Бедный, бедный Лев Юрьич. Отдыхал на курорте, сломал ножку. Теперь на костылях.
А тут — работа, утренний эфир, три недели на ногах, и чтоб никто не догадался... Он разбит, опять недоспал, еле говорит...
Но ведь говорит же!
— Лев Юрьевич, как же нужно себя не любить, чтобы каждое утро согласиться вставать без пятнадцати четыре. Это же убийство!
— Саша, это тебе хорошо рассуждать — ты человек свободный. А я — человек подневольный, мне нужно взять под козырек и сказать “есть”. Знаешь, как я засыпаю? Ложусь, завожу будильник и читаю минут пятнадцать. Через пятнадцать минут думаю: а будильник-то я завел?.. И нужно сделать движение, иногда непосильное, потому что лень. Но так как беспокойство сильнее лени — встаешь, проверяешь... Вроде все нормально, завел. Но пока встал, сон пропал. Опять начинаешь читать. Но пока я читаю, опять вспоминаю про будильник. Так с ума сойти можно.
— А для чего вам все это надо?
— Я служащий НТВ и должен подчиняться. Конечно, всем хочется вести аналитическую программу “Времена”...
— Но для этого нужно быть Познером.
— Да. А мне приходится делать то, что предлагают. Не всегда получается, но стремиться к этому надо.
— Мне почему-то кажется, что кайф от сегодняшней своей работы вы вряд ли получаете.
— Ну, это такая судьба еврейская. Евреям всегда предлагали то, чем брезговали титульные нации.
— Да ладно уж прибедняться. Включишь телевизор — там одни евреи во всех программах.
— А кто мешает неевреям устроиться на телевидение? Лениться просто не надо.
— Это вы специально для газеты “Завтра” говорите?..
— Да о чем вы?! Нельзя жить все время с оглядкой на газету “Завтра” и думать, что скажет княгиня Марья Алексевна. Да вообще: кто такие евреи? Вот я, например, никак не пойму: еврей я или нет. Чем дольше живешь — тем больше загадок.
— И все же. Кто вы? Обрусевший еврей или объевреившийся русский?
— Ты же не выбираешь, кем тебе родиться. Ты родился тем, кем родился. И вдруг оказалось, что ты еврей, но это от тебя никак не зависит. А вот перед войной человек сам мог записать себе в паспорт любую национальность. Что хотел, то и писал. Во всяком случае, так говорят. Я поехал в Израиль — там меня никто не считал евреем. Вот что такое “правильный еврей”? Кто мне ответит на вопрос?..
— Александр Гордон мне говорил, что видел таких в Америке: с пейсами и все в слюнях.
— Допустим, хотя здесь много непонятного. А вот художник Левитан — кто он?
— Православный еврей.
— Но это же звучит дико.
— Уходите от ответа. Может быть, вы — жадный еврей?
— Не могу сам про себя говорить. Заявлю, что я добрый, а люди на это заметят: “Конечно, про себя никто плохого не скажет”. Хотя признаюсь: комплексы у меня есть. Вероятнее всего, я русский еврей.
— То есть выпить не дурак...
— Нет, не дурак. Кстати, выпить хочешь?
— Спаиваете журналистов?
— Просто мне нравится, что в России любят выпить.
— По-прежнему продолжаете изгонять из себя раба?
— Похоже, буду это делать всю жизнь.
— Старым проверенным способом?
— Да. Лучший способ в этом плане — выпить.
— Что ж, ваше здоровье, Лев Юрьевич! Скажите, от каких комплексов вы уже освободились?
— До конца, наверное, ни от каких, да это и невозможно. Но если развивать вдруг всплывшую у нас с тобой тему — я действительно перестал бояться. Я перестал бояться антисемитов. Что такое ксенофобия? Это боязнь, страх перед другим, чужим. И это есть везде, в любой стране. И в Израиле есть ксенофобия.
— Но бьют же не по паспорту, а по физиономии...
— Сейчас бьют людей кавказской национальности. Если бы не они...
— Как в старом анекдоте: “Берегите армян — следующими можем быть мы”.
— Увы, это так...
— Все народы одинаковы, и у каждого есть определенный процент хороших людей и подлецов, или каждая нация имеет ярко выраженные особенности?
— Одна из привилегий евреев — иметь такой же процент дураков, как у всех. Я пришел к выводу, что евреи всегда в меньшинстве. То есть они всегда угнетаемы. И если ты не принадлежишь к угнетаемым, то как бы уже и не еврей.
— По этой теории вы не еврей.
— Да, сейчас я не еврей.
— А Борис Абрамович, не к ночи будь помянут?
— В каком-то смысле пока он еврей, потому что его преследуют.
— А раньше, когда он был владельцем заводов, газет, пароходов?
— Тогда он евреем не был.
— То есть еврей — это состояние души?
— Да, и еще биография, обстоятельства... А сейчас евреями стали чеченцы.
— С какими комплексами вы до сих пор живете?
— У меня есть такой комплекс, с которым я борюсь, но до сих пор не могу победить: я просыпаюсь, и первое, о чем начинаю думать, — где мне сейчас плохо. То есть я начинаю искать, над чем мне сейчас расстроиться.
— А что же у вас не слава Богу?
— Да полно: пародонтоз, ногу вот сломал. И потом, я боюсь старости. В принципе я всегда ее боялся. Когда мне было 14 лет, я тоже ужасно боялся постареть.
— На днях в “Ночном полете” был Борис Ефимов, которому 102 года, — что же он должен думать?..
— Для меня вообще эти люди — загадка. Прожить длинную жизнь — это какое-то большое искусство, особый талант. Ведь все надоедает. Прожить 30—40 лет — это тоже искусство. Но как дожить до старости и сохранить достоинство? От тебя начинают отворачиваться, ты ото всех зависишь, перестаешь нравиться, меньше зарабатываешь денег...
— Сергей Владимирович Образцов на вопрос: “Чувствуете ли вы старость?” — ответил: “Чувствую только тогда, когда ищу тапочки под кроватью”. Вам рано еще так думать?
— Ну, ты берешь маститых стариков, у которых были слава, известность и деньги. Это скрашивает старость. А когда у тебя ничего нет — как жить?
— У вас ничего нет?
— Я за свою жизнь ничего не накопил. У меня нет банковских счетов.
— Да ладно. Хороший дом, хорошая жена — что еще нужно?
— Жена — да, хорошая. А дом? Вот посмотри: разве у меня хороший дом? Если есть дом, а нет денег, — кому нужен такой дом?!
— Вы себя с Борисом Абрамовичем сравниваете? А что тогда должна сказать простая советская учительница?
— Нет, у меня больше денег, чем у советской учительницы. Но у нас одна и та же ситуация, в том смысле, что мы оба живем от зарплаты до зарплаты. Просто я больше трачу, а она меньше. И бензобак ей не надо заправлять, и в гольф она не играет. А в остальном мы ничем не отличаемся.
— Это вас расстраивает?
— Конечно.
— А почему? У вас же дедушка сапожником был, а все сапожники — философы, и вы, стало быть, по наследству...
— Ну, люблю я расстраиваться, что я могу с собой поделать. Вот Борис Абрамович о таких мелочах не задумывается.
— Меньше знаешь — дольше живешь. Цените это.
— Да я ценю, ценю...
— Вы с нашими властями близко знакомы?
— Конечно, знаком. Я по телевизору выступаю, к себе на передачу их приглашаю... Но близких отношений у меня ни с кем нет.
— А вообще власть нужна? Вы случаем не анархист?
— Нет, я считаю, что государство необходимо.
— А как же аппарат насилия?
— Я сейчас не ощущаю аппарата насилия.
— Философ, не думайте только о себе...
— Я считаю, что сегодня мы пользуемся наибольшей свободой за всю русскую историю. Другой вопрос: а может ли она быть абсолютной? Да и куда ее больше?..
— Вы любите красиво пожить или опять же это недостижимая мечта?
— Я люблю комфорт.
— Это заметно по вашему виду.
— Но комфорт не избыточный, а достаточный. Например, без унитаза мне плохо. Я не еду туда, где нет хороших туалетов. Я не люблю жить в палатке. Поход — не моя стихия.
— То есть вы не романтик?
— Нет, тайга, мошкара — это ужасно.
— Вам неприятно общаться с бомжами или вы понимаете, что рано или поздно можете оказаться одним из них?
— Я об этом часто думаю. Наверное, неплохо быть свободным от всех обязательств. В чем-то бомжи — счастливые люди.
— Некоторые мужья считают, что жены должны их обстирывать-обглаживать по полной программе — ну там носки, трусы...
— Я так не считаю. Мы живем с женой уже 20 лет, и я уже ничего от нее не требую.
— А разве это не комфортно, когда жена растворяется в тебе?
— Моя — не растворяется. Может, я это поздно обнаружил. У нас с Маринкой есть любимая цитата из Пушкина: “Но жена — не рукавица. С белой ручки не стряхнешь и за пояс не заткнешь”.
— Марина — какая по счету жена?
— Четвертая.
— А три предыдущие, значит, были рукавицами?
— Да, так получилось.
— Женщина — это кто?
— Женщина — это ребенок. А мужчина — раб своей биофизики. Несется на всех парах с дымящимся членом. И куда он его приведет?..
— Это вы опять о себе?
— И о друзьях тоже. Физиология — это просто беда. Вот мужчина сейчас сидит себе тихо, а через минуту смотришь — он уже непонятно где, в самой гуще приключений. Ужас! Но это и минус, и плюс, потому что иначе бы Америку не открыли, а Колумб всю жизнь дома просидел.
— Вы от жен легко уходили?
— От жены хорошо уходить, когда испытываешь чувство вины. Одна жена меня просто на порог не пустила и выбросила все мои вещи. И я тогда такую легкость почувствовал... Но была ситуация, когда я обижал ни за что. Видимо, я мягкотелый человек.
— Вы рады, что такой мягкотелый?
— Чего ж тут радоваться?
— Значит, совесть есть, мучает иногда.
— Совесть... Кто ее придумал? Какой-нибудь старик из оранжевого мира. Конечно, я не такой совестливый, как Сахаров или Солженицын. Я просто человек.
