Кто не знает пана Зюзю из “Кабачка “13 стульев”, Люлька Советского Союза из вытрезвителя, Старого Аптекаря из Одессы, кто не видел спектаклей прославленного Театра сатиры...
Постоянный автор нашей газеты Зиновий Высоковский рассказывает в своей книге о себе и о тех, кто прошел через его жизнь и сердце. Владимир Поляков, Аркадий Райкин, Владимир Этуш, Анатолий Папанов, Татьяна Пельтцер, Андрей Миронов, Владимир Высоцкий...
Эта книга — жизнь сквозь призму юмора.
Сегодня мы публикуем отрывок из главы “Очко в Театре сатиры”, посвященный Анатолию Папанову.
В Театре сатиры у меня очко — 21 год. Как пел Владимир Высоцкий: “Я из дела ушел, из такого хорошего дела, ничего не унес, отвалился в чем мать родила...” Я так красиво не скажу, конечно, но это точно...
В Театре сатиры меня укоряли на худсовете, что я все роли играю как бы от себя. Но в спектакле “Пена” по Михалкову, который, конечно же, заранее был обречен на Государственную премию (помню, когда ее разбирали на труппе, сам Сергей Владимирович сказал: “Пьеса, конечно, острая, я предчувствую возражения, но уверен, что партийная печать нас поддержит”. И, конечно же, поддержала, и премию дали)... И вот в “Пене” я наклеил бороду, меня хвалили, говорили, что в роли Соломы я отошел наконец от себя. Я сказал об этом Райкину. И он сказал: “Далеко не отходи”...
К концу 70-х он уже перестал хватать звезды с неба и находился в гипертрофированном состоянии самозабвенного любования самим собой, панической боязни своей супруги и беспрерывного цитирования бедного Всеволода Эмильевича Мейерхольда, у которого он был, судя по его рассказам, правой рукой. Не знаю, как Мейерхольд, но главный Сатиры никогда не упускал случая унизить нашего брата артиста, показать, какое мы все быдло и как нам всем далеко до тех вершин, где царят и общаются на равных он, Лиля Брик, Эльза Триоле, Луи Арагон и особенно их “общий” с супругой брат Питер Брук. “Наш брат Питер Брук” — это лейтмотив, это песня песней... В печенках у нас сидел этот “наш брат Питер Брук”...
Никогда не забуду, как на одном из сборов труппы после летнего отпуска, приехав из Парижа, главный выступил перед внимающей ему в мертвой тишине труппой с такой сентенцией: “Вот наш брат Питер Брук на каждый свой спектакль набирает выдающихся артистов со всех стран мира по контракту, а я с моей планкой вынужден всю жизнь работать с вами... Наш брат Питер Брук...”
“Знаем мы вашего брата”, — раздался голос Анатолия Дмитриевича с неповторимой папановской интонацией. “Что?! — заорал главный. — Что вы сказали, Анатолий Дмитриевич?!” “Да нет, ничего, просто мы тоже с удовольствием поработали бы с вашим братом!” — спокойно ответил Папанов.
“Черт меня дернул утвердить на трагические роли двух клоунов. Одного из Театра миниатюр, а другого из Театра сатиры”, — сокрушался Столпер.
Папанов мог все. Он валил залы от хохота в комедиях и заставлял плакать в драмах.
“Зиновий Высоковский родился в Таганроге... Для юмориста — это уже большая удача! Но он на этом не остановился и там же, в Таганроге, окончил школу им. А.П.Чехова с золотой медалью... Для артиста — это большая редкость, но он и на этом не остановился и там же, в Таганроге, окончил Радиотехнический институт... И для юмориста, и для артиста этого вполне достаточно, но он и на этом не остановился и закончил с отличием, уже в Москве, Театральный институт... Для инженера — это больше чем достаточно...
Сейчас с автором, инженером и артистом Зиновием Высоковским мы работаем в Московском Театре сатиры. Казалось бы, этого достаточно... Но он и на этом не останавливается: играет спектакли, выступает на радио, на эстраде, в кино и пишет... Пишет фельетоны, монологи, юморески. И сам их исполняет, “по большому счету”, в мягкой присущей ему манере... Но и этого ему мало: в телевизионном “Кабачке “13 стульев” он еще взялся за нескончаемый роман о зайцах... И вот тут от имени моего Волка и от себя лично мне хочется от всей души сказать Зиновию Высоковскому: “Ну, Зюзя! Погоди!”
народный артист
СССР.”
В 1968 году в расцвете сил и таланта после “Доходного места” Марк Захаров снял телевизионный фильм “Швейк во Второй мировой войне” по Бертольту Брехту. Я сыграл в нем роль Швейка, Анатолий Дмитриевич — Гитлера. Весь цвет Театра сатиры был занят в этой работе. Забегая вперед, скажу, что зритель этого фильма так и не увидел. По легенде, комиссия Гостелерадио принимала фильм в день, когда советские танки вошли в Прагу. А фильм начинался с моего крупного плана в образе бравого солдата Швейка, который весело спрашивал: “Ну... Как вам нравится в Праге?” Фильм до сих пор, говорят, лежит на полке.
Мы с Анатолием Дмитриевичем гримировались в одной гримуборной. И вот однажды, когда мы были уже почти загримированы, прибежал помреж и сказал, что нас хочет видеть близкий друг самого Леонида Ильича Брежнева. В гримуборную без стука вошел такой днепропетровский “шмок” с фотографией, на которой Брежнев сидел, а “шмок” стоял, положа ему руку на плечо. “Ну и проститутка же ты, Папанов, — закричал “шмок” с порога. — Вчера комбриг Серпилин, а сегодня Гитлер”. Калейдоскоп в глазах Папанова перевернулся, и он тихо спросил:
— А с Брежневым Леонидом Ильичом вы тоже на ты?
— А ты как думал, мы с ним вёдра водки выпили!
— Но со мной вы не пили.
— Не пил и не буду, потому что ты проститутка...
В следующее мгновение никто не успел опомниться, как “шмок” получил ногой под зад и головой вылетел в дверь... Фотография Брежнева осталась на столе. Минут через пять в дверь тихо постучались, вошел “шмок”, взял фотографию и сказал: “Дурак ты, Папанов, шуток не понимаешь”. “Не понимаю, — грозно ответил Папанов, — и никогда не пойму!!!”. “Шмок” понял, и его как ветром сдуло...
— Анатолий Дмитриевич, вы сегодня не в форме...
Папанов подходит к нему, берет его за черный галстучек и твердо выговаривает:
— Но ведь и ты же, Шурик, в штатском!
Однажды на гастролях в Омске совпало так, что у нас с Папановым выдалось подряд три свободных дня, и только на четвертый день на 11 утра был назначен шефский концерт на заводе “Манометр”. Командующий округом пригласил генерала Серпилина отдохнуть на суровой природе. Папанов сказал: я приеду с Мишкой-фотокорреспондентом. И мы поехали.
Те три дня между баней, застольем и сном запомнились мне как одно “чудное мгновение”. И все эти три дня в самые неожиданные моменты — и в бане, и за столом, и под столом — Папанов не уставал повторять: “Зяма! Не забудь! Завод “Манометр”. Шефский в 11 утра!”.
В назначенный день ровно в 11 утра мы туда прибыли. Крахмал рубашек и темные очки как-то скрывали наше тяжелое физическое состояние, но мы все сыграли и имели успех. И когда после концерта на сцену вышел главный инженер завода невысокого роста — 1 метр 65 сантиметров — по фамилии, конечно, Гринберг и стал вручать нам памятные сувениры (как сейчас помню, это были стрелки от манометра), Анатолий Дмитриевич оторвал Гринберга от пола, со слезами на глазах прижал его к своей богатырской груди и чуть не задушил малютку в объятиях за такой, как он сказал, “королевский подарок”.
Главный режиссер театра издал приказ, согласно которому гастроли театра в Риге не должны были прерываться, а во всех спектаклях теперь должны были играть только первые составы. Спектакли, где играл Папанов, заменили на творческие вечера Андрея Миронова. Самому Андрею Миронову оставалось до смерти десять дней...
Главный режиссер с супругой как самый, самый первый состав Московского академического Театра сатиры, находясь в полном здравии, на похороны Анатолия Дмитриевича Папанова не поехал...
“Господи, да как же я могу ему понравиться, когда он мне не нравится”.
Последний спектакль Миронова — “Тени”...
Мистика...
Это неправда, что незаменимых нет!