Борис КРЮК, пасынок Владимира Ворошилова, ведущий “Что? Где? Когда?”:
ВНЕ СЕБЯ ОТ ЯРОСТИ
Мама познакомилась с ним, когда мне было года четыре. Первое мое воспоминание о нем связано с совместной поездкой на море. Учился я тогда в пятом классе. Мы ездили в Коктебель, на следующий год — в Пицунду. В Коктебеле мы с ним много ходили, то на одну гору, то на другую, то в какую-то бухту плавали. Были только он, я и мама, и мне это нравилось. Помню, мы возвращались с моря, и кто-то начал к маме приставать. Мне даже в голову не приходило, что Ворошилов может подраться. Он шел в стороне, и какие-то молодые люди не поняли, что мы вместе. Обычные люди, не бандиты, они захотели просто с мамой познакомиться. Ворошилов был вне себя от ярости, чуть в драку с ними не вступил.
ПРОСТО ВОЛОДЯ
Я называл его Вовка и даже не знал, что он Владимир Яковлевич. Но сначала я называл его дядя Володя: А Ворошилов мне: “Какой я тебе дядя? Я просто Володя”. Потом перешел на Вову. Ему так нравилось. У нас с ним 36 лет разницы, то есть когда я с ним познакомился, он был примерно в моем нынешнем возрасте. И всегда хотел выглядеть молодым.
БЕШЕНЫЕ ДЕНЬГИ
В Пицунде Володя хотел купить домик. Все ездил, высматривал. Наконец нашел. Основным преимуществом домика было то, что он находился в огромном мандариновом саду. Ему сказали, что с этого сада можно будет собирать по три тонны мандаринов в год. И вот мы с ним сидели с бумажкой и высчитывали: если бросить телевидение и выращивать мандарины в Пицунде — это будут бешеные деньги! Но домик там он так и не купил.
ЕЛКА С КОШКОЙ
Он никогда не спрашивал, какие я в школе отметки получаю, ему это было совершенно до лампочки. Единственное, в третьем классе мне не хотели ставить в четверти “четверку” по рисованию. Дали задание нарисовать елку. Я пришел из школы, Ворошилов был дома, я ему сказал: “Нарисуй мне елку”. Он же художник. Если бы Володя нарисовал мне просто елку, я бы спокойно за нее “пятерку” получил. Но он к елке пририсовал кошку, и учитель рисования сразу догадался, что это не я автор картины. В итоге мне “тройку” поставили.
РЫБА В ХОЛОДИЛЬНИКЕ
В жизни Володя был довольно практичен, но к быту совершенно не приспособлен. Готовить вообще не умел, даже яйцо сварить — и то у него не получалось. Либо его мама кормила, либо он ходил в кафе, либо ел у нас. Помню, он на какое-то время жил дома один, так как мама его уехала в санаторий, позвонил мне и сказал: у меня в морозильнике лежит рыба, и я понимаю, что ее нужно съесть, но как? “Знаешь, лучше приезжай, я тебе картошки пожарю, так проще будет”, — ответил я. Зато если нужно было что-то достать, он всегда первый. Пойти к начальнику что-то пробить, пожалуйста. Зайти в ресторан, в который не пускают, — нет проблем, это вообще его стихия. Если на его пути образовывалось какое-то препятствие, он готов был делать самые невероятные вещи, чтобы преодолеть его.
Андрей КОЗЛОВ, капитан “Что? Где? Когда?”, продюсер:
“ЛУЧШЕ ПОСИЖУ ЗА ДРУГИМ СТОЛОМ”
Вне работы мы долго были вместе лишь в круизах. На одном из них мы с Ворошиловым сидели за одним столиком, но где-то на третий день он вдруг от меня отсел. Я его спросил: что это за демонстрация такая? А он: “Понимаешь, в чем дело. Ты много ешь, но я же не могу тебе уступить, тоже начинаю наворачивать. А мне сейчас это совсем не нужно, и чтобы прекратить глупое соревнование, я лучше посижу за другим столом”. Дух состязательности был в нем развит фантастически!
БРАТВЕ И НЕ СНИЛОСЬ
Был круиз по Юго-Восточной Азии. В Гонконге Ворошилов нашел мастера, сшил целых шесть необычно ярких пиджаков и очень этим гордился. Говорят, что первым красные пиджаки стали носить бандиты. На на самом деле такой пиджак появился в “Что? Где? Когда?” — как символ бессмертия, то есть его получал лучший знаток. И только через год эти красные пиджаки примерила на себя братва.
КРИК СОВЫ
А в день похорон Владимира Яковлевича в Нескучный сад вдруг прилетела сова и кричала. Удивительно, но это было днем. А ведь сова — ночная птица.
Наталья СТЕЦЕНКО, жена Владимира Ворошилова:
“КОНЕЧНО, ЭТО БЫЛА ЛЮБОВЬ”
Незаурядная личность Владимира Яковлевича, конечно, привлекала многих женщин. На момент нашего знакомства мне было 22 года, и Ворошилов меня просто заворожил. Я понимала, конечно, что у таких незаурядных людей, как правило, очень сложный, а часто неприятный характер, но мне это нравилось.
Ворошилов меня просто заразил телевидением. И я всегда закрывала глаза на его истеричность и многие другие неприятные черты в человеческом и бытовом понимании. Конечно, это была любовь, большая любовь, нет никаких сомнений.
12 ЛЕТ В НЕЗАКОННЫХ ОТНОШЕНИЯХ
Когда мы познакомились с Ворошиловым, я была уже замужем, у меня родился сын Боря. Но у нас все происходило постепенно, не сразу, и у меня даже не было мысли разорвать семью, да и любила я своего первого мужа. Это была еще школьная любовь, мы учились в одном классе. Но все-таки моя любовь к Ворошилову и к телевидению перевесила, а это для меня всегда неразделимо. Это был служебный роман, который нам долгое время приходилось скрывать. А официально поженились мы через много лет, да и то по настоятельной просьбе моей подруги Киры Прошутинской. Она так и говорила: “Ну что вам стоит, поженитесь для меня, в конце концов”. Это было уже в 1984 году. Впервые же мы вместе с Владимиром Яковлевичем отмечали Новый год в 72-м. То есть 12 лет существовали с ним в незаконных отношениях.
“ДАЮ РАСПИСКУ, ЧТО У ТЕБЯ НЕТ РАКА”
Думаю, Владимир Яковлевич был увлечен мной. Он развелся с предыдущей женой, уже не первой, то есть на момент нашего плотного знакомства он был уже свободен. А привязался он ко мне и поверил после того, как серьезно заболел. Это был 1973 год, врачи ставили самые страшные диагнозы, говорили, что ему уже осталось жить совсем недолго. Тогда я познала, что такое за человеком ухаживать, прятаться от врачей в туалете — ведь Ворошилов боялся оставаться один ночью в палате. Я приходила и ночевала на стуле рядом с ним. Утром уезжала на работу, и меня сменяла его мама. Ворошилов был совершенно невозможным больным. Если в 8 утра у него брали анализ крови, то уже в 10 он заставлял меня бежать в лабораторию и узнавать показатели, хотя для медиков результаты нужны были только на следующий день. Вот тогда во время болезни и появилась у Владимира Яковлевича большая привязанность ко мне. Он вообще боялся болезни, терялся. Ему надо было обязательно на кого-то опираться, кому-то верить. Доходило до того, что в дальнейшем он с меня брал расписки. Если у него просто поднималась температура, болел живот, голова или еще что-нибудь, он требовал, чтобы я писала на листочке: “Я даю расписку, что у тебя нет рака”. Он эту бумажку клал к себе на стол и тогда считал уже, что точно выздоровеет.
“Я ЕГО ГОТОВА БЫЛА УБИТЬ”
Ворошилов был человек конфликта и считал, что ни одно дело без противостояния просто не может родиться. И вот я стала именно тем самым необходимым объектом для создания такого конфликта, за счет которого и принимались творческие решения. У нас доходило до ссор, до споров, до толканий, чуть не до драк. Нет, он меня не бил, но на стуле в дикторской в другой угол отшвыривал. Ну и я иногда его тоже била кулаком по голове в то время, когда он вел передачу. Помню, еду я после окончания монтажа из “Останкино”, выхожу из метро на улицу и думаю: завтра принесу с собой нож и обязательно его заколю! Я его готова была убить, терпения мне не хватало. Вот такие страсти.
“ТЕБЕ ЧТО, ТРУДНО БУКЕТИК КУПИТЬ?”
Владимир Яковлевич был человеком, который не принимал банальностей. Например, 8 Марта он никогда не дарил цветы ни мне, ни своей маме. Но если я к этому относилась совершенно спокойно, то Вера Борисовна плакала. 8 Марта у нас всегда начиналось с ее слез. Она ему выговаривала: “Вот, все дарят цветы, а ты даже маме не можешь сделать подарок”. Ну и я присоединялась: “Тебе что, трудно пойти букетик купить?” А он: “Ну почему я всё должен делать как все?” Со временем я Вере Борисовне сама стала покупать цветы. Зато когда она заболела и ей нужна была сложная операция, которую у нас в стране не делали, он предпринял неимоверные усилия, подключил всех своих знакомых, незнакомых, чтобы отправить маму во Францию на операцию шейки бедра. И это в советское время!
ХВОСТ ОТ СЕЛЕДКИ
Не могу сказать, что он был внимательным отчимом по отношению к Борису. Мне он всегда говорил: “Ну что ты вмешиваешься в его жизнь, он самостоятельная личность и сам решит, что ему надо делать, а что не надо”. И всегда принимал Борю как равного. Когда мы ели, он ругался на меня: “Почему ты мне даешь хвост от селедки, а Боре середину, чем он лучше меня?” В моем представлении это выглядело довольно дико, ведь у нас в семье было принято — все лучшее детям. Но в то же время когда в 9-м классе Борис попал под машину, то Ворошилов в Боткинской оказался раньше меня. И когда я приехала, он уже переговорил со всеми врачами и договорился, что он заберет сына домой. А Борис, когда я пришла, сказал: “Увидев Володю, я понял, что все будет в порядке”.
С ЗОНТИКОМ И СУМКОЙ ЧЕРЕЗ ПЛЕЧО
Володя вообще не терпел внешних проявлений, но всегда чувствовал суть. Теперь, спустя почти 10 лет после его смерти, я понимаю, что он был прав. А раньше, при жизни, всегда с ним спорила. Вспоминается случай. Борис, мой сын, к сожалению, тоже не один раз был женат, и вот когда он женился первый раз, на свадьбе было много гостей, все произносили бодрые тосты. Зато Ворошилов встал и сказал: “Вам говорят сейчас теплые, хорошие слова, пожелания, но я вам могу сказать только одно: если вдруг в вашей жизни случится так, что вы не сможете жить вместе и будете разводиться, желаю вам только одного — чтобы вы остались приличными людьми при этом процессе”. Казалось, нехорошо говорить такое молодоженам, но теперь я готова повторять эти слова сегодня на любой свадьбе. Ведь в этом смысл человеческих взаимоотношений.
Конечно, жить с Владимиром Яковлевичем было непривычно, трудно. Ведь он совершенно не умел ухаживать. А мой первый муж Саша Крюк был и есть настоящий джентльмен, и в моем представлении мужчина должен быть джентльменом. Но Ворошилов постепенно разрушал эти мои представления. Хотя были моменты, когда я плакала, страдала. Но постепенно научилась понимать в нем главное. Я поняла, что на самом деле он человек очень незащищенный и трепетный, нежный, как ребенок. Так, как он искренно хохотал, смеются только дети. В жизни он был очень неприспособлен. Когда мы выезжали из Светлогорска, у нас было от 10 до 18 сумок, чемоданов, пакетов, тюков. И все это таскала я. А Ворошилов шел рядом со мной с зонтиком и сумкой через плечо, в которой лежали вопросы для “ЧГК”.
НОЧНАЯ ЖИЗНЬ ЗНАТОКА
Но вместе мы не жили. Я старалась, чтобы у меня всегда было свое жилье. Владимир Яковлевич обитал в своей квартире вместе с мамой, ну а жить вместе с ними — это нужно было иметь дополнительные силы, уже не говоря о площади. У него была 2-комнатная квартира, маленькая кухня, так что объединяться у меня большого желания не возникало. Да и сам Ворошилов дома вел не совсем обычную жизнь. Он мог ночью вставать, бродить по комнате, что-то записывать. Но работали-то мы вместе, и это по 14, а то и 18 часов в день. Так что, живя на два дома, мы нашли оптимальный вариант совместного существования.
СТРАШНАЯ МАГИЯ ЦИФР
Вообще, он придавал большое значение цифрам. В 2000 году исполнилось 25 лет “ЧГК”, 90 лет его маме, 70 лет ему… Такое совпадение для него означало что-то символическое, мистическое. Я точно знаю, что когда он играл в свою последнюю игру на 25-летие программы, то загадал себе: если он у знатоков выиграет, то будет продолжать вести “ЧГК”, просто будет жить, а если нет, то вряд ли… Когда выиграл не он, а знатоки и мы праздновали юбилей в военной палатке, все веселились, а Ворошилов был какой-то грустный.
В начале января 2001 года он собрал нас — меня, Бориса, Андрея Козлова и сказал: “Я заканчиваю заниматься “ЧГК”, уезжаю, больше вести программу не буду, предлагаю, Борис, это тебе”. Боря тактично отказался. Ворошилов очень обиделся, вскочил, хлопнул ладонью по столу: “Я тебе предлагаю не игру, но всю свою жизнь, а ты отказываешься?” И ушел.
Прошло еще время. Наконец, он все-таки собрался уехать отдохнуть. А перед этим решил пойти к врачу. После звонит мне: “Слушай, мне сказали, что если побаливает при нагрузках сердце и помогает только нитроглицерин, значит, у меня стенокардия. Как ты думаешь?” Я его постаралась успокоить, сказала, что ему нужно больше отдыхать. А он строго: “Я тебя не об этом спрашиваю. Скажи точно — есть или нет?” Но напрямую это я ему сказать все-таки не могла.
Через два дня он умер…
