"Как товар в бутике": суррогатных двойняшек разлучили с рождения

Мальчика отдали воспитывать на сторону - няне

С 2013 года жительница Татарстана Татьяна Калентьева растила чужого ребенка, как она сама рассказывает, рожденного посредством новых репродуктивных технологий.

Нет, Татьяна не была ни его суррогатной, ни биологической матерью. Совершенно посторонняя женщина, няня, к которой мальчик попал случайно.

Мы попытались разобраться в этой дикой истории.

Мальчика отдали воспитывать на сторону - няне
Няня отдала Матвею 7 лет жизни.

«Так тяжело мне… Как я живу, один бог знает. На слезах и на горе! А как жалко Матвея (имя изменено. — Авт.), словами не описать, где он, что с ним», — сегодня Татьяна Калентьева пытается узнать судьбу своего мальчика и во что бы то ни стало вернуть его.

По ее словам, семь лет назад родители предпочли оставить себе девочку из родившейся суррогатной двойни. Они отселили второго грудничка в отдельную квартиру и наняли ему няню, которая затем с обоюдного согласия увезла Матвея в свой родной город по… доверенности.

Скандал начался, когда Татьяна Григорьевна через опеку и суд попыталась лишить биологическую мать родительских прав.

Из нотариального согласия:

«Я, Ольга... (имя изменено — Авт.), гражданка Российской Федерации, зарегистрирована: город Москва… настоящим даю согласие на перемещение моего сына… 2013 года рождения по территории Российской Федерации… в сопровождении Калентьевой Татьяны Григорьевны, 1958 года рождения… которой передаю право решать все вопросы, а в случае крайней необходимости принимать неотложные меры, в том числе по вопросу медицинского вмешательства, касающиеся моего несовершеннолетнего сына».

Использование суррогатного материнства — тема очень болезненная для нашего общества. Об этом спорят юристы, врачи, представители церкви.

В отличие от России во многих других европейских странах на коммерческой основе суррогатное материнство полностью запрещено или значительно ограничено. И дело, конечно, в этической и юридической стороне проблемы. С точки зрения медицины все более или менее понятно: это способ лечения бесплодия, один из многих существующих ныне.

О важнейших поправках в законы, регулирующие суррогатное материнство, недавно в очередной раз дискутировали и в Госдуме. Из-за многочисленных скандалов последних лет все идет к тому, чтобы разрешить использовать эту технологию в России исключительно гражданам РФ. Причем те должны быть в возрасте от 25 до 55 лет и не менее года состоять в законном и зарегистрированном браке.

Но неужели одинокая бесплодная женщина, или одинокий мужчина не имеют право на счастье и своего кровного малыша?

Не будет ли данный законопроект дискриминировать в правах генетических родителей, и без того пораженных в своих репродуктивных возможностях, не явится ли он очередной попыткой государства вмешаться в частную жизнь граждан?

Однако при этом забывается еще одна сторона, имеющая непосредственное отношение к происходящему и которая при этом не имеет никакого права голоса, — сам новорожденный ребенок.

«Поживите с Матвеем отдельно»

Татьяне Григорьевне Калентьевой — 62 года. Семь последних лет из них она отдала маленькому Матвею. К которому сама не имеет никакого юридического отношения.

Но — по порядку.

«Еще в октябре 2013 года одна семья из Москвы предложила мне поработать у них, ухаживать за новорожденным, — начинает рассказ моя собеседница. — Я согласилась временно перебраться из своего родного города в Татарстане в столицу, меня поселили в отдельную квартиру, в которую мне привезли двухмесячного мальчика. Я по профессии медицинский работник, и поэтому ухаживать за таким крохой мне было несложно».

Фельдшер, воспитатель в детсаду, инспектор в комиссии по делам несовершеннолетних — в общем, отличный послужной список для такой вакансии. «Я вышла на пенсию по выслуге лет, из них последние шестнадцать работала в органах внутренних дел. Свои дети стали взрослыми, не хотелось сидеть у них на шее, да и силы чувствовала, могла подрабатывать — мне тбыло 54 года».

Татьяна договорилась с работодательницей: две недели она будет жить в Москве, потом возвращаться домой и снова через две недели заступать на вахту. Договор был составлен на год.

Конечно, ее заинтересовало, что это за ребенок, почему в таком крохотном возрасте ему приходится жить фактически с чужой тетей, кем вообще приходится Матвей Ольге. Вскоре, как рассказала нам сама Татьяна, выяснилось, что мальчик — из пары двойняшек, рожденных суррогатной матерью. Суррогатная мать родила, свои договорные обязательства выполнила, какие к ней претензии? А биологические родители почему-то решили забрать из роддома только девочку.

В России уже бывали подобные конфликтные ситуации, когда генетические родители в роддоме категорически не хотели оформлять на себя ребенка, выношенного по договору чужой женщиной, если тот по какой-то причине им не подходил — например, был болен.

Но тут детей было двое, и оба здоровы. Врачи отказались разделять суррогатных близнецов: или пусть биородители забирают обоих, или оба младенца останутся на попечении государства. «Вроде бы как они были вынуждены подписать требуемые бумаги», — продолжает Татьяна Григорьевна.

Новой своей работой пенсионерка в принципе была довольна, хотя через какое-то время мама Матвея, по ее словам, якобы попыталась прозондировать довольно странную тему: не хотела бы няня забрать к себе ребенка жить? «Разумеется, я была в шоке. Подрабатывать — это одно, а взять на себя ответственность за чужого малыша — другое. К тому же у меня своя семья, взрослые сыновья. В общем, отказалась».

В феврале 2014-го, как говорит Татьяна, она вернулась на родину, так как хозяева наняли другую няню. Три месяца с нанимательницей они общались через мессенджер, довольно редко. «Вдруг в июне Оля снова мне пишет: вы не могли бы опять приехать? Оказалось, что другие няни, которые меня сменили, якобы, по ее словам, очень жестоко с Матвеем обращались. Оля и фотографии мне показывала. Конечно, разжалобила, я все бросила и поехала».

«Таня, мы хотим отдать Матвея вам». Это неожиданное предложение, прозвучавшее при разговоре, было как гром с ясного неба. «Вы же не будете против забрать его на какое-то время?»

Что-то пошло не так...

«Любила ли его родная мама? Когда она изредка заглядывала к нам в гости, то даже не подходила к ребенку, не брала его на руки», - вспоминает сама Татьяна.

Сыновья решение Татьяны, если честно, не поддержали: «Мама, зачем это тебе нужно?» Кстати, неизвестно, знали ли вообще ее родственники и друзья биологической матери о существовании второго ребенка, так как вроде бы в ее паспорте записи о Матвее не было.

«Ольга предложила заключить нотариальное согласие сроком на год. На то, что Матвей будет проживать со мной. За это я буду продолжать получать компенсацию ежемесячно и ухаживать за ним, а через год она его заберет».

Прошел год, документ продлили, затем — еще год и еще… Матвей рос. Ему нужны была одежда и игрушки, лечение (оказалось, что у мальчика с рождения неважное зрение). Паренек ходил в развивающие центры, спортивную секцию по борьбе, где занимал призовые места. Его содержание требовало средств. Однако, по словам няни, биологическая мама не спешила повышать зарплату.

«Да, мы продолжали общаться по переписке. Через какое-то время она опять стала задавать мне очень странные вопросы: а если мы вам не будем платить, вы от него откажетесь?..»

«Я ее постоянно просила: приезжай хоть раз, посмотришь, как сын вырос. Хотя бы по видео с ним переговори».

В среднем, как рассказывает Татьяна Григорьевна, за уход за Матвеем ей переводили ежемесячно пять тысяч рублей. 

Причем сам мальчик с четырех лет знал, что где-то далеко, в большом городе, у него есть другая семья, сестренка; мамой же он называл свою няню. «Так меня родные дети зовут, и он тоже», — разводит руками Калентьева.

Ее отношение к оставленному мальчонке со временем изменилось. Невозможно не привязаться к ребенку, который постоянно находится рядом, сопит в своей кровати, возит грузовичок по полу; которого утешаешь во время болезни, обнимаешь, когда он плачет; за которого отвечаешь; с которым находишься 24/7.

По словам Татьяны Григорьевны, это была материнская любовь.

«Приезжайте к 1 сентября»

«Первый раз я решилась сходить в опеку в феврале 2015-го, чтобы прояснить свои права в отношении Матвея. Я спросила, имею ли право усыновить ребенка, который попал ко мне таким вот образом, показала нотариальное согласие, которое мы заключили с Олей. Если честно, слова сотрудника меня поразили: та ответила, что как только срок действия документа истечет, мать обязана забрать сына, а если не заберет, то его передадут в приют и будут решать вопрос о дальнейшем семейном устройстве. Но ведь у него уже есть семья — я».

Она решила не задавать больше лишних вопросов. Матвея опять оставили до следующего лета, потом — до будущей зимы…

В феврале 2016-го мальчика няня покрестила в храме и Татьяна Григорьевна стала его крестной матерью. Летом они ездили на море, зимой катались на санках.

«Так прошло шесть с лишним лет, — вздыхает моя собеседница. — Нотариальное согласие Оля продлевала мне регулярно до 2020-го. Сама она к нам так ни разу и не приехала».

Перед первым классом, летом 2020-го, истекал срок очередного документа на право Татьяны Григорьевны жить с Матвеем. Биологическая мама снова подтвердила, что готова забрать сына себе, и… в который раз перенесла дату их окончательного воссоединения.

«При том, что и само нотариальное согласие уже было просрочено, карантин же начался, самоизоляция, но Оля меня успокоила, что ничего страшного в этом нет. Я получала какие-то совершенно номинальные деньги, на которые кормить и одевать семилетнего мальчика было невозможно, я уже об этом и не спрашивала».

— Совсем ничего не требовали? — с удивлением переспрашиваю я. — Да, материнские чувства к несчастному малышу — это одно, но в конце концов по документам вы вообще были ему никто…

— У нас периодически возникали споры из-за денег, — вздыхает Татьяна Григорьевна. — Но, видимо, с какого-то момента она поняла, что я искренне привязана к Матвею, и я его не брошу все равно.

«По ее просьбе я заранее приобрела для мальчика форму для школы. Она заодно попросила и дочке, сестре Матвея, форму присмотреть, — продолжает Татьяна Григорьевна. — Мы ходили с ним на рынок, высылали фотографии с костюмами и ценами. Ближе к концу августа мы с Матвеем съездили на вокзал и купили билеты на 28-е».

Однако, по словам няни, оказалось, что они взяли билет на слишком раннее число, и надо быть в Москве 31 августа. «Новый город, новая семья, новая жизнь — для мальчишки это большой стресс, лучше, если он хоть немного попривыкнет, но она не соглашалась принять его раньше», — восклицает няня.

Билеты на более поздний срок Татьяна Григорьевна менять отказалась.

«18 августа в 10 утра я с Матвеем пришла в опеку и находилась там до 16.00. Я сразу обратилась к начальнику: что за издевательство происходит? Везти ребенка, не везти ребенка?.. Та тут же позвонила в Москву биологической матери. Оля раскричалась по телефону, что это я, дескать, сама не хочу отдавать ребенка, что я его якобы похитила. На что руководителем опеки ей было предложено приехать и забрать сына. Никто же не против. Но Оля пояснила: не поедет, так как везде коронавирус, а у нее маленькая дочь».

Калентьева попросила, чтобы ей предоставили временную опеку над мальчиком, пока конфликт не будет разрешен; она была уверена, что все останется так, как было и до этого.

Однако Матвейку начали отбирать, чтобы отправить в… приют.

«Со мной разговаривали уже по-другому, угрожали, называли похитительницей. Матвей вцепился в платье, он бился в истерике, умолял его не трогать и оставить у мамы, то есть у меня. Отобрать силой так и не смогли. Из-за этого скандала он, семилетний мальчик, весь день оставался без воды, без еды».

Новые билеты для возвращения Матвея в Москву все же были приобретены по требованию опеки.

«20 августа к нам домой явилась целая делегация: начальник опеки, сотрудник инспекции по делам несовершеннолетних и еще три молодые дамы. Матвейка увидел их, его всего затрясло… Он очень боялся, что его заберут. По громкой связи биологическая мать, когда ей позвонили, опять уверила всех, что примет сына от меня».

Не встретила на вокзале

Ольга еще раз подтвердила, что ждет его 29 августа. 27 августа снова состоялся разговор Калентьевой с опекой. Ей сказали, что они подадут исковое заявление по поводу Ольги о лишении прав материнства. А пока суть да дело, пусть мальчик спокойно поживет у родной матери — может быть, они и привыкнут друг к другу.

Нет, у самой Татьяны Григорьевны его все равно не оставят: она ему чужая.

В Москву Матвея увозили практически обманом. Дело в том, что он с раннего детства очень плохо видел, носил очки, няня занималась его лечением. «Я ему попыталась объяснить, что мы едем в больницу, чтобы проверить его глазки. Успокаивала как могла. «Мама, только не отдавай меня!» У меня сердце разрывалось, когда я это слышала».

По словам Татьяны Калентьевой, на вокзале биологическую маму они не дождались. Вдвоем с ребенком пришлось добираться на метро. К нужной станции прибыли представители столичной районной опеки, органов внутренних дел. Состоялась официальная передача ребенка.

«Нас опросили в отделе полиции. Только здесь наконец я узнала, что же произошло семь лет назад и почему Матвей, по сути, стал изгоем в собственной семье».

Вроде как Ольга со своим мужем были уверены, что родная им только девочка, а мальчика суррогатная мать пытается навязать своего. Которого каким-то образом зачала одновременно с их дочкой. А они вообще второго ребенка не хотели, так как изначально планировали одну девочку.

Была ли проведена экспертиза ДНК детям? Почему заказчики не сделали аборт на ранних сроках, тем более что иногда так советуют и сами врачи, если у суррогатной матери приживается сразу несколько эмбрионов? Возможно, таким образом подстраховывались запасным дитя… А в общем — чужая душа потемки.

Чтобы решить проблему с уходом за ребенком, которого все же пришлось забрать из роддома, Ольга и нашла приезжую няню — та не задавала лишних вопросов.

Из рук в руки

Ребенка вывели во двор отдела полиции и передали биологической матери. «С тех пор я Матвея больше не видела. Хорошо хоть успела передать подготовленные к школе вещи и ему, и сестренке. Его забрали без подготовки, без психолога… Хотя лично мне сказали, что все детско-родственные связи между ним и его родительницей давно утеряны, и для него это может быть шоком. Связаться с Матвеем я никак не могу, не знаю, что с ним, как он себя чувствует. Один раз только увидела его издалека. С ним была какая-то другая женщина. Если честно, я даже не уверена, что он живет с Олей. Возможно, она опять наняла ему какую-нибудь няню».

На контакт биологическая мама не идет. Те телефоны, которые были у Татьяны Григорьевны, заблокированы. Сама Калентьева несколько раз записала видео в Интернете, где умоляла вернуть ей Матвея, — на это обращение Ольга высказала свое мнение, что няня мстит за то, что потеряла постоянную работу по уходу за Матвеем. И что Матвея за семь лет няня воспитала очень плохо, он как Маугли. Но от участия в любых ТВ-шоу, которые любят обсуждать такие темы, Ольга отказывается. Тогда как Татьяна Григорьевна хочет максимальной огласки, так как уверена, что только так может вернуть ребенка, к которому настолько привязалась

Она готова бороться и судиться за него даже без помощи местных чиновников, в итоге отказавшихся от исковых требований к биологической матери.

«Теперь Оля пишет, что я преследую ее и мальчика, мне даже позвонили из московского отделения полиции. Я очень надеюсь, что компетентные органы обратят внимание и разберутся в сложившейся ситуации, в том, что грубо были нарушены права ребенка, и ему с самого рождения была нанесена тяжелая психологическая травма, а сейчас моральное насилие над ним все еще продолжается, он живет с женщиной, которая один раз его уже оставила, — я считаю, поэтому он так плохо себя и ведет».

То, что семилетний малыш, оторванный от близкого человека, которую он знает практически с рождения, оказавшийся в стрессовой ситуации, может выдавать любую негативную реакцию, я согласна.

Но почему официальные ответы, что в воссоединившейся семье все хорошо, противоречат словам Ольги о том, что с ребенком все плохо, и он неуправляем? Занимаются ли этой семьей по-настоящему сейчас?

Утверждают, что специалисты семейного центра регулярно общаются с мамой и сыном и подтверждают, что с ними все в порядке, делается все возможное для налаживания отношений, формирования привязанности между Олей и Матвеем.

Социальные работники объясняют поведение биологической мамы так: оказывается, ей было сложно воспитывать сразу двоих детей, поэтому, только временно, она и отдала сына. Зато саму Татьяну Григорьевну обвиняют в том, что мальчик не был постоянно прописан в ее квартире, не был прикреплен к государственной поликлинике, не ходил в садик.

«Да я хотела бы зарегистрировать его у себя — выяснилось, что это невозможно, я ему никто, кроме согласия на проживание и нотариальной копии свидетельства о рождении у меня никаких документов на него не было, даже медицинскую карту не дала, поэтому и приходилось лечить его за деньги, не поставила в электронную очередь в сад, из-за этого я была вынуждена водить Матвея в платные развивающие центры», — клянется няня.

Интересно, а где чиновники были все эти семь лет, когда сразу после рождения малыш неизвестно куда пропал, не числился в поликлинике, не ходил в детский сад?

Неужели любого новорожденного можно так вот просто взять и передать из рук в руки, и никто бы не спохватился о его судьбе, если бы сама Татьяна Григорьевна не подняла сейчас шум?

Возможно, чиновники, всячески дистанцируясь от этой истории сейчас, просто опасаются, что им самим придется отвечать за то, что произошло с маленьким Матвеем.

* * * 

Я помню еще одну историю здорового «отказного» суррогатного ребенка: пара тоже ждала двойню, к моменту рождения генетические родители развелись, они захотели забрать только одного младенца, а другого — оставить. Имеют право. Ведь пока они не подписали на него документы, своеобразный «акт приема-передачи», они ему никто.

Что ж, невозможно заставить людей полюбить ребенка, если они его не хотят. Даже если они сами заплатили за его появление на свет.

Хотя, разумеется, нельзя обвинять огульно в равнодушии и черствости всех родителей, прибегнувших к современным методам экстракорпорального оплодотворения. Многие прошли через страшные муки, чтобы иметь возможность взять на руки своего, именно своего биологического ребенка. Разве можно их в этом упрекнуть? Но бывает и так, что, заплатив за младенца, его и дальше воспринимают как свою собственность, как вещь, а не как живого человека.

Когда говорят, что суррогатные технологии — это только про лечение, я не согласна. Это все-таки и про то, какие мы. Что есть у нас не только в кошельке, но и внутри.

Мать — не та, кто родила, и не та, что купила, а та, что воспитала. Оля возможно отдала Матвею свою клетку. Татьяна Григорьевна — реально годы жизни.

От кого теперь зависит, чтобы он вырос счастливым?

Элина ЖГУТОВА, общественный деятель:

— «Мы возьмем только одного ребенка» — заказчики вели себя в роддоме, словно взыскательные клиенты в дорогом бутике. Кто-то заочно родил, кто-то заочно воспитал…

Как будто речь идет не о сакральной связи матери с кровиночкой, не о материнской любви, которая «со дна морского достанет», а о том, как можно поручить челяди неприятные хлопоты о ребенке.

Сейчас готовится закон о существенном ограничении суррогатного материнства в России. Такие случаи, я полагаю, лишь подтверждают необходимость его скорейшего принятия.

Опубликован в газете "Московский комсомолец" №28494 от 11 марта 2021

Заголовок в газете: «Возьмем только одного ребенка»

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру