В России хосписов на всех не хватает...
В России безнадежный больной обречен дважды. Один раз на смерть. Второй — на одиночество. Нет, родные от него не отворачиваются. Помогают чем могут. Да только многого они не умеют. Разве что поплакать вместе. А такие пациенты нуждаются в постоянном контроле врача.
Самое жестокое — равнодушие профессионалов. Это без их помощи остаются онкологические больные в последний миг своей жизни. Их не ждут нигде — ни в хосписах, ни в больницах.
Так не должно быть, считает Петр Николаев (фамилия изменена по просьбе доктора) — врач одной из городских больниц, который после обычной больничной смены, а порой и после ночного дежурства, спешит к смертельно больным людям...
— Что заставляет вас каждый раз бросать все свои дела и, невзирая ни на что, мчаться на другой конец города к безнадежному больному?
— Это началось во время учебы в институте, когда я подрабатывал медбратом. Тогда я начал ухаживать за обреченными людьми. Для меня это со временем стало второй работой, с которой нельзя уволиться. Я не могу отказать человеку. Он уже позвонил и в “скорую”, и в поликлинику, и во все местные больницы. И ему везде отказали. Получается, что я — его последняя надежда.
Хотя и я тоже не лечу болезнь как таковую. Это невозможно. Я пытаюсь бороться с ее проявлениями. Одно из таких проявлений — боль.
— Каково это — постоянно ощущать чужую боль? Мне кажется, от этого самому свихнуться можно.
— На самом деле человек с онкологией не всегда испытывает боль. Среди моих пациентов, больных раком, только треть мучилась болями из-за самой раковой опухоли. Во всех остальных случаях причина в другом. В организме человека, как известно, все взаимосвязано. И болезнь бьет по самым слабым местам организма. Если у человека до того, как ему поставили страшный диагноз, была слабая печень, то во время болезни она “ломается”, состояние больного обязательно на ней отразится. Слабые органы перестают нормально работать и... добавляют человеку боли.
В основном моя помощь в этом и заключается: понять, какой орган дает сбой, постараться наладить его работу и избавить человека от лишней боли.
Если знаешь, из-за чего возникает истинная боль, то избавить пациента от мучений несложно. Достаточно провести необходимые процедуры, которые, кстати, может проделать любой врач, и человек снова чувствует себя хорошо.
Именно из-за того, что очень сложно понять, что и почему болит, многие врачи предпочитают не утруждать себя исследованиями. Просто глушат боль наркотиками.
— Я правильно понимаю, что такое лечение может продлить жизнь безнадежному больному? Хотя бы на некоторое время?
— Конечно, если к онкологии добавляется еще и плохая работа других органов, то жизни это не прибавляет. Однако главное не это. Если уж человеку суждено умереть, то последние дни его жизни он имеет право прожить достойно. Именно этим я и занимаюсь.
— Что самое трудное в работе с обреченными?
— Трудное... Уж во всяком случае не в работе. Провести медицинские манипуляции, скажем, откачать жидкость, чтобы облегчить страдания, убрать боль, — это несложно. Страшнее другое — спрятать глаза от человека. Чтобы он, не дай бог, не прочел в них твои мысли.
— Но ведь и непроницаемая маска на лице как-то не сочетается с милосердием.
— А что на самом деле милосерднее? Плакать вместе с больным? Убрать боль, облегчить страдания — вот настоящее милосердие.
— Ваши пациенты — какие они? Как принимают перст судьбы?
— Как и должно быть в жизни — по-разному. Кто-то смирился со своей долей. И просто ждет смерти... А кто-то не верит в конец. И борется до последнего.
— Родственники больного — ваши помощники?
— Мне приходится работать не только с самим пациентом, но и с его близкими. Им тоже несладко. В доме, где умирает человек, царит тяжелейшая психологическая обстановка. И родственники нуждаются в поддержке не меньше, чем сам больной. Это один из важнейших моментов моей работы. Особенно тяжело убедить их в том, что они все сделали правильно, что они ни в чем не виноваты.
Без родственников не обойтись умирающему человеку. Они даже важнее, чем врач. Ни одно казенное заведение с медперсоналом, с минимальной зарплатой, не сможет заменить дом и не подарит теплоту и ласку, которую дарят близкие люди.
— Что эта работа дает вам?
— Эта работа, несмотря на то, что она дико тяжелая, доставляет мне удовлетворение. Да, мои пациенты умирают. Но человеку надо помогать до тех пор, пока бьется сердце. Пусть он проживет только месяц, но я постараюсь сделать все, чтобы в течение этого месяца он мог жить как нормальный человек: был в полном сознании, мог выходить на улицу, не страдал от болей.
У меня был пациент, который прожил целых пять лет после того, как я начал за ним наблюдать. Разве это не здорово? И кто знает, смог бы он без моей помощи, без поддержки родных столько прожить?
Но, к сожалению, я не могу помочь всем. Иногда у меня просто не хватает времени. Я даже не веду историй болезни. У меня нет никаких дневников. О чем я сам очень жалею.
— А разве у вас нет помощников, я имею в виду врачей, которые тоже ухаживают за смертельно больными людьми?
— К сожалению, нет. Это совсем не престижная работа. Она не приносит славы. С ее помощью нельзя сделать карьеру. Но главное — опять же деньги. Даже те врачи, которые и специалисты хорошие, которые и работу свою любят, — и те отказываются. Они понимают, что этому делу надо будет отдать всего себя, что, возможно, придется работать и бесплатно. Не каждый специалист готов к этому. А сердобольные старушки, которым ни слава, ни карьера не нужна, для такой работы по большому счету не годятся. Хотя их довольно часто приглашают в качестве сиделок. Слишком часто они охают и причитают. И наносят больному постоянную душевную травму...
— Как ваша жена относится к тому, что вы не сделали карьеру, не приобрели славы, не заработали много денег?
— К счастью, дома меня понимают. Хотелось бы, конечно, больше времени проводить с детьми — у меня их трое. Но не получается.
— У вас уже практически сформировался свой подход, своя методика по уходу за онкологическими больными. А не пора ли уже выпустить, например, “инструкцию” для тех, кто пойдет по вашим стопам?
— Я не могу этого сделать. Не потому, что не о чем написать, а потому, что я занимаюсь этим делом фактически незаконно. У меня нет лицензии на частную предпринимательскую деятельность. Ее очень трудно оформить. Но если бы даже я ее купил, мне бы пришлось устанавливать жесткие расценки. Чтобы с той же налоговой службой расплатиться. А это невозможно... Кстати, именно поэтому ни свою деятельность, ни свою фамилию я не афиширую. И очень прошу не называть ее в газете.
Большинство моих пациентов — пенсионеры. И никто из них не может оплатить подобную работу в полном объеме. Порой заплатят мне за бензин — и то хорошо. А кто-то может лишь лекарства оплатить. Бывает, что у людей вообще нет денег. Ведь онкологические больные — самые нищие. Пока они дойдут до последней стадии болезни, все деньги на лечение потратят. Если честно, то мне периодически встречается состоятельный пациент. Тогда все затраты окупаются. Фактически за его счет мне удается пролечить сразу несколько самых безденежных больных.
— А как же на вас выходят больные?
— По сарафанному радио. Знакомый знакомому или соседям передает мой телефон. Только так. Да и не хватит меня одного на всех.
— Почему вообще так получается, что неизлечимо больным людям никто не приходит на помощь?
— Наша система здравоохранения не заинтересована в том, чтобы помогать умирающим людям. Пользы от таких больных — никакой. Лекарства обходятся дорого. А сколько вообще затрат приходится нести! Ведь за людьми, обреченными на смерть, нужен постоянный уход.
— Но кто-то же должен заниматься этим в государственном масштабе, а не в частном?
— Для этого существуют хосписы. Но наши хосписы ненамного лучше больниц. Там такая же копеечная зарплата. А значит, соответствующее отношение к работе медицинского персонала. Там тоже не хватает денег на элементарные вещи. Российский хоспис не самое лучшее место, где человек мог бы достойно встретить смерть.
Вот и получается, что обреченные практически обречены дважды: и на смерть, и на жестокость...
