Подробности, связанные с жизнью, службой этого человека, крайне скудны. В современных публикациях довелось обнаружить явные преувеличения. То его в графы произведут, то крестным цесаревича Алексея назовут… На самом деле Владимир Николаевич Воейков высоких дворянских титулов не имел. Но был он в последний период царствования Николая II на виду: гвардеец, генерал свиты, дворцовый комендант. Вот уж действительно «особа, приближенная к императору». А еще — успешный коммерсант и поклонник спорта, человек, положивший начало государственному подходу к массовому развитию физической культуры в стране.
«Спорт был очень близок моему сердцу»
Заниматься проблемами развития спорта и физической культуры В.Воейкову довелось с самых первых лет ХХ века.
Еще в 1906 году, служа помощником командира в кавалергардском полку, он участвовал в работе комиссии, созданной при штабе командующего войсками гвардии великого князя Николая Николаевича, для изучения условий казарменной жизни и физического воспитания нижних чинов. Владимиру Николаевичу Воейкову предложено было возглавить отдел физического развития. Он вспоминал позднее: «Будучи знаком с постановкой физического развития во многих частях гвардии, я предложил составить новую систему обучения войск гимнастике, ввести в войсках спортивные состязания и учредить школы для подготовки руководителей гимнастики и спорта. Предложение мое встретило большое сочувствие великого князя Николая Николаевича, и летом 1907 г. был, в виде опыта, устроен в Красносельском лагере спортивный праздник для нижних чинов Первой гвардейской пехотной дивизии…»
Вскоре Воейков стал командиром лейб-гвардии гусарского его величества полка. Свои спортивные идеи он продолжил продвигать и на новом месте службы. «Когда я был назначен командующим полком, великий князь, желая провести в жизнь предложенную мною разработку положения для обучения войск гимнастике, согласился с моею мыслью образовать для этой цели во вверенном мне полку команду из чинов от всех частей гвардии. Занятия с этой командой дали мне возможность систематизировать физические упражнения и по ним составить проект наставления… 4 ноября 1910 г. проект удостоился высочайшего утверждения, и мое «Наставление для обучения войск гимнастике» было введено в Российской армии. Государь, интересовавшийся зарождавшимся в войсках спортом, неоднократно посещал занятия гимнастической команды в Царском Селе и благожелательно отнесся к моей мысли учредить главную офицерскую гимнастическую фехтовальную школу».
Первой Олимпиадой, в которой официально приняла участие делегация России, стали стокгольмские Игры 1912 года. Император поручил все общие вопросы, с которыми столкнется утвержденный лишь в 1911-м Российский олимпийский комитет, «утрясать» своему дяде — великому князю Николаю Николаевичу. Именно он стал тогда «опекуном» отечественных спортсменов-олимпийцев по линии Дома Романовых.
А признанного в высших кругах «главным авторитетом по спорту в империи» генерала В.Воейкова назначили официальным представителем России на играх V Олимпиады. Позднее он писал: «…Представители русских спортивных организаций просили меня возглавить и лично принять руководство поездкой в Стокгольм участников Олимпиады… Когда об этом было доложено Его величеству, последовало высочайшее повеление о моем назначении представителем России на международных Олимпийских играх 1912 года».
По ходатайству членов РОК «для уменьшения расходов и удобства расквартирования, а также для облегчения руководства и для объединения как командированных офицеров (они были «костяком» команды. — А.Д.), так и гражданских лиц, принимающих участие в Играх», правительство приняло решение выделить специальное судно. На нем спортсмены, вспомогательный персонал и руководители делегации должны были не только добраться до Стокгольма, но и проживать в каютах во время Олимпиады (использовали в итоге океанский пароход «Бирма», рассчитанный на 1500 пассажиров).
Увы, отличиться российским спортсменам в Швеции не удалось. Команда из 178 человек смогла завоевать лишь 2 серебряные, 3 бронзовые медали и заняла место в хвосте медального зачета. Столь сокрушительная неудача стала очевидной оплеухой стране на международном уровне. Потому после завершения Игр были предприняты меры для поднятия уровня отечественного спорта.
Вот что вспоминал В.Воейков: «Выслушав доклад о результате командировки на Олимпийские игры, его величество выразил мне свое желание создать орган для объединения в России всех вопросов, связанных со спортом, и повелел представить ему письменное о сем предположение… 7 июня 1913 года состоялось высочайшее повеление о моем назначении Главнонаблюдающим за физическим развитием народонаселения Российской империи». Фактически Владимир Николаевич Воейков стал первым министром спорта в России. Он хорошо понимал тогдашнюю ситуацию в данной области: «В 1913 году русское общество считало спорт только развлечением, а некоторые даже смотрели на лиц, им руководивших, как на людей, желавших устроить себе видное служебное положение и угодить государю». Уже через несколько недель генерал принял участие в состоявшемся в Петербурге съезде представителей русских спортивных организаций. По итогам его не только был утвержден новый Устав РОК, но и принято решение в качестве важного этапа подготовки к будущим Олимпийским играм проводить в стране собственные — Всероссийские — Олимпиады. Эта идея принадлежала именно В.Н.Воейкову. Благодаря его энергии (а также, что немаловажно, — связям в высших кругах империи) удалось провести два таких спортивных форума: в 1913-м — Всероссийскую Олимпиаду в Киеве, а в 1914-м — Олимпиаду в Риге. В обоих случаях Воейков был среди главных организаторов и почетных гостей.
«Генерал Секрет»
Спортивная составляющая занимала важное, но не основное место в жизни этого человека, входившего в круг персон, пользующихся наибольшим царским доверием.
Осенью 1913 года генерал-майор свиты В.Н.Воейков неожиданно (по его собственным словам) оказался на одной из важнейших должностей в ближнем окружении государя. 23 ноября во время аудиенции в Александровском дворце царь прервал доклад генерала словами: «Я хотел вам предложить быть моим дворцовым комендантом. Согласны ли вы принять эту должность?»
Между прочим, сообщив Воейкову о новой должности, Николай сразу подчеркнул, что от спортивных забот она его не избавляет: «Я рассчитываю, что вы не бросите начатого дела по организации спорта в России и сумеете совместить должность дворцового коменданта с вашей должностью Главнонаблюдающего за физическим развитием народонаселения Российской империи». Однако по долгу службы «министр спорта» все-таки в первую очередь должен был теперь заботиться об охране монарха и его семьи.
В.Н.Воейков: «В круг прямых обязанностей дворцового коменданта входило как общее наблюдение за безопасностью императорских резиденций, так и главный надзор за безопасностью пути во время высочайших путешествий… В непосредственном подчинении дворцового коменданта находились: особое управление, дворцовая полиция, охранная агентура, собственные его величества Сводный пехотный и Железнодорожный полки и собственный его величества конвой для несения службы; а для исполнения различных поручений командировались выбранные самим комендантом военные и гражданские чины всех ведомств. Ведению дворцового коменданта подлежали полиция Царского Села, Петергофа, Гатчины и Павловска, все охранные команды дворцовых управлений и императорских дворцов, так же как и полицмейстеры Императорских театров… При выездах его величества за район установленной вокруг дворца охраны дворцовый комендант должен был сопровождать государя.
Почти ежедневно в 10 часов утра я являлся к государю с докладом о текущих делах, имевших отношение к моим прямым обязанностям, и получал приказания его величества, большею частью касавшиеся его выездов».
В.Воейков в своих воспоминаниях упомянул о некоторых особенных проблемах, с которыми ему пришлось столкнуться. Самую первую «задачку» ему загадала императрица Александра Федоровна, а случилось это в рождественский сочельник 24 декабря 1913 года, когда, получив указ о назначении дворцовым комендантом, он поехал во дворец «представиться их величествам».
«…Пригласив меня сесть, государыня повела разговор об охране, являвшейся, по ее выражению, стеснительной для их личной жизни. Наиболее не нравившимся ей обстоятельством был установленный в Ливадийском парке порядок: каждый раз после прохода поста городового она слышала, как дворцовый городовой по висевшему в будке телефону сообщал для доклада дворцовому коменданту час, направление и с кем ее величество проследовала… Ее величество коснулась также поездок по Петербургу и окрестностям, высказав недоумение, почему их должна сопровождать такая масса лиц свиты, что при каждом проезде образуется целый поезд автомобилей, нарушающий правильность уличного движения и совершенно напрасно привлекающий всеобщее внимание».
Судя по признаниям самого Владимира Николаевича, принятые им меры были сугубо бутафорскими. Это выяснилось вскоре после приезда царского семейства в крымскую резиденцию.
«В один из первых дней по приезде в Ливадию императрица выразила мне свое удовольствие по поводу упразднения в парке будок дворцовых городовых; но через несколько дней во время одной из прогулок царской семьи по Ливадийскому парку великая княжна Анастасия Николаевна, очень бойкая и шаловливая девочка, спрятавшись в кустах неподалеку от одного из городовых, увидала, как после прохода царской семьи городовой подошел к одному из деревьев, на котором оказался телефон, и сделал доклад о проходе их величеств». То есть Воейков распорядился убрать лишь сами будки, мозолившие глаза его августейшим хозяевам, а телефонные аппараты оставил и доклады дежурных полицейских о прохождении «объекта» не отменил. Анастасия Николаевна сразу же наябедничала царице и потом торжествующе кричала Воейкову: «Попался! Попался!»
Исполняя должность коменданта, генерал столкнулся и еще с одной проблемой. Оказалось, что многие придворные из ближайшего окружения царя, проявляя весьма активно свое любопытство по поводу предстоящих поездок его величества, даже будучи предупреждены о необходимости сохранить полученную информацию в тайне, отнюдь не стремятся держать язык за зубами, а потому сведения моментально становятся. «После этого… я решил никогда не ставить лиц свиты в курс поездок его величества, за что получил прозвание «генерала Секрета».
Кот для цесаревича
В биографии первого российского «министра спорта» есть еще одна страница. Посещая свое имение в Пензенской губернии, Воейков обратил внимание на тамошние природные достопримечательности — несколько родников, бьющих в овраге неподалеку от усадьбы. Среди местных жителей они считались целебными. Владимир Николаевич попросил специалистов провести исследования, и ему подтвердили: вода в источниках минерализованная. По степени полезности она может даже быть сравнима со знаменитыми кавказскими минеральными источниками. Вдохновившись такой информацией, Воейков решил построить завод по производству столовой воды. К 1913 году в склонах оврага были устроены каменные водосборные галереи, куда поступала минералка из семи мощных родников. На созданном рядом заводе ее разливали в бутылки. Предприимчивый свитский генерал сумел использовать свой «административный ресурс» и договориться о включении минералки со своего завода в рацион гвардейских частей. Это было неплохим рекламным ходом, и уже вскоре столовая вода из источников в Пензенской губернии стала весьма популярна в России.
Эту минералку начали поставлять к императорскому столу. Бутылки с ней превратились в непременный атрибут парадных обедов. История умалчивает, было ли это спровоцировано самим генералом, но некоторые доктора высказали мнение, что воейковская минералка способна благотворно влиять на укрепление здоровья цесаревича Алексея, страдающего гемофилией. Императорская семья прониклась: августейшие родители искали любую возможность, чтобы облегчить страдания своего больного ребенка. В результате пензенской столовой водой регулярно потчевали наследника престола.
С малолетним цесаревичем у Владимира Николаевича установились очень близкие отношения. По роду службы этот придворный генерал зачастую выполнял роль опекуна мальчика, испытывая к нему при этом искреннюю симпатию. Царский сын отвечал взаимностью и порой даже допускал вполне панибратское отношение к Воейкову. С подачи наследника за ним закрепилось в императорском семействе прозвище Голый (причиной тому — большая лысина на голове генерала).
Можно упомянуть примечательный момент, характеризующий приязнь придворного генерала и маленького цесаревича.
В.Н.Воейков: «Однажды я рассказал Алексею Николаевичу об имевшейся у меня в имении породе кошек, представлявших из себя помесь куницы с домашней кошкой и напоминавших сиамских. Они были очень красивы: шоколадного цвета, с голубыми глазами и лапами, не обладавшими неприятным свойством выпускать когти. Наследник попросил привезти ему такую кошку… В следующую поездку, встреченный наследником при возвращении, я ему вручил корзинку-домик, внутри которого находился кот. Восторгам не было конца… Наследник расставался со своим котом только на время прогулок из боязни его потерять; в остальное же время он его постоянно брал с собой и приходил иногда во время высочайших обедов, держа его на руках, чем приводил в ужас людей, боявшихся кошек». (На самом деле, кот хотя и был породистым, но отнюдь не являлся родственником куницы.)
Судя по воспоминаниям Воейкова, его четвероногий подарок долго оставался в императорской семье. Однако когда летом 1917-го арестованных Романовых решили перевезти из Царского Села в Тобольск, кота, чтобы не подвергать животное опасным испытаниям в далекой ссылке, отправили назад, и придворный лакей вручил корзинку с ним жене Владимира Николаевича.
Пациент сумасшедшего дома
Накануне революции В.Воейков оказался в числе самых одиозных фигур в стране. Сторонники перемен обвиняли (впрочем, без каких-либо веских оснований) дворцового коменданта в пагубном влиянии на императора, коррумпированности, расходовании государственных средств в собственных интересах…
Николаю II неоднократно предлагали уволить дворцового коменданта, вызывающего в обществе столь явный негатив, однако император до последней возможности не расставался со своим верным генералом. В итоге Владимир Николаевич попал в число тех немногих, кто присутствовал 2 марта 1917 года при переломном для судьбы России событии: подписании царем манифеста об отречении в вагоне литерного поезда, стоявшего на вокзале Пскова.
После этого пути царя и его главного охранителя разошлись.
В.Н.Воейков: «В воскресенье, 5 марта, в 6 часов вечера я последний раз в жизни видел своего государя. Я зашел к нему проститься. Государь был на вид очень расстроен. Он обнял меня и в самых сердечных выражениях еще раз высказал свое сожаление по поводу того, что, ввиду сложившихся обстоятельств ему приходится со мною расстаться».
Дальше экс-коменданта ждали суровые испытания. Он поехал в свое пензенское имение, однако на пути был арестован и отправлен в Петроград. Несколько последующих месяцев экс-комендант провел в каземате Трубецкого бастиона Петропавловской крепости. «Я почувствовал себя так, как, вероятно, чувствуют себя люди, заживо погребенные». Несколько раз его допрашивали о событиях, происходивших при императорском дворе.
Завершение тюремной эпопеи в сентябре 1917-го оказалось неожиданным.
В.Н.Воейков: «Председатель следственной комиссии Н.К.Муравьев сообщил моей жене, что они постановили разрешить перевести меня из Трубецкого бастиона, для чего необходимо признать меня больным и поместить в какую-нибудь больницу... Случайно одна знакомая помогла ей устроить меня в частной лечебнице для душевно- и нервнобольных доктора А.Г. Коносевича».
Поначалу опальный генерал жил в отдельной комнате, к которой был приставлен караул милиции, однако затем с него взяли 50 000 золотых рублей залога и охрану вообще сняли. «До большевистского переворота я продолжал ночевать в больнице. Но днем я бывал во вновь нанятой женою даче на Каменном острове».
С приходом к власти большевиков жизнь бывшего дворцового коменданта осложнилась. Воейков решил перейти на нелегальное положение, скрываясь от возможного ареста. «Из предосторожности я устроил себе еще два места ночлега в городе. Таким скитальцем прожил я до лета 1918 года».
При этом нелегал ухитрялся оказывать поддержку своему прежнему августейшему патрону. «Мы с женой получили возможность сноситься с царскою семьею и… даже посылать в Тобольск небольшие посылки… Раз я послал государю его любимые турецкие папиросы… а иногда удавалось посылать вещи. Писем писать я не решался, не имея твердой уверенности в том, что они не будут перехвачены… С переездом их величеств с детьми в Екатеринбург возможность сноситься с высочайшими узниками совершенно прекратилась для нас».
Летом 1918-го Владимир Николаевич решил нелегально перебраться в Финляндию, но попытка закончилась неудачей. Между тем скрываться в окрестностях революционного Петрограда было все труднее. И тогда Воейков придумал нестандартный ход: «Мне пришла в голову мысль изменить свою физиономию… Найдя поблизости лужу, я намочил губку, находившуюся у меня в кармане, достал мыло, бритву, обрил, кроме бровей и ресниц, растительность на голове, бакенбарды и усы и надел пенсне. Женщина, знавшая меня много лет, нашла, что узнать меня не представляется возможным. При обсуждении дальнейшего плана действий я остановился на мысли поступить в сумасшедший дом, прикинувшись сумасшедшим». Так на несколько месяцев он стал пациентом больницы Святителя Пантелеимона для душевнобольных, где выдавал себя за бывшего морфиномана и имитировал абсолютную ненависть к блюдам из рыбы с мелкими костями. В дальнейшем господин экс-главнонаблюдающий сумел, воспользовавшись поддельным паспортом, выехать на Украину, объявившую свою независимость от России. Из Киева Владимир Николаевич перебрался в Крым, потом была Одесса, оккупированная французскими войсками. Оттуда с последним пассажирским пароходом отправился в эмиграцию. Его ожидали скитания по Румынии, Франции…
В конце концов бывший дворцовый комендант обосновался на юге Финляндии, а после передачи этой территории СССР переехал в Швецию. Владимира Николаевича Воейкова не стало в октябре 1947 года.
