Об этой истории многие годы нельзя было говорить, хотя о ней знали все. Миллионов людей в советское время коснулись репрессии, сложно найти семью, в истории которой нет печальной страницы. «Международный мемориал» собирал эти «страницы» с 1980-х годов, когда повеяло свободой и стало можно хоть как-то говорить о массовых репрессиях. Предметы и документы, которые попали в экспозицию выставки «Женская память о ГУЛАГе», сохранили и передали сюда бывшие узницы и их потомки. Это живые, рукотворные воспоминания, а не сухие отчеты, приказы и распоряжения. Свидетельства, запечатленные не только в тексте, но и в ткани, где каждая ниточка, каждая тряпочка — попытка побега из бесцветности лагерного быта, грязи, жестокости, насилия и унижения.
Конечно, этот проект не может охватить всю историю женского ГУЛАГа, да и возможно ли это? Но те обрывки из воспоминаний, те редкие вещи, которые заключенным удалось вынести в самодельных фанерных чемоданах на волю после лагерной жизни, те редкие снимки, сохраненные в коллекции «Мемориала», уже говорят о многом. Собственно, с редких фотографий и начинается выставка — на белых стенах коридора по принципу архива-картотеки расположились белые дощечки, но только на некоторых из них есть снимки. С одной стороны фото женщины до каторги, с другой — после. И это два разных лица — отпечаток лагерных лет в морщинах и потускневшем суровом взгляде.
Архитектура основной экспозиции, придуманная Надеждой Корбут, Кириллом Ассом и Екатериной Тиняковой, погружает в серую бытность лагерной жизни. На стенах выцарапаны обрывки воспоминаний заключенных: «…вышивали на мешковине, распуская для этого старые чулки и трусы…», «…часы свидания пролетают быстро, я отдаю сестре халат, в который зашиты написанные на тряпочках мои стихи», «…никто не вернет лучших в жизни двадцати лет, никто не воскресит умерших друзей…». А в центре этого пространства памяти из слов — стена, нестройно сложенная из серых бетонных блоков. Здесь на выступах покоится память рукотворная — тюремная телогрейка с лагерным номером, платье сплошь из заплат, помятая шапка-ушанка, безрукавка с молитвенными текстами-оберегами («живыми помощами»), записанными по памяти на старой простыне и вшитыми в подкладку. Это вещи, которые заключенные носили на себе. Но есть другие вещи — которые шили на потом, в надежде выйти на свободу и получить шанс на новую жизнь, или те, что создавались для детей.
Дети появлялись в лагерях по разным причинам. Иногда в результате прямого насилия, иногда перед женщиной стоял выбор — пойти к кому-то под одеяло или умереть с голода, случалась и лагерная любовь. Для малышей выделяли отдельный барак, а потом отправляли их в интернаты, если их не забирали родственники. Многие женщины стали матерями до ГУЛАГа и старались поддерживать хоть какую-то связь с детьми через посылки. Вот тюбетейка, сшитая невесткой Ованеса Туманяна. У известного армянского поэта было четверо сыновей, один погиб в Гражданскую войну, трое остальных были репрессированы, а позже расстреляны в годы Большого террора. Один из них, Алег, оказался в лагере вместе с женой Ниной (оба репрессированы), и там у них родилась дочь, которую потом забрали родственники. Из тюрьмы она отправила девочке яркую красную тюбетейку, вышитую бисером (одному Богу известно, как удалось его достать). Алега расстреляли в 1938 году, а Нина отсидела свое, несмотря на воспаление мозга, и вышла на волю. В 1949-м ей сделали операцию по удалению опухоли, после которой она ослепла и вскоре умерла.
Вот белая вышивка с котятами, сделанная руками Дарьи (Доры) Бабиной-Цетлиной для дочери Сецилии. Она тоже была арестована, прошла несколько лагерей, скончалась в ссылке в Кудымкаре в 1935-м, ее мужа, отца Сецилии, расстреляли спустя два года. Рукавички, связанные Ольгой Травкиной, умершей во время аборта, — единственная память, что осталась от этой женщины. Их сохранила Алла Березкина, которая тогда работала в лагерной больнице. Вот книжечка, на корешке которой записано: «Вырастешь, зайчик, узнаешь». Сказочную книжку делали три подруги — Сонечка, Людочка, Элочка (так они друг друга называли) — для сына Софьи Фирцевой — преподавателя МГУ, которая вступилась за притесняемых коллег и получила 25 лет каторги. Эти женщины пронесли свою дружбу сквозь годы и, выйдя на свободу, до конца поддерживали связь.
Редко когда, выйдя на свободу, отношения освобожденных матерей с детьми складывались счастливо. Малыши успевали превратиться в подростков, и для них воссоединение значило оставить привычный круг общения, школу, переезд куда-то далеко. После отсидки женщина могла рассчитывать разве что на работу уборщицей или сторожем… Но пока они были в неволе, это то единственное, что их поддерживало. Все вещи на выставке разные, а судьбы похожи. Их объединяет лагерный ужас, который пережили лишь единицы.
Новость о том, что Генпрокуратура подала иск в Верховный суд о ликвидации «Мемориала», всколыхнула общественность, но те, кто здесь каждый день работает и сохраняет «неудобную историю», держатся стоически. Не верят, что можно взять и вычеркнуть судьбы тысяч и миллионов людей. Они чувствуют поддержку. Писательница Людмила Петрушевская написала на своей странице в ФБ, что отказывается от звания лауреата Госпремии в знак протеста против ликвидации «Мемориала», а искусствовед Юрий Самодуров выступил с серией одиночных пикетов в правозащитной организации. Петицию против ликвидации «Мемориала» за несколько дней подписало почти 20 тысяч человек.
