Район Варшавы — Вилянов — известен как королевский. Здесь в зелени утопает королевский замок Яна III Собесского. И здесь же неподалеку в своем двухэтажном особняке проживает королева детектива Иоанна Хмелевская, которая одна на свете знает, “что сказал покойник”. И, вообще, с этими покойниками, наводнившими ее сочинения, она, похоже, на дружеской ноге.
— Кофе? А может, пани хочет вина? Еду не предлагаю, — говорит с порога пани Хмелевская. Так же с ходу сообщает, что не говорит по-русски, но цитирует из Пушкина: “В тот год осеньяя погода стояла долго ва дворье. Запьятая”. (Смеется.)
У нее низкий голос, много курит, много шутит, употребляя крепкие выражения, с которыми даже переводчику трудно справиться. В доме мебели немного, а по стенам — фотографии и много-много рисунков лошадей — в фас, профиль, на скаку...
Разливает вино. Пододвигает нам фисташки и зеленые бобы, сообщая, что именно это французское вино действительно то, что надо.
— Ваши книги, пани Иоанна, написаны от первого лица, и по ним я составила ваш портрет. Хочу понять, насколько она, кстати, тоже Иоанна, — это вы.
— Ну давайте попробуем.
— У нее рост метр 62.
— Это правда — у меня тоже.
— Она курит сигареты “Пяст”.
— Когда-то курила. Сейчас таких сигарет нет. В Дании, когда я там работала, курила “Золотой люк”. Но, когда я вернулась в Польшу и закурила “Пяст”, сказала себе: “Господи, я с ума сошла, как я могла это курить?” А теперь — вот белые “Мальборо”.
Пани Иоанна явно увлекается сигаретной темой и устраивает мне экскурс в историю табачной промышленности Польши, используя всю мощь своего писательского воображения. В частности, про популярные в свое время дешевые польские сигареты она говорит, что это смесь резины, смолы и коровьего говна. При этом смачно затягивается “Мальборо”, которое запивает красным вином.
— Любимое слово — “холера”.
— Нормальное слово.
— У нее проблемы с волосами. У вас тоже?
— Всю жизнь. Это парик. (Дергает себя за светлые, достаточно аккуратно уложенные волосы, что подтверждает качественность изделия.) У меня в самом деле ужасные волосы, и нет с ними никакого терпения. Ношу парик с 64-го года, но ношу его не постоянно. Надеваю только тогда, когда хочу выглядеть лучше, чем Мазепа. (Про Мазепу — это идиома, обозначающая для поляков уродство хуже не бывает.)
— Ненавидит мужчин-истериков.
— И женщин-истеричек тоже.
— И спутник ее жизни — прокурор.
— Был.
— Вы согласны с выражением: “Ничто так не оживляет развитие сюжета, как наличие трупа”?
— Это сказала Агата Кристи, и она права.
— В вашем предпоследнем романе “Трудный труп” героиня искала его, варя макароны. Вы тоже ищете свой труп в бытовых условиях?
— В разных. Абсолютно разных. “Трудный труп” — нетипичная для меня книжка, потому что я писала достаточно актуальную вещь про телевидение. А это для меня это — институт недоразумений.
— При каких самых экзотических обстоятельствах вы обнаружили свой труп, то есть придумали его?
— Я не знаю, когда мне придет что в голову. Но хорошо... Например, в прошлом году в Париже я сидела в машине, ждала моих детей, которые были еще в магазине, а на тротуаре лежал человек. И даю слово, я до сих пор не знаю, был ли он мертв или спал. Сразу что-то придумала.
Или несколько лет назад у нас в гостинице “Марриотт” были какие-то бандитские разборки. Я тогда играла в казино и узнала об этом. Очевидно, этот труп и всплыл в “Трудном трупе”. А в последнем моем романе “Полутруп” его вообще, можно сказать, нет. У нас говорят: “Покойник есть не божчик”.
В этот момент писательница, ее агент Тадеуш и моя подруга и переводчик Малгожата Шняк смеются над непонятной для иностранца игрой слов — божчик-небожчик, покойник-непокойник, труп-полутруп. Ну очень смешная история с трупным запахом. Не интервью, а тайная вечеря некрофилов.
— Предлагаю закрыть трупную тему знаменитым романом “Что сказал покойник”. В нем вы покойника нашли...
— Нет-нет. Я все придумала в Дании, когда пешком ходила на ипподром с работы. А когда человек идет, лучше работает голова. Можно сказать, что сюжет сам развернулся. Его я попыталась написать в письме своей подруге Алиции. Получилось шесть страниц мелким почерком.
— Вы начали писать романы, хотя основная ваша профессия — архитектор. Приходилось ли вам обращаться за консультациями в полицию или к специалистам?
— Да, я была в полиции. И до сих пор у меня с ней очень хорошие отношения. Я ничего не придумываю — вижу и описываю. Мне показывали лабораторию криминалистики и как по отпечаткам локтей на столе (вот мы сидим все здесь и распиваем французское вино) вас можно вычислить, если вы меня убьете.
Когда я отправлялась в Варшаву, таких намерений у меня, честное слово, не было.
— Но на это, продолжает писательница, нужны очень большие деньги. Сейчас можно узнать все по запаху, оставленному людьми. Но только все это очень дорого стоит. Так вот, на допросах в полиции я не присутствовала, но я бывала в судах. Ходила смотреть, как это происходит. Приходилось выезжать на место преступления, но ничего такого особенного не запомнила. Помню, приехали на Жолибож (живописный район недалеко от центра Варшавы — М.Р.). Там в канаве лежала женщина, и было не ясно — убита она или просто пьяная.
— А какие у вас отношения с огнестрельным оружием?
— Стрелять умею, но не умею ухаживать за оружием, разбирать не умею. Если мне дадут уже готовый пистолет, могу попасть в цель. Но это зависит от глаза, как и в моей прежней профессии архитектора. С длинного оружия, ружья то есть, я попадаю без проблем. А пистолет, он тяжелый, полтора-два килограмма весит, и рука устает.
— А любит пани стрелять?
— Да, люблю очень. Но не в живые существа. Единственного, кого могу убить, — это клопа.
— Ваши романы наводнены покойниками. Такое ощущение, что вы их просто боитесь.
— Нет, не боюсь. Прошу бардзо, если это труп человека — это на меня не производит впечатления. Их может лежать сколько угодно. Но не могу смотреть на трупы животных.
— То есть не люди у вас вызывают сочувствие?
— Сочувствие — это даже слишком легкое слово для животных. Когда видишь убитое животное, сердце разрывается. Животные ведь зависят от человека, они беззащитные. А человек сам создал этот мир, и пускай этот стервец сам ладит с миром.
— А не чувствуете ли вы, что у вас появился профессиональный цинизм, который бывает, например, у работников морга?
— Нет, это нормально. Но что есть, то есть — человек, сбитый машиной, производит на меня меньшее впечатление, чем задавленная собака. У меня есть очень хороший пример. Когда мой сын был маленьким, он упал с велосипеда, разбился. Пришел домой грязный, в крови, но я не очень волновалась. Помыла его, и все. Но, когда болела наша сука, я так переживала! Я носила ее на руках, делали уколы, а весила она больше сорока килограммов. Переживала больше, чем за ребенка. Может быть, я просто предпочитаю животных людям?
— А обращалась ли полиция к вам за советом или с просьбой?
— Полиция предпочитает, чтобы я не вмешивалась в ее дела. Но сейчас полиция на моей стороне, как и я на стороне полиции. Потому что в криминальной обстановке, которая сложилась в стране, полиция не виновата. А виноваты суды и прокуратура больше всего. Полиция меня просила, чтобы я не придумывала, чтобы ничего не произошло в жизни.
— Не поняла?
— Когда я придумала сюжет книги “Все под подозрением”, я пошла в полицию посоветоваться. Полицейские сказали: “Это нераскрываемое убийство”, то есть это идеальное преступление. И что преступники могут рассматривать его как руководство, как инструкцию. И они попросили тогда придумать какую-то ошибку, которая позволила бы полицейским в книге раскрыть дело, которое у меня вышло нераскрываемое.
И такая же история была с первой книжкой “Клин клином” (советским телезрителям старшего поколения ее экранизация хорошо запомнилась по названию “Лекарство от любви”). Прошу бардзо, полицейские меня умоляли изменить одну сцену, потому что это была готовая инструкция по организации производства фальшивых банкнот. Но для меня это был комплимент.
— Съев собаку на детективном деле, вы можете дать несколько ценных советов?
— Прошу бардзо.
— Например, как перевезти труп через границу? И реально ли это?
— У меня в “Крокодиле” есть полное описание подобной ситуации. Я тщательно консультировалась с офицером, и он мне посоветовал, как это можно сделать. Вполне можно, особенно сейчас. Вот, например, мы летим в Амстердам, и один из нас — труп. Даем его паспорт и говорим: “Не будите, пожалуйста, ее, она спит”.
Сегодня честный человек может совершить любое преступление и никогда не будет под подозрением. Это показывает мой жизненный опыт, который весь в моих книжках. Я могу пойти обокрасть кого-то, и, даю слово, на меня никто не подумает. Потому что я порядочная женщина, живу нормально. Папу Римского можно подозревать так же, как и меня.
Преступный мир хорошо известен, и подозревается тот, кто уже совершил какое-то деяние. А тот, кто всей своей жизнью свидетельствует, что живет порядочно, будет вне подозрений. Вот если я и мой агент пан Тадеуш начнем резать шины у депутатских машин, никто нас не заподозрит. Более того, будут нас спрашивать как свидетелей.
— Но вы отдаете себе отчет в том, что таким утверждением развязываете руки многим людям, которые хотят, но боятся?
— Обычно тот, кто совершает преступление, делает это ради корысти. А если бы мы резали шины депутатам, то это было бы только для блага страны. И она сказала бы нам “спасибо”.
— С трупами все ясно — можно грузить бочками и таскать через границы. А как насчет того, что проделала ваша героиня в романе “Что сказал покойник”? То есть спицей прорыла подземный ход и выбралась из замка на волю. Ну не можливе...
— Можливе. У нас говорят: “Гувно правда” (дословный перевод — говно правда). Когда я рассказала этот сюжет моей подруге Алиции, она тоже кричала, что это абсолютно невозможно, хотя она хорошо знает, что французские замки стоят на мягком камне. Их строили на холмах из известняка, его легко рыть. А чуть позже та же Алиция позвонила мне и извинилась: во французской газете был описан случай, очень похожий на мой. Настоящий случай — одного человека случайно заперли в подвале, и он прорыл ход, но не спицей, а маленькой антеннкой от приемника. Только моя Иоанна копала семь метров, а ему досталось полтора.
— В своей автобиографии вы пишете, что цыганка нагадала вам не быть богатой. Сбылось?
— Она сказала, что я никогда не буду очень богатой, но и никогда не буду в нищете. Меня это огорчает, потому что я хотела бы быть очень богатой. Мне очень нужно сейчас два с половиной миллиона долларов, чтобы спонсировать фильм по моей книге “Все красное”. Уже есть сценарий, и я хочу, чтобы его снимала режиссер из Кракова. Если бы у нас были деньги, тогда бы никто не навязывал нам актеров.
— Как вы оцениваете русскую экранизацию романа “Что сказал покойник”?
— Она хорошая, но есть несколько проблем. Добавлено слишком много полицейских сцен, и я понимаю почему: такой актер, как Олег Табаков, не может иметь мало времени на экране. Потом в “Покойнике” есть сцены, которые специально делались под русского зрителя. Есть, например, фразы про Рязань, но какое отношение Рязань имеет к бразильской мафии? Из этого получилось, что действует не международная или бразильская мафия, а только русская.
— Тиражи ваших книг, только в России они достигают 8 миллионов, разве они не приносят дохода?
— Мы сидим на этом тираже.
Хмелевская хлопает по светлой кожаной обивке дивана и показывает на мебель, подобранную в цвет слоновой кости.
— Все здесь. Еще каждый год я провожу каникулы где-то в Европе со своими детьми. Деньги — это все относительно. Да, в Советском Союзе выходили мои книги, мне платили исправно, но говорили, что нельзя деньги везти через границу и что я должна их потратить в СССР. Я ответила, что столько не пью. Ведь купить у вас было нечего.
— А ипподром? Ведь вы — известный игрок на бегах. Разве он не приносит дохода?
— Я несколько лет не была на ипподроме, года три. Нет времени. Если выпадает немного свободного времени, мне нужно отдохнуть. Страсти, знаете, утомляют.
— Как вы думаете, на те деньги, что вы оставили за много лет на бегах, построили хоть одну конюшню?
— Нет. Бывало, я проигрывала, но всегда выигрывала понемногу. Был случай — у меня не было денег. Мне предложили в одном городе авторские встречи с читателями. За каждую платили по 1000 злотых, и я рассчитывала получить 11 тысяч за 11 встреч. Поехала еще и потому, что там находился уникальный стекольный завод, где вручную выдували стекло. А я в то время его собирала.
В общем, провела встречи, получила 11 тысяч. Прилетела в Варшаву и прямо из аэропорта поехала на ипподром. Я в то время очень хорошо разбиралась в жокеях и лошадях. Узнала, что на самой лучшей лошади по имени Имплозия едет не тот жокей, какой обычно. Думаю, нет, без него Имплозия не придет первой. И поставила на другую лошадь в трипли — это когда три разные лошади должны прийти первыми в трех заездах. Многие мне говорили: “Ты сумасшедшая, тратишь все деньги”. А я поставила и выиграла 274 тысячи злотых. И тогда я подумала: “На какую холеру я мучилась на этих авторских встречах? На эти деньги я могла бы спокойно купить себе машину”.
— В общем, вы владеете собой и знаете правила управления азартом.
— Бывают у игроков такие периоды, что им не везет. Это может длиться несколько месяцев. Единственный выход тогда — играть маленькими порциями, делать маленькие ставки. Надо понять, в чем причина: если я играю на маленькие суммы, я проигрываю, а если на большие, то выигрываю. Но может быть и наоборот, надо смотреть и знать правила, руководящие азартом.
Если бы у меня хватило столько ума, чтобы я могла использовать эти правила в жизни, я была бы очень богатым человеком. И в какой-то степени я держусь их, но, когда приходят эмоции, азарт, я забываю обо всем и начинаю действовать по другим правилам. Но главное, что я их знаю и знаю, в чем моя ошибка.
— В последнее время, пани Иоанна, вы выступаете в неожиданном амплуа — даете советы: а) как готовить; б) как выжить с современным мужчиной и т.д. Почему? Ведь за вами прочно закрепилась репутация женщины, которая умеет стряпать только хорошие детективы.
— Это неправда. Я готовлю. Умею. Но не люблю. Берите бобы.
— Как пишете свои книги?
— На компьютере. Я освоила его только в той степени, какая мне нужна.
— Читаете ли вы детективы других авторов?
— Страстно. Я читаю в этом жанре все, что издается.
— Чем отличается криминальное чтиво, написанное мужчинами, от женского детектива?
— У мужчин они более жестокие, кровавые и агрессивные. Мужчины все время убивают, устраивают разборки. А женщины — больше любят тайну. Я люблю Агату Кристи, Роса Макдональда и обожаю Сименона — он весь у меня на полках.
— С чего это вдруг вы решили написать пособие “Как выжить с современным мужчиной”? И почему выжить, а не просто жить?
— Потому что, кто с ними выживает, сможет жить. Я написала это потому, что мне заказал издатель.
— Насколько жизнь подтверждает вашу классификацию мужских особей? Ибо мужчина, по Хмелевской, — это: 1) бугай на вольном выпасе; 2) секач-одиночка; 3) вожак; 4) мотылек; 5) трутень; 6) рыболов-спортсмен; 7) козел в огороде; 8) скунс; 9) кумир на алтаре; 10) памятник на пьедестале; 11) идиот и т.д.?
— Я пыталась представить все имеющиеся типажи мужчин, и надеюсь, это удалось. Многих я встречала, но это не значит, что все они были моими мужчинами. Это не все мой личный опыт. Однажды я провела опрос по телефону двадцати своих подруг. Я звонила и спрашивала: “Что твой муж сейчас делает? В какой позиции он теперь?” Оказалось, что из двадцати восемнадцать лежали на диване. И только двое были не дома. Один пошел выносить ведро с мусором, когда жена его подняла с дивана. А другой — лежал... под своим автомобилем. Мужчины ведут себя как нормальные животные. Что делает лев, когда он не охотится? Лежит, холера!
— Так все-таки можно выжить с современным мужчиной?
— Можно, если очень постараться. Надо его убеждать, что он самый хороший, самый лучший и важнейший.
— Вы написали инструкцию для других, а вам лично удалось выжить с мужчинами?
— Спокойно! Мой первый муж со мной разошелся, но можно сказать, что к этому имела отношение другая женщина. А у меня не было времени, чтобы за ним ухаживать.
— Так это вы рыдали над гусиным паштетом?
— Я, но при других обстоятельствах. Второго мужчину я добровольно устранила из своей жизни. А этот паштет связан с третьим мужчиной. Но я плакала не из-за него, а потому, что все плохое как-то одновременно сошлось. Проблемы с детьми, с моей мамой, которая прислала мне истеричное письмо, еще умерла моя тетка. И еще я расстраивалась из-за политического строя в стране. Слишком много проблем на одну женщину.
— Пани Иоанна, на каждого человека можно найти компромат. Какой компромат можно предъявить писательнице Иоанне Хмелевской?
— Ничего нет, кроме того, что я украла песок из-под дерева. Но я в этом давно уже созналась. Больше ничего плохого я не сделала. Я столько раз пересекала границу, что могла бы перевезти наркотики, оружие, но я никогда, глупая женщина, ничего не перевезла. Поэтому в автобиографии я написала все плохое про себя, чтобы не было повода меня шантажировать. Бедные шантажисты!
Прямо по коридорчику прикрытая дверь в комнату. Толкнув ее, я вошла и... И мечта моя осуществилась. Проклятый труп во всей красе лежал прямо посередке.
“ТТ, или Трудный труп”
“Иоанна, ты здорова? Нам небеса труп посылают, а ты словно и не рада такому подарку судьбы. Ну я — понятное дело, у меня жизненная катастрофа, но ты почему не реагируешь?” (“ТТ, или Трудный труп”).
“Заваривая чай, я лихорадочно соображала, нет ли в доме какой-нибудь отравы с отсроченным действием. Он меня укокошит, а потом и сам рухнет бездыханным рядом с моим трупом. Нет, не получится, не пускать же в ход пятновыводитель...” (“Клин клином”).
“Крючок, как в масло, входил в застывший раствор между камнями. Практика показала, что это было очень удобное орудие, и я смело могу рекомендовать его другим узникам. Головкой крючка очень удобно выковыривать пропитавшиеся водой кусочки раствора. Гвоздем, например, было бы значительно трудней” (“Что сказал покойник”).
“В пятом заезде я поставила на фукса и стала с нетерпением ожидать, что же из этого выйдет, так как до сих пор побеждали сплошные фавориты, прямо зло брало. Правда, на одном фаворите я выиграла-таки 68 крон, но ведь это мелочь, позор для моего польского гонора. Протест моего польского гонора против несправедливости проявился в том, что я стала ставить подряд в каждом заезде на 6-4” (“Что сказал покойник”).
“Я сидела за столиком и ревмя ревела. Слезы лились прямехонько в гусиную печенку, так что соуса, которого по рецепту не полагается, образовалось жуткое количество. Его становилось все больше и больше, пока блюдо не стало совсем несъедобным. Напротив, как все уже легко догадались, сидел мужчина, который меня разлюбил” (“Как выжить с современным мужчиной”).
