ПРОЩАЙ, ГУЛЬСАРЫ!
Удивительное наступило время: есть литература, но нет мифов. Ни тех, что создают писатели в книгах, ни тех, что создают о писателях их восторженные кумиры. Вчера, то есть совсем недавно, в запретные цензурные тоталитарные дни того и другого хватало в избытке.
Что есть “Повесть о настоящем человеке” Бориса Полевого, если не советский вариант сказания о Геракле? Дальше образ пошел множиться, тиражироваться — в книгах и на экранах. От Кадочникова из “Подвига разведчика” — до Тихонова из “Семнадцати мгновений весны”. И это было закономерное явление. Сколько подвигов совершил античный герой? Советский должен был (пусть в разных обличьях) совершить не меньше.
У нас был свой Кентавр — человеко-конь, иноходец Гульсары из повести Айтматова “Прощай, Гульсары”. Этого иноходца знала, его судьбе сопереживала вся страна.
У нас были свои Горгоны Медузы и Минотавры — монстры преступного мира, с которыми смело выходили на схватку Жеглов и Шарапов. И побеждали темные исчадия.
В потусторонний мир — вслед за Вергилием — отправлялся неунывающий балагур Вася Теркин, и хоть его создатель Александр Твардовский подвергался за написание этой поэмы (“Теркин на том свете”) гонениям, аналог дантовского ада в нашей словесности и неотделимой от нее тогдашней действительности, значит, существовал.
Теркин, Маресьев-Мересьев, Штирлиц-Исаев, Твардовский, Юлиан Семенов, Жеглов и Шарапов, Гульсары, Джигарханян-Горбатый — какие все крупные, яркие, незабываемые легендарные личности! Ощущение, что прежняя жизнь сплошь состояла из столпов, колоссов, титанов! Неудивительно: вокруг них, атлантов, державших на своих плечах небо, ходуном ходили легенды о них же самих — иногда в виде слухов и сплетен, иногда в жанре баллад и саг. Да-да, живые авторы в этих устных преданиях выступали наравне с созданными ими персонажами. Потому что фигуры были равновелики. Распятый на гитарном грифе Прометей-Высоцкий в народном сознании — ничуть не меньшая глыба, чем Штирлиц, серия анекдотов о котором ведь не принизила обаяния бойца невидимого фронта, а добавила ему популярности и любви, утеплила слегка окотурненный образ и даже отчасти подарила вторую, новую жизнь — уже в повседневной, бытовой, из уст в уста переходящей ипостаси. Так же близок нам сегодня — именно благодаря окатившей его живой водой волне комизма — герой гражданской войны Чапаев. И Василий Иванович, и Петька — самые что ни на есть распрекрасные и любимые наши современники, ибо дня не проходит, чтобы мы не вспомнили их с улыбкой. Соответствует ли образ реальной исторической ситуации и личности — не столь важно. Это на самом деле никого не волнует и не интересует. Как никого не занимает, какими в действительности были Сизиф и Антей, Пенелопа и Одиссей, и были они действительными людьми или придуманы безвестными художниками, слепыми певцами, странствующими сказителями... Так ли для нас важны результаты экспертизы Туринской плащаницы, так ли важны факты, подтверждающие всамделишное существование Христа (хотя, безусловно, такое подспорье немало помогло бы утверждению и торжеству веры) или нам довольно притчи об Учителе и грешнице, о чудесном воскресении Лазаря, о предательстве Иуды? Было или не было — какая разница? Так ли это серьезно? Гораздо серьезнее, что они в самом деле есть — и Учитель, и Лазарь, и Иуда. Сегодня, каждый день, всегда, постоянно. Миф важнее голой правды. Миф важнее утлой реальности. Ибо поднимает нас над ней. Дарит простор, перспективу, полет мысли и воображения, сообщает ощущение вечности и причастности к бессмертию.
Что происходит сегодня? Живем в эпоху обезмифливания? Повального измельчения? Может быть, это не так. Может быть, современнику, погруженному в варево суетни, кашу неразберихи, — не увидеть за булыжными головами толпы сияющего нимба пастыря? Может быть, громадное и впрямь можно оценить, лишь отступив от него во времени?.. Сделав шаг вперед... Или назад... Но, пока не видится, не получается. Даже во времена шамкающего Брежнева не покидало чувство крупности мазка, наносимого на полотно бытия. Противодействие системе, всей массой и тяжестью давившей на человека, рождало алмазы высочайшей прочности — Солженицын, Сахаров, Бродский, Григоренко... Тогда и точно происходило противоборство благородных титанов и коварных небожителей-олимпийцев, стремившихся держать людей в подчинении, жалевших для темной массы огня и ревниво оберегавших свет правды от рабской челяди...
Странное, странное нынешнее состояние... Торгующие проповедуют в храме. Фарисеи учат, как жить. Воры проповедуют нравственность и честность. С экрана ползут химеры... Сотни, тысячи, россыпь образов... Не запоминается ни один. С газетных полос смотрят те самые Минотавры, которых недоистребили герои Вайнеров. Любовные перипетии Ромео и Джульеты отступили на второй план. Гораздо важнее вражда Монтекки и Капулетти. Об этом — книги и фильмы. Хрен с ним, с ревнивым мавром и проблемой удушения Дездемоны, куда важнее: заработаю я лишние три рубля (или сотню миллионов долларов) или упущу шанс и не стану счастливым обладателем заветной бутылки пепси или мобильника. Эта наша жизнь — посильнее “Фауста” Гете и поважнее любого мифа. Наша так называемая конкретная жизнь, наше сегодня, оказывается, — важнее вечного мифа. В микрофоны завывают сладкоголосые (по нашим меркам) сирены. Древние странники не поплыли бы на их зов, но мы, лишенные элементарной музыкальной грамоты, рукоплещем и внимаем. Куда они нас заманят, заведут?
Полным ходом идет строительство Вавилонской башни, именуемой Россия. А в центре огромной страны, в самом ее сердце стоит гроб с забальзамированной Панночкой. Разукрашенной после смерти ведьмы. Хома Брут, помнится, очертил вокруг гроба круг. Чтобы нечисть не могла проникнуть за магическую черту и принести вред живой душе. В нашей реальности этот круг — Садовое кольцо. Тем, кто внутри него, — относительно спокойно. Остальных, тех, кто за пределами, продирает ужас. Несмотря на заверения, что кризис преодолен.
Все в ожидании мифической фигуры — Всадника на Белом Коне.
Прощай, Гульсары!
