроумные обдиральщики вновь предлагают себя в поводыри. Одни из них при этом говорят неправильные слова, другие произносят, напротив, очень разумные, до дрожи пробирающие своей искренностью речи... Если в быту, в обиходе, в повседневном общении вас обманут — вы станете доверять обманщику, подставите ему вторую щеку? А мы готовы вновь доверить и подставить. Кому? Эти люди настолько заигрались, что не понимают, как выглядят и какое отталкивающее производят впечатление... И это — лишь внешняя сторона. Одни бесстыдно перебегают из лагеря в лагерь, выискивая, где больше заплатят; другие ищут любой повод, чтобы мелькнуть, высказаться по любому поводу — неважно, что именно при этом балаболя, — лишь бы напомнить о себе; третьи выставляют и выставляют свои кандидатуры всюду и везде, во всех витринах, в ажиотажном угаре не понимая, что сгорят, будто ставшая лишней ступень ракеты... Вся эта заведомо никчемная, суетливая, самовлюбленная шатия-братия называется политической элитой? Что же у этой самой элиты внутри? Кроме съеденных осетров и выпитых из населения соков?
