Теория глупости

  Презентация нового романа Андрея ЯХОНТОВА “Теория Глупости” состоится 30 июня, на празднике “МК” в Лужниках. Книга на днях увидит свет в издательстве “МИК”. В ней действуют те же персонажи, что и в первой части дилогии — “Учебник Жизни для Дураков”, пособии, давно полюбившемся читателям и помогшем не одному поколению остолопов и недоумков обрести разум, счастье и богатство. Однако появились и новые лица: губернаторы Удмуртковатый и Стервятников, имиджмейкер Овцехуев, писатель-юморист Худолейский, режиссер Захар Костариканский и актриса Аглая Страшенная... Логика характера главного героя произведения Маркофьева — обаятельного циника и беззастенчивого лгуна, пройдохи и пропивохи — не могла не привести его в коридоры власти, к таким же, как он, жуликам, краснобаям, хитрованам. Маркофьевцы      День ото дня он расширял ряды своих сторонников, вербовал рекрутов в свою все разраставшуюся армию маркофьевцев.
     На митингах и маевках ему рукоплескали. Благодарные физкультурники подбрасывали Маркофьева в воздух и ловили, он взмывал вверх и кричал с высоты птичьего полета:
     — Все за мной! В новую жизнь! В XXII век!
     Но ему было мало. (Ему всегда и всего не хватало). Мы разыскали космонавта, с которым познакомились на пути из Австралии, и по его рекомендации мой друг был зачислен в отряд покорителей космоса. Приступил к тренировкам и фотографировался на фоне центрифуги в скафандре с надписью “летчик-космонавт Маркофьев”. Мануальные и визуальные сеансы      Именно в этом скафандре и мотоциклетных перчатках Маркофьев вскоре появился на телевидении с программой, которая снискала ему любовь и признательность миллионов почитателей — сеансами визуального исцеления на расстоянии. Многим, я уверен, запомнились его ежевечерние проповеди. (Отвалено за эфир было немало.) Под усыпляющую, расслабляющую, похожую на шум прибоя музыку на экране возникало щербато улыбающееся лицо моего друга, он мерцал глазами и повторял, гипнотизируя зрителей:
     — Мы умнеем... Мы умнеем на порядок... На два... Завтра все бодрыми рядами отправляемся в банк “Чавыча” и вносим последние сбережения на мой счет. Поддержим мой избирательный марафон! Уже через месяц, сразу после голосования, ваши брошенные в плодоносную почву зерна, ваши зарытые в навоз золотые дадут всходы. Еще через два дерево закустится ветвями, а затем на вас прольется дождь плодов-дивидендов.
     Бархатистая мягкость его голоса действовала безотказно. Многие, не дождавшись утра, срывались с мест и бежали в банк, боясь опоздать. Выстаивали длинные очереди, чтобы с рассветом вручить операторам и контролерам свои гроши... На разные голоса      Маркофьев же не самоуспокаивался, не останавливался на достигнутом, по его просьбе нанятые им сатирики и актеры в других телепередачах твердили: “Мы не халявщики, а партнеры”; в еще одном телепроекте: “Мы сидим, а денежки идут”; и, наконец: “Бобер-инвест — отличная компания”.
     Финансовые поступления текли в наши закрома рекой. Самосожжение      Его избирательная карусель раскручивалась, дуга популярности и кривая успеха шли по восходящей. Когда на манифестации кто-то из задних рядов упрекнул Маркофьева в двойном гражданстве, он выхватил из кармана загранпаспорт и публично его спалил. Потом повторил эффектный трюк на телеэкране. У него было множество старых и совсем недавно выписанных, поддельных и настоящих, купленных и украденных, а то и просроченных ксив; на каждой новой встрече с населением он предавал какую-нибудь из них пламени, широкомасштабно заявляя, что расстается с прошлым и выходит из очередного скомпрометировавшего себя объединения, союза, движения... В которых, оказывается, долгие годы состоял, числился, платил членские взносы. А кое-где регулярно получал зарплату. В кармане      Победа, мы в это верили, у нас в кармане.
     Но не таков был Маркофьев, чтобы почивать на лаврах до срока.
     По рекомендации специалистов он сел на строжайшую диету. Более адского самоистязания для себя не придумал бы никто. Маркофьев переносил его с подлинно христианским смирением, стоически.
     — Что толку худеть, бороться за стройность фигуры и свежесть лица, если тебя никто не знает? — вопрошал он. — Будь хоть толстяком, хоть уродиной, кого это трогает? Иное дело, если ты знаменит...
     Он возглашал:
     — Мне надо выглядеть, смотреться, быть красивым... Я просто обязан бороться за осиную талию и лик без морщин. Так что задача двуедина: выбиться из вторых рядов в первые и начать за собой ухаживать, поддерживать организм в наилучшей форме...
     *ЕСЛИ ХОТИТЕ ПОХУДЕТЬ — САДИТЕСЬ ЗА СТОЛ НЕ С НАМЕРЕНИЕМ СЪЕСТЬ КАК МОЖНО БОЛЬШЕ, А С НАМЕРЕНИЕМ ВООБЩЕ НЕ ЕСТЬ ИЛИ ЕСТЬ КАК МОЖНО МЕНЬШЕ!
     Это помогает. Как вылепить образ?      И еще он говорил:
     — Нельзя упускать ни единого шанса... Предположим, тебе захотелось пить. Но разве это повод, чтобы объявить всем, что тебя мучает жажда? Конечно, нет! Ты должен придумать что-нибудь такое, что скажет о тебе гораздо больше, чем о мучимой жаждой посредственности. Например: “Наелся утром красной икры, теперь все время пью...” Или: “Согласно системе йогов, надо выпивать в день десять стаканов воды... Или: “Ну и погулял я вчера... Как говорится: в пьянстве замечен не был, но по утрам жадно пил воду...” Понимаешь? Понимаешь, о чем я толкую? Надо лепить свой образ, надо создавать имидж, надо поражать богатством натуры и насыщенностью жизни, которую ведешь... Троица      И он лепил, ваял, отсекал лишнее и приращивал, подрисовывал к своему лику новые, сводившие с ума поклонников и поклонниц, подробности и черты.
     Колонны его единомышленников и единоверцев прирастали численностью ежедневно. Все штабисты уже не помещались в одном (замечу: просторнейшем) здании. В мой отдел плавно перетекли люди, работавшие с Маркофьевым и Лаурой в Фонде реабилитации чернобыльцев. Затем влились активисты из движения в поддержку сжигания старых документов и удостоверений. Вскоре под мое начало перекочевали ведущие и рядовые сотрудники международных подразделений ФУФЛООс. На повышенные ставки были оформлены также мужчина, у которого я якобы пытался угнать “Ауди”, и его помощница с яйцами, точнее, без яиц — ибо их я у нее будто бы отнял, выхватил, пробегая мимо. (Деятельность этих двоих контролировал лично Маркофьев.) Филиалы нашей разветвленной сети были открыты во многих городах и весях. Их курировал Моржуев. Утром, придя в свой кабинет, Моржуев обзванивал региональные точки и спрашивал, чего им недостает для нормального функционирования? На него обрушивался шквал просьб: бескорыстные помощники требовали деньги, дополнительные офисы, мебель, канцелярские товары и даже льготные путевки в санатории.
     — Минуточку, записываю, — говорил Моржуев и держал паузу, разумеется, не занося в блокнот ни единой строчки. Потому что ни одну из просьб никто выполнять не собирался. Важно было, чтобы добровольцы с огоньком поработали до начала избирательной кампании. И плевать было, что будет потом.
     — Да-да, — говорил Моржуев, — уже печатаются дипломы передовикам, собираемся награждать лучших энтузиастов. Денежная премия к диплому прилагается обязательно. Не подкачайте, выложитесь до последнего, а за нами не заржавеет...
     Разумеется, никакие дипломы нигде не печатались, денежные премии лучшим из лучших если и выписывались, тут же присваивались Моржуевым, Овцехуевым и детективом Мариной.
     Эта троица — Моржуев, Овцехуев и детектив Марина — спелась еще и в том, что намастырилась постоянно, и в рабочее время тоже, выпивать. Выпив же, забывала в кафе и ресторанах мобильные телефоны, дорогущие ноутбуки с базами данных, собственные пальто, плащи и бумажники. Ах, какая это была пожива для конкурентов, которые мечтали проникнуть в наши секреты...
     Вернувшись с очередной пропагандистской акции, троица либо запиралась в каком-нибудь дальнем кабинете, либо начинала праздновать и отмечать успех у всех на глазах, ничуть не стесняясь и не тушуясь.
     — Надо же, — хвастал Моржуев, — повезло так повезло! Удалось слямзить с приема 0,75 “Балантайна”. Все отвернулись, когда Маркофьев заговорил, а я бутылку — за пазуху! Красота...
     О какой красоте он говорил? О той ли, которая спасет мир, или о чем-то не менее прекрасном?
     Попутные контрольные вопросы. Как вы считаете, собеседники Моржуева на другом конце провода работали на износ или тоже врали? Могла ли при подобном отношении к делу избирательная кампания завершиться успешно, а не провалом?
     Ответ. Конечно, могла и должна была завершиться именно оглушительным успехом, потому что и все вокруг — я это видел — работали спустя рукава, а наша команда объединяла в своей упряжи ярких самородков, что не так уж часто случается. Кто меня окружал?      Чего я цеплялся к этим троим, если на службе меня сплошь окружали горькие пьяницы, матери-одиночки, отцы, имевшие от разных жен по четверо-пятеро детей, да еще сынки, дочки и племянники крупных руководителей — и никто из поименованных коллег ни в полную силу, ни вполсилы не работал и работать не желал. Когда какой-нибудь сотрудник выходил из кабинета, а на столе его начинал в это время дребезжать телефон, соседи трубки не снимали.
     — Почему? — однажды спросил я.
     — Зачем нужно? — хором ответили мне. — Вдруг это по поводу какого-нибудь задания... Не найдут того, кому непосредственно поручали, взвалят на нас...
     Я решил преподать урок. И взял трубку чужого дребезжавшего телефона. Это оказался звонок из фирмы, с которой мы сотрудничали на предмет печатания наглядной агитации.
     — Вы кто? — спросили меня.
     Я назвался. И точно — услышал просьбу срочно приехать и увезти из типографии пачки красочных плакатов.
     Полезный совет. Если уж снимаешь трубку, то первым делом, еще не различая голоса собеседника, кричи: “Але, але... Тьфу... Ничего не слышно!” И лишь потом выслушивай информацию. В зависимости от того, что услышал, либо продолжай кричать, что не можешь ничего разобрать, либо проси перезвонить и уж на этот раз трубку не сниманий. В редких случаях допустимо сказать, что помехи закончились. Не паникуйте!
(Универсальный совет)      Иногда телефон разрывается от звона, а почтовый ящик полон извещений. Все, будто сговорившись, грозят прийти к вам в гости или зовут к себе; на службе подсыпают и подсыпают заданий, а женщины (мужчины), взбесившись, назначают свидания одновременно. Как успеть все совместить?
     НЕ ПАНИКУЙТЕ! В результате, как правило, получается так, что никто к вам не приходит, а сами вы удачно увиливаете от приглашений или они не подтверждаются, поручений и заданий начальство не проверяет, а женщины (мужчины) про вас забывают. ВСЕ СКЛАДЫВАЕТСЯ НАИЛУЧШИМ ОБРАЗОМ. Еще не родила      Повторюсь: все мои действия были подчинены одной цели — победе Маркофьева на предстоящих выборах. Я был погружен в кипучую лихорадку его бескрайней деятельности и выматывался до умопомрачения. Дома и на достраивающейся даче появлялся редко. Рассуждая и сам себя убеждая, что Вероника должна же меня и мою замотанность понять. Извинить. Мы ведь с ней были настолько близки, настолько проникались заботами друг друга...
     Поэтому к мелким проявлениям недовольства с ее стороны я относился не всерьез и даже положительно: они, на мой взгляд, свидетельствовали о неравнодушии ко мне. Что касается вздорных претензий ее родителей, их эскапады и вовсе не следовало учитывать. Так я думал и, разумеется, ошибался.
     Контрольный вопрос. Кого послушает образцовая дочь — мужа-дурака или умных родителей?
     После очередного трехдневного отсутствия дома (мы с Маркофьевым посещали нефтепромыслы) обида возлюбленной достигла столь высокой отметки на шкале возмущения, что длинноносенькая глупышка просто не пустила меня на порог. Не открыла дверь. (Я собирался, зарулив прямо из аэропорта и торопясь в штаб, принять душ, переодеться, взять кое-какие справки.)
     Выручать меня примчался Маркофьев. Он долго увещевал не желавшую вступать с нами в общение страдалицу сменить гнев на милость, она оставалась непреклонна.
     — Небось не одна сейчас, вот и не открывает, — шутя, успокаивал меня он.
     Мы спустились по заплеванной и замусоренной лестнице вниз, вышли на улицу. Вечерело. В сумраке редкие прохожие не узнавали кандидата в депутаты, иначе вокруг нас собралась бы толпа.
     Маркофьев не отпускал свой лимузин и убеждал:
     — Поедем в казино... или в кабак... Развеемся...
     Я не хотел. Сам не зная, на что могу рассчитывать, решил простоять под окнами разгневанной своей медсестрички всю ночь.
     — Поехали... Развлечемся, — звал Маркофьев. Не бросал меня, и это было с его стороны очень по-товарищески.
     Окончательно стемнело. Прохожие исчезли. Лишь в конце пустынного переулка маячила группа: две ярко намазанные девицы и расхристанный паренек, все трое толклись возле молодежного кафе на углу.
     — Девчонки, как дела? — крикнул им Маркофьев.
     — Пока не родила, — в рифму ответила одна из наяд.
     (По-прежнему все вокруг понимали друг друга с полуслова, только я оставался в стороне от общечеловеческого языка взаимопереплетения.)
     — Я бы к ним примкнул, принял участие, — причмокнув, сообщил Маркофьев.
     Вероятно, призывный вид девиц его возбудил. И дольше оставаться со мной стало невмоготу. Потоптавшись рядом еще минут десять, он скользнул в машину.
     — Счастливо оставаться. Чао. Кукуй — и знаешь, что получишь в результате, — напутствовал меня он и умчался.
     Я не знал, как быть. Собрался было снова подняться и позвонить в дверь трогательной своей глупышке, но увидел: живописная группа отчалила от кафе и приближается.
     Контрольные вопросы. Зачем я их ждал? Что они могли мне сказать, чем помочь?
     Поравнявшись со мной, одна из девиц тщательно примерилась, задрала ногу и изо всей силы ступней и каблуком припечатала стоявшую возле обочины легковуху. Взвыла сигнализация. Парень и девицы заржали и пустились наутек. А из дома выскочил мужик с металлическим прутом.
     — Я вас давно секу, скоты! — орал он.
     Ему на помощь спешил второй — с цепью наперевес. Убежать я не мог, даже если бы захотел.
     Вскоре подоспела милиция.
     — Он полночи тут крутился и выжидал, — рассказывал владелец авто. На гособеспечении      Маркофьев говорил:
     — Я обрел себя... Раньше я врал бессмысленно, ибо выгоды, которые получал от вранья, были микроскопическими. Теперь я вру на государственном обеспечении. И, так сказать, за государственный счет. То есть моя безответственная болтовня и ложь обеспечиваются золотым запасом нашей родины. А выгоды, которые я от обмана получаю, измеряются неисчислимыми благами. Я никогда не мог поверить, что ложь столь щедро оплачивается из бюджета! Политика — мое призвание! — все воодушевленнее повторял он. “Золотые ворота”      Следующим его шагом был визит в Думу на Охотном Ряду. В поместительном зале заседаний мы никого не обнаружили, хотя на электронном табло мелькали цифры проходившего в тот момент голосования. Зато в крохотном кафе при гостинице “Националь”, находившемся в двух шагах от официальной депутатской заводи — по другую сторону улицы Горького, нашли всех нужных нам народных избранников.
     — Деньги делаются и делятся тут, — сказал Маркофьев. — Поэтому кафе неофициально называется “Золотые ворота”. Все сколько-нибудь значимые люди сидят тут и трут, трут, делят барыши...
     Мы заказали виски со льдом и наблюдали.
     — В общем-то депутатов обработать несложно, — говорил Маркофьев. — У них убогие представления о роскоши и богатстве. Вот этот, — он показал на прошелестевшего мимо низкорослого шустрика, все черты лица которого будто сползли к носу, сосредоточились на крохотном пространстве, оставив остальное поле свободным, — носит галстуки из натуральных золотых нитей. Ему это кажется подобающим его уровню... А эта... — он ткнул в дородную даму, — по старинке хранит верность бисеру, люрексу да еще усугубляет пошлый блеск огромными брошами, неважно — бриллиантовыми или бижутерийными... Гораздо труднее будет с другими субчиками, — он кивнул на скромного по виду клерка без золотых перстней, но с часами огромными, как консервная банка. — Знаешь его прозвище? “Мишка — два процента”. Этот тихушник с каждой заключенной сделки берет два процента.
     И еще он сказал:
     — Раньше были в моде туфли на “платформе”, а теперь часы на “платформе”...
     В зал вошел и огляделся похожий на филина тип в старомодных массивных очках.
     — Главный банкир... Он за то, что ставит свою подпись на документе, визирует его, берет уже четыре процента...
     Филин подсел к ханурику с консервной банкой на запястье, и они вступили в оживленную беседу. Вскоре к ним присоединился третий дохлик в рваных ботинках довоенного образца.
     — А это вообще король, — сказал Маркофьев. — Договорился с иностранцами, что вернет им тридцать процентов нашего государственного долга. Те обрадовались — хоть что-то получить... Россия ведь бедная держава. А он скупил векселя и получил с госструктур должок полностью. Тридцать процентов отдал, семьдесят оставил себе. Ну, разумеется, поделился с теми, кто из бюджетного кармана эти деньги ему отстегнул...
     Глядя на этих умельцев, Маркофьев маялся:
     — Пустят ли они меня в свою семью?
     Он громко объявил:
     — За все столики шампанское! Я плачу! Кого почитаем?      Когда после удачно завершившегося знакомства мы вышли из кафе на улицу, Маркофьев ударился в философию:
     — Кого почитаем и ценим? Святых или тех, кто придумывает способы и комбинации объегорить остальных? Таких возят на машинах, их жизни стерегут службы охраны, им выделяют лучшие дома, нет, хоромы... Вот, значит, кто в почете... Так было всегда... Кого всегда оберегало и охраняло человечество? О ком заботилось? Может быть, о великих мыслителях? Ученых? Кого оно носило на руках и возило на колесницах, а сейчас катает в бронированных лимузинах? Чью жизнь оно стремилось продлить во что бы то ни стало? Пушкина и Лермонтова? Сократа и Архимеда? Или Сталина и Мао Цзэдуна?
     Он воскликнул:
     — Плевать это общество хотело на поэтов и философов! На врачей и строителей! Учителей и музыкантов. ПОЧИТАЕТСЯ И ОЦЕНИВАЕТСЯ ПРЕЖДЕ ВСЕГО УМЕНИЕ ЗАРАБОТАТЬ МНОГО ДЕНЕГ. СПОСОБНОСТЬ СОСРЕДОТОЧИТЬ В СВОИХ РУКАХ ВЛАСТЬ.
     Контрольный вопрос. Чем определяются размеры богатства? Умственными способностями его обладателя или количеством преступлений, которые он совершил, но благодаря уму не попался?
     Ответ дайте сами. Нельзя задерживаться      Стоя напротив гостиницы “Москва” и решая, куда направиться: в ресторан “Красная площадь”, открытый в Кремле, или секретное казино в подвале того же “Националя”, мы наблюдали, как подкатывают к подъезду Думы солидные машины. Кто в них сидел (помимо водителей)?
     — Вот уж не великие умы современности, — констатировал Маркофьев. — Но им зачем-то придана охрана. Кому они нужны — кроме родных и близких? Кто покусится на их жизнь? (Если они не вступили в сговор с криминалом и не сделали ничего преступного?)
     Но милиционеры, охранявшие эту спецстоянку этого спецтранспорта, делали страшные лица и громко кричали на зевак и случайно замедливших шаги прохожих:
     — Проходи, проходи быстрее! Здесь нельзя задерживаться!
     Контрольные вопросы. Кому придет в голову покуситься на жизнь депутата? Вам придет? Кому тогда? Они, эти сановники, так похожи на Столыпина? Сказать, на кого они похожи, эти охламоны? Или бонз оберегают, потому что прохожие способны помешать течению государственных мыслей?
     Задание. Подыщите другие аргументы: почему и зачем их стерегут? Возвращение      Ночью в дверь позвонили. С бешено колотящимся сердцем я пошел открывать. И обнаружил на лестничной площадке Маркофьева. Он ввалился в грязных ботинках и перепачканном плаще — будто полз к моему дому по-пластунски.
     — Лаура, Лаурочка, — всхлипывал он.
     На него страшно было смотреть.
     — Что случилось? — Я взял его за плечи.
     Он прятал заплаканное лицо. И повторял, икая:
     — Лаура... Лаурочка... Она была такая... Ты помнишь ее?
     — Она в больнице? Дома?
     Он кивнул.
     — Еще кто-нибудь в квартире есть?
     Он замотал головой.
     Плохо попадая в рукава и носки, я наспех оделся. Мы вышли на улицу. В такси он продолжал хлюпать носом.
     — Лаура, Лаурочка...
     Перед дверью его квартиры я собрал волю в кулак. Он с трудом таки вставил ключ в замочную скважину.
     В прихожей, подозрительно на нас глядя, стояла Лаура.
     — Чтоб тебе! — сказал я.
     — Лаура! Лаурочка! Как я рад, что ты снова со мной! — запричитал он и полез к ней обниматься. Она медленно стянула с ноги тяжелое, на деревянной подметке сабо и звезданула каблуком ему по лбу.
     Он отпрянул, схватился за голову и присел, а потом неподвижно растянулся на коврике.
     — Ты убила его, — сказал я и склонился над беднягой.
     Веки его дрогнули, глаза открылись.
     — За что? — спросил он. Кто, почему, как и зачем женится?      Он говорил:
     1. Часть мужчин женится на домработницах — чтобы те обстирывали, готовили еду, убирали квартиру.
     Но зачем это нужно, если можно вызвать домработницу?
     2. Часть женится на постельных прелестях. Чтоб ублаготворяли в койке.
     Но зачем это нужно, если есть продажные девки?
     3. И лишь малый процент выбирает настоящих подруг.
     — Я — из этой категории, — повторял Маркофьев. Нестрашная накладка      На всякий пожарный Маркофьев решил войти в контакт с правоохранительными органами и криминалом. Тут произошла небольшая накладка. Глава пресекающего преступления ведомства и криминальный авторитет назначили нам встречу в одно и то же время и в одном и том же загородном мотеле, правда, в разных залах. Один — в Изумрудном, другой — в Малахитовом. Мы толкнулись в первый: там сидел обвешанный золотыми цепями громила в замызганном свитере. Маркофьев заговорил с ним на фене, но предполагаемый вор в законе на деле оказался главным милиционером, который ради конспирации снял форму и погоны и нарядился в обычный дачный прикид. Бандюк же, напротив, напялил в тот вечер милицейский китель — поскольку сразу после свидания с нами шел на дело: ему предстояло ограбить квартиру собирателя Фаберже, явившись туда под видом блюстителя порядка.
     Недоразумение утрясли, и криминалитет, и органы охраны обещали Маркофьеву безоговорочную поддержку. К концу встречи, плавно перетекшей в дружеское застолье, в мотель пожаловал Иван Грозный, он расцеловался с обоими нашими собеседниками и поднял бокал за их здоровье.