Россиянка Лариса Чубарова до этого провела в украинских застенках почти пять лет. Она одна из шести обменянных женщин, кто получил в тот день свободу и… ничего.
На Украине Ларису Чубарову обвиняли в нарушении территориальной целостности государства. Незаконном хранении оружия. Участии в незаконных вооруженных формированиях.
Большую часть жизни она прожила в самостийном Харькове, но при этом сохранила российский паспорт и российское гражданство. Воспитывала сына, никуда уезжать не собиралась. Тридцать лет это была ее страна, ее Родина, ее дом. О том, что придется оказаться в самой гуще кровавых событий, до ноября 2013-го женщина и представить себе не могла.
Ее звали Тереза
«Два последних года до войны пришлось провести в Киеве, потому что у сына обнаружили тяжелое заболевание, и мы проходили лечение. Когда начались события на Майдане, уехали обратно в Харьков».
Дома заглянула подруга: «Пойдем сходим, что ли, на антифашистский митинг?» Ларисе было нужно просто переключиться. От бесконечных больниц, от семейных проблем…
Площадь в Харькове — самая большая в Европе. Там собралось огромное количество людей, много пожилых. Эмоции. Нервы. Некоторым пенсионерам становилось не по себе, зашкаливало давление, и поэтому они интересовались, нет ли среди участников врачей.
«Мы объявили, чтобы все медики подошли к одному месту, где в случае чего можно было оказать первую медицинскую помощь. Так образовалась наша группа — «Санбат Харьков». Я не была врачом, но у меня хорошие организаторские способности, а митингов в те дни хватало».
«Наша война началась, когда убили первых активистов — прямо в центре Харькова, на улице Рымарской», — вспоминает Лариса Чубарова. Она говорит, что именно тогда поняла: или-или, Майдан или Антимайдан, третьего не дано.
Среди своих ее стали называть просто Тереза — по ассоциации с известной Матерью Терезой, помогавшей больным и нуждающимся.
«Что вы, я была самым обычным человеком, но в те дни никто на Украине не мог быть вне политики. На всякий случай отправила сына к родственникам в Севастополь. А сама сделала своей выбор: остаться. Сопровождали митинги как медслужба Антимайдана, несколько раз возили гуманитарку в Донецк, а оттуда вывозили беженцев, которых через Харьков отправляли на Белгород».
«Я никогда не совершала ничего противоправного. Была волонтером, гуманитарщиком, оказывала первую медицинскую помощь. Вся та пропаганда ненависти, которую раздувала украинская сторона потом в отношении меня — что я террористка и диверсантка, — являлась ложью. Они это делали осознанно, для того, как я считаю, чтобы сформировать в глазах общественности негативный образ россиянина, который живет на Украине».
Как глава медиков-волонтеров Антимайдана она давала много интервью, выступала совершенно открыто. Говорила о том, что сами люди должны принимать решения, как им жить, на каком языке говорить, к каким памятникам носить цветы на праздники и как называть свои улицы.
В 2015 году, во время очередного приезда из Крыма в Харьков через Россию, Ларису Чубарову арестовала СБУ. Собственно говоря, все это рано или поздно должно было закончиться именно так. Или-или.
Ее выкрали прямо из центра города, угол Сумской и Театрального. На выходе из большого торгового центра с двух сторон подхватили люди из СБУ, затолкали в микроавтобус. Черный мешок на голову, на руки — наручники.
Домой Лариса не вернется уже никогда.
«Сидела с обычными уголовницами»
«Меня завели в кабинет следователя, приковали к батарее и так продержали четыре часа. В это время в квартиру подкидывали так называемое взрывное устройство — муляж: якобы я готовила теракт в центре Харькова».
Заголовки украинских СМИ пестрели подробностями диверсионной деятельности Терезы: ее обвиняли в участии в подразделениях Игоря Безлера (позывной Бес) и Александра Кожемякина (позывной Алабай), уверяли, что она допрашивала и пытала пленных, лично расстреливала…
По приговору суда Лариса–Тереза получила 11 лет заключения. Пытались вменить статью, предусматривающую даже пожизненное заключение (на Украине оно возможно и для женщин), а для этого обвинили в покушении на сотрудника местных правоохранительных органов. Но тот отказался опознавать Ларису на очной ставке.
«Я думаю, что он понимал, что если оговорит меня, то подпишет приговор и сам себе: лишние свидетели никому не нужны, — размышляет моя героиня. — Я не могу сказать, что благодарна ему, но уважаю за то, что он поступил как человек. Боялась ли я многолетнего срока? Была твердая уверенность, что моя страна меня не бросит: на процесс постоянно приходили сотрудники российского консульства, поддерживали меня, приносили передачи в СИЗО».
«Украинский прокурор Олег Максюк на заседании апелляционного суда заявил, что моя вина прежде всего заключается в том, что гражданство России является преступлением и преследуется на территории Украины по закону», — усмехается Лариса.
Она всегда требовала от украинской стороны обозначить ее правовой статус. Если военнопленная, участвовавшая в боевых действиях, то пусть ее судят военным трибуналом; если политзаключенная — то где правозащитники, которые бьются за ее свободу? Почему молчит международная общественность?
Сидела с обычными уголовницами. Наркоманки, убийцы, воровки. В СИЗО россиянку попытались отравить.
«Я выиграла четырнадцать судов против пенитенциарной системы Украины, в том числе и по неоказанию мне медицинской помощи», — рассказывает Лариса.
Тогда, за решеткой, произошел серьезный конфликт между ней и приехавшим представителем главного украинского омбудсмена Людмилы Денисовой. Он почти до утра уговаривал, увещевал, настаивал и угрожал Ларисе в СИЗО, чтобы принудить ее написать Путину. Обратиться к тому с просьбой обменять ее на украинцев, сидящих в России. Прежде всего речь шла о режиссере Олеге Сенцове.
Но Лариса отказалась играть в чужие игры, зная, что это письмо обязательно используют для провокации. И призвала вообще не участвовать в обменах как между Украиной и Россией, так и между Украиной и ЛДНР.
«Я говорила о том, что нужно запретить политические обмены, так как именно обмены превращают людей в заложников. Хватают, специально фабрикуют уголовные дела для того, чтобы постоянно пополнять обменный фонд. По сути, обмены нужно проводить только на линии соприкосновения между теми, кто непосредственно воюет. Все остальное — это просто использование человеческих судеб, разыгрывание их жизней в своих интересах», — убеждена она и сегодня.
Следствие никак не могло повлиять на ее позицию или заставить замолчать. Хорошо, что никого из близких родственников на территории Украины у нее к тому времени уже не было. Были те, кому в этом плане повезло гораздо меньше, — например, тоже участнице харьковского Антимайдана Марине Ковтун, сына и племянника которой пытали и избивали буквально на глазах.
Кстати, Ковтун до последнего не вносили в списки на обмен. Остальные уже сидели в автобусе в сторону Донецка, когда ту все-таки доставили в автозаке из Киева.
«Меня также три раза выкидывали из обменных списков, — вспоминает Лариса Чубарова. — Думаю, в этом плане киевская и донецкая власти в чем-то были солидарны: они обе меня терпеть не могли».
Украинские СМИ так и написали тогда, что в ДНР возвращается «волк в овечьей шкуре». Мол, у Терезы такой упрямый и несговорчивый характер, что та сторона еще с ней наплачется.
Лариса узнала, что едет на обмен, непосредственно в зале суда, когда ей в одно мгновение сменили меру пресечения. К клетке, где она находилась, подошли сотрудники СБУ в балаклавах и против ее воли вывезли из Харькова, то есть фактически снова похитили…
«Да, нас выкинули на обмен без процессуальной очистки. У меня до сих пор идут суды в апелляционной инстанции. Мы все выехали из Украины не амнистированные, не освобожденные официально, поэтому половина из нас уже год находятся в международном розыске. На него подала украинская сторона. Этот обмен для многих оказался самой настоящей ловушкой», — убеждена Лариса.
Ни кола ни двора
Освобожденных из украинских застенков женщин встречали букетами роз.
Лично я больше всего переживала за Дарью Мастикашеву, трехкратную чемпионку Украины по тхэквондо. Ее арестовали в 2017-м на Украине, инкриминировав государственную измену, шпионаж в пользу РФ и терроризм.
Ей было некуда возвращаться в Россию: ее гражданский муж, бывший глава охраны Бориса Березовского Сергей Соколов, пытавшийся освободить любимую женщину, к тому времени был арестован по очень странному обвинению и сидел уже в РФ.
Дашины мама и маленький сын все годы ее заключения оставались в Днепре (бывший Днепропетровск), и было непонятно, куда же ей теперь: остаться ли в ДНР, где ни одной знакомой души, отправиться ли в Россию, где она тоже никому не нужна?
И эти розы, которые Даше вручили, поздравив с освобождением, под дождем, на промозглом декабрьском ветру, выглядели как издевка.
«Одна из тех женщин, с кем я была обменяна, по имени Галина, вышла замуж за нашего же «обменяшку», они сейчас дом ремонтируют, замечательная и очень светлая пара. Другие — Света и Катя — работают в Новоазовском районе. Марина Ковтун живет в Луганске, я — в Донецке. Даша, к сожалению, не выходит на связь, и где она, я не знаю», — перечисляет Лариса Чубарова.
Почему же она сама так и не уехала в Россию?
«Два месяца мы прожили в той больнице, куда нас поселили после освобождения, — продолжает женщина. — Никуда не выпускали. Основная задача МГБ заключалась в том, чтобы провести свои оперативные мероприятия, наше состояние их волновало меньше всего».
Цветы завяли. Красивые слова забылись.
«В самом начале у меня не было документов, кроме просроченного российского паспорта. Нам обещали, что в ускоренном порядке выдадут ДНРовские паспорта, но это оказалось обманом. На сегодняшний день их получили чуть больше половины человек изо всей группы. Без паспортов устроиться на работу легально невозможно. Служить в армии, чтобы как-то прокормить себя, пошли шестеро. Девять человек до сих пор без паспортов. Четверо из них — наши, россияне», — продолжает Лариса.
Сразу после больницы всех «обменяшек» перевезли в ПДП города Горловки. Она говорит, что в этом группе очень повезло, сложились замечательные отношения с местной администрацией, и те помогают решить все вопросы. Совсем не так, как в Донецке.
«По отношению к освобожденным россиянам местная донецкая власть поступила так же, как украинская. Я вообще иногда думаю, что нахожусь на Украине: иные здешние чиновники ведут себя так, будто они глубоко законспирированные агенты СБУ, — они ненавидят Россию, они ненавидят нас!» — возмущена Чубарова.
Удостоверения о незаконном удержании на территории Украины обменной группе выписали только после того, как Лариса полгода добивалась этого через все возможные инстанции и дошла до Татьяны Москальковой лично. На сегодняшний день это единственный документ Ларисы Чубаровой, но ничем больше он не подкреплен.
«Я не могу без документов выехать к семье. А они из-за пандемии — приехать ко мне, — вздыхает Лариса. — Меня обменял наш МИД РФ — на каком основании меня все еще здесь держат? Кто смог, тот уже уехал. Но я не могу получить справку консульства РФ в Харькове для выезда: она выдается только лично в руки на территории консульства. А без нее меня не выпускают. Я мечтаю увидеть сына, которого не видела столько лет, он живет в Крыму, но даже если бы у него получилось, я бы не хотела, чтобы он приезжал сюда в такой ситуации. Потому что есть угрозы по отношению ко мне».
Основная проблема, по ее словам, заключается в том, что в ДНР нет никакого представительства России — республика-то непризнанная, и они, российские граждане, волею судьбы оказавшиеся здесь, не могут защитить свои права, обратившись в представительство своей страны. Сейчас, принудительно оставшись на территории ДНР, как она заявляет, освобожденные россияне фактически объявлены вне закона.
Черная метка
Я очень хорошо понимаю Ларису Чубарову. Потому что сама пишу про события на Украине и на Донбассе уже почти семь лет.
У меня осталось огромное количество друзей в Донецке и Луганске. И огромное количество друзей, которые были там в самые тяжелые 2014–2015-й, а теперь живут в РФ. Те, кто верил в «Русскую весну», и кто окончательно разуверился в ней. Потому как то, что получилось в итоге, мало похоже на то, о чем мы все мечтали когда-то.
Самое удивительное, что за все это время, сделав сотни материалов с Донбасса и оказавшись в списке «Миротворца» как «российский пропагандист и враг Украины», я так и не побывала в самом Донецке. Все было некогда. Думала, когда-нибудь потом, после победы.
Но после победы, похоже, уже не получится. Потому что, как мне сказали, я теперь в «черном списке» и в ДНР. И при въезде, как предупредили, буду задержана.
Потому что пишу не то и не так, как хотят нынешние власти республики. О заключенных, которые томятся «на подвалах» — это такое устойчивое выражение — в самом Донецке. Иные — без суда и следствия, иные — по, возможно, сфабрикованным обвинениям.
Есть среди них и россияне.
Проблема граждан России, в основном бывших добровольцев, находящихся в донецких и луганских СИЗО, уже который год волнует местных общественников. Есть конкретные имена, фамилии, уголовные дела, о которых в том числе писал и «МК». Недавно третий раз арестован российский журналист Роман Манекин: его снова обвинили в шпионаже в пользу Украины. Обычная история. Слишком наезжал на местные власти.
Три года назад, осенью 2017-го, когда «МК» впервые поднял проблему российских заключенных на Донбассе, она была донесена до МИДа и озвучена Марией Захаровой, по самым скромным подсчетам, в тюрьмах ДНР находились около трехсот наших соотечественников. На самом деле, как говорят, не исключено, что их порядка тысячи.
Главная проблема заключается в том, что граждане Российской Федерации, оказавшиеся на территории республик, остаются без правовой и социальной поддержки РФ из-за непризнанного статуса ЛДНР. Каждый человек имеет право на справедливое правосудие, нормальные условия содержания под стражей, оказание медицинской помощи; на то, чтобы соблюдались его права в судебных инстанциях, адвокаты могли спокойно, без давления и прессинга, работать в процессах. В ДНР этого, к огромному сожалению, нет.
Местные адвокаты в силу того, что они подконтрольны МГБ ДНР, не могут полноценно защищать граждан РФ, а российские сюда приезжать не хотят: опасно, да и за аккредитацию в ДНР нужно заплатить 50 000 рублей.
«Это такая же политическая игра, как была и на Украине: держать за решеткой людей, чтобы использовать их при возникшей необходимости, — например, объявить амнистию как бонус для каких-то своих целей, — уверена Лариса Чубарова. — Для меня радость освобождения, которую отмечали в канун Нового года, обильно приправлена горечью… Теперь уже в СИЗО и лагерях ЛДНР находятся мои соотечественники и соратники. Камеры забиты ополченцами первой волны, предпринимателями, которые не готовы платить дань новым хозяевам жизни, просто людьми, которые высказывали свободно свои мысли о происходящем в Интернете. Это сегодняшний Донбасс. Меня эта тема непосредственно волнует как общественника и правозащитника».
Сидит Юрий П. — один из тех, кто тоже был в их группе обмена в декабре 2019-го. Нашей газете не удалось связаться с его матерью, но, как говорят, никто до сих пор не понимает, в чем его обвиняют.
Лариса Чубарова говорит, что раз она все равно застряла здесь без паспорта на неопределенный срок, то увидела в этой ситуации возможность помогать своим соотечественникам.
«Я здесь на своем месте и в свое время много сделала для этой республики. Хочу бороться за то, чтобы все граждане, которые здесь живут, не боялись, что их в любую минуту по надуманному обвинению могут бросить за решетку. Когда мы были на украинской стороне, мы понимали, что все, ради чего мы страдаем, не зря. Вернувшись, я увидела, что здесь сидят ребята, у которых нет никаких шансов. Они защищали Донбасс, они воевали за него, у них ранения и контузии, за плечами боевой опыт, есть награды… И они абсолютно бесправны. Это недопустимо, и с этим необходимо что-то делать, объединяя усилия».
Золотая клетка
Моя знакомая гражданка Украины Даша Мастикашева пробыла в Донецке 43 дня на так называемом карантине — ее не хотели отпускать. Она просто тупо сидела в больничной палате, и было совершенно непонятно, как долго это могло продолжаться. Она вроде бы не находилась в тюрьме, но и на свободе тоже не была. Когда пыталась покинуть границу и перебраться хотя бы на территорию России, ее задержали и под конвоем сопроводили обратно, в «золотую клетку».
«Я мать, я хочу к своей семье. Я не хочу быть пешкой в чужих играх и никогда не хотела», — мы разговаривали с ней по телефону в прошлом феврале. Даша не знала, как жить дальше, что с ней будет, кто она сейчас — свободный человек или заложница?
Через газету я обратилась тогда к главе республики Денису Пушилину и попросила посодействовать в решении этого вопроса. Но наступил март — вирус, пандемия, самоизоляция. Всем стало не до того.
Потом, уже летом, я пыталась набрать Даши номер. Телефон молчал. Через знакомых я узнала, что ей вроде бы удалось вернуться на Украину.
В страну, откуда ее с таким трудом вытащили, но где ее ждали мама и сын… Хочется верить, что на этом ее злоключения закончились.
