И в первую очередь об этом задумаются “заложники” газовой войны (или “газиады”, как прозвали ее на одной из российских радиостанций) — европейцы. Об этом в интервью “МК” рассуждает главный редактор журнала “Россия в глобальной политике” Федор ЛУКЬЯНОВ.
— Газовый конфликт дошел до абсурда. Что тому причиной — злой умысел одной из сторон, невозможность остановиться и поставить точку в конфликте или что-то еще?
— Если брать политическую сторону, то схема, на мой взгляд, такая. Украина в конце прошлого года решила показать “Газпрому”, что он от нее зависит не меньше, чем она от него. И это удалось. То, что произошло, бьет по “Газпрому” больше — просто потому, что партнер Европы все-таки он. Решение Украины демонстративно прервать переговоры стало, по-моему, неожиданностью для российской стороны. И повлекло ответное желание показать Киеву, что нет, ребята, вы тут диктовать не будете. И теперь любая договоренность, которая необходима на техническом уровне, осложняется столкновением характеров.
— Так где же выход?
— Я думаю, и той, и другой стороне придется отступать. Вопрос в том, как это все оформить. Этот конфликт не может не быть разрешен в течение ближайших дней, иначе ущерб для репутации обеих сторон, и прежде всего России, будет непоправим. Если же говорить о последствиях конфликта, то они будут долгосрочными. Пока мы видим, что роль Европы в целом и Еврокомиссии в частности резко выросла. Внутри Евросоюза отношения вокруг энергетической политики очень сложные. Еврокомиссия всегда пыталась взять у национальных правительств как можно больше полномочий в сфере энергетики. Правительства всегда это блокировали, регулируя газовый вопрос с Россией в двустороннем порядке. Теперь же Еврокомиссия может сказать: “Вот видите, это не решается на национальном уровне”.
Это, конечно, не означает, что все немедленно капитулируют и передадут полномочия в сфере энергетики Еврокомиссии. Но произошел резкий сдвиг в сторону ее усиления. И России это сулит серьезные изменения, потому что если в Европе будет скоординированная энергетическая линия, то все усилия будут направлены на диверсификацию энергоресурсов.
— Вы имеете в виду ускорение строительства газопровода “Набукко”?
— “Набукко” — это пока фикция, потому что нет газа для его наполнения. “Набукко” имеет смысл и будет серьезной угрозой для интересов России только в том случае, если газ для Европы будет поставлять Иран. Это реальная альтернатива российскому газу. Что касается Туркмении, то там, судя по всему, столько газа нет. Но с Ираном, как известно, проблемы, и США против сотрудничества с ним возражают. Хотя кто знает, что будет дальше… В ряде стран заговорили о том, что нужно активизировать атомную энергетику. А самое главное — повышать энергоэффективность.
Конечно, в кратко- и среднесрочной перспективе замены России нет и не будет, но влияние этого кризиса будет фундаментальным.
— Кратко- и среднесрочная перспектива — это сколько лет?
— Любые технологические разработки занимают годы, кроме того, газовые контракты действуют 20—25 лет. Поэтому, я думаю, 20 лет — это тот срок, за который энергетическая ситуация может серьезно измениться. Соответственно, это то же самое время, за которое России нужно либо диверсифицировать рынки сбыта, либо — что еще лучше — диверсифицировать свои источники доходов.
— Вы говорите, что изначально Украина решила проучить Россию. В таком случае просчитывали ли украинские власти сегодняшний вариант развития событий, когда Европа осталась без газа?
— Сейчас мы сталкиваемся с украинскими нравами, которые раньше наблюдали внутри страны, а теперь они выплеснулись. Речь идет о правовом нигилизме. Бесконечный пересмотр любых договоренностей — это норма в украинской политике. Что касается того, просчитывала ли Украина вариант, при котором Европа остается без газа, то, думаю, столь радикальный сценарий не предусматривался. Но получилось, что Украина выстроила для “Газпрома” ловушку, в которую тот попал. А ловушка в том, что с того момента, как Россия закрыла вентиль, все внимание Европы оказалось нацелено на нас. Да, перед этим мы направляли газ, но Украина не выпускала его в Европу. И тем не менее окончательно подачу газа прекратил “Газпром”. А выключение вентиля автоматически переводило кризис в совершенно другое качество — когда конечным ответственным становится Россия.
— Вы считаете, решение перекрыть вентиль было ошибочным?
— Со стороны легко рассуждать. Если же говорить с позиции людей, которые принимают решения, то там, конечно, масса разных факторов. Однако по политическим последствиям это решение очень деструктивное.
— Тогда, по-вашему, следовало продолжать поставки, несмотря на то, что Украина прекратила транзит газа в Европу?
— Мне непонятно: если есть входящая точка и исходящая, в которых фиксируются объемы газа, то почему нельзя документально зафиксировать, сколько газа пропало, а потом уже выступать в судах и где угодно? Ведь так уже было: по-моему, Ющенко тогда был премьер-министром, когда была рассчитана и согласована задолженность, зафиксированы объемы газа, которые куда-то делись еще в конце 1990-х годов. Сейчас желание идти на сделки минимально, хотя рациональная логика диктовала все же продолжать поставки — лишь бы не пострадали европейские потребители.
— Но мы по-прежнему настаиваем, чтобы цена на газ для украинцев составляла 450 долларов. Но ведь Украина объективно не может столько платить. Разве не разумней уступить?
— Цена, предложенная Путиным перед Новым годом, — 250 долларов — была абсолютно нормальная. По крайней мере, как основа для окончательного торга. Когда же Украина, вместо того чтобы сторговаться, решила пойти ва-банк, “Газпром” пришел в ярость и объявил 450 долларов. Так, конечно, не удастся договориться — торговаться придется. Но, я думаю, Украине важна даже не столько цена газа и транзита, сколько увязка: нет газа — нет транзита, и наоборот.
— Сейчас высказывается мнение, что единственная сторона, которая выигрывает от конфликта, — это США. Вы согласны с этим?
— Я думаю, что главный вопрос — это кто будет контролировать газотранспортную систему Украины. Сейчас всем становится понятно, что если систему контролирует сама Украина, то получается то, что получается. Вот за это и будет борьба: кто сядет на трубу. И не факт, что этого удастся добиться России. Полагаю, что теперь европейский надзор может принять институциональные формы. А именно: европейцы для начала возьмут контрольные функции за ГТС Украины, а затем управляющие. И это будет для США весьма благоприятно. По сути, стержень суверенитета Украины — это газотранспортная система. Кто ее контролирует, тот контролирует и суверенитет.
— На встрече с Путиным премьер Словакии сказал: “Мы не можем быть судьями”. Почему не могут? Кому, как не Европе, судить?
— Во-первых, эта фраза — форма вежливости. Во-вторых, европейцам действительно довольно трудно понять, что происходит. Именно по той причине, что вся система была сознательно запутана до предела. И теперь, думаю, Европа не столько захочет разбираться, кто виноват, сколько захочет сделать максимально прозрачной схему поставок. Чтобы впредь понимать, кто виноват.
