Разговор на лестнице
Старое здание прежней, времен ее бешеной популярности, “Литературной газеты”. Цветной бульвар, 30. Злые языки утверждают: прежде в этом объемистом особняке находился дом терпимости. Вот, дескать, по наследству журналисты и унаследовали, переняли угодливые нравы древнейшей профессии. Но это, конечно, наветы завистников. На самом деле нет в стране и подцензурной печати более смелого и либерально настроенного печатного органа. Лучшие перья пишут для него: Анатолий Рубинов, Аркадий Ваксберг, Евгений Богат, Лора Левина, Ирина Ришина, Александр Левиков… Это, так сказать, общая панорамная картина. Экспозиция. То, о чем хочу поведать, гораздо более локально.
Широкая каменная лестница, соединяющая этажи, просторные светлые пролеты и большие окна, — такое встречается лишь в домах постройки XIX века. На этой лестнице я, юный сотрудник отдела русской литературы, сталкиваюсь с заведующим отделом юмора, знаменитым Виктором Веселовским, и спрашиваю, любуясь его рыжей бородой:
— Ты живой?
Накануне мы крепко погуляли в “Национале”. Я отмечал выход своей первой книжечки в библиотеке “Крокодила”. Сам я плохо помню финал застолья.
Нормальный, типичный, я бы сказал, мужской разговор. На лестнице мы двое. Так что обмен утренними приветствиями никому не должен открыть маленькие связывающие нас секреты. Но, сделав несколько шагов вниз, я вижу свою начальницу, она поднимается навстречу. Это строгая, правильная, чтоб не сказать “упертая”, дама. По ее взгляду понимаю: она слышала наш лаконичный диалог. Собственно, об этом взгляде речь. Сколько в нем зависти, изумления, даже страдания!
Оказывается, вот какую жизнь ведут окружающие люди. В том числе ее подчиненный. Его существование, выходит, не исчерпывается редактированием текстов и сидением на планерках и летучках. Столкновение двух разнополюсных способов жить — вот что я застиг в ее глазах. И извлек урок. Афишировать что-либо, а радости особенно, — даже если кажется: тебя никто не видит — неуместно.
В детстве поражало: если сыпал перед сизарями на асфальт мандариновые зернышки (остатки своего лакомства), птицы их не клевали, а вот просо и рис поглощали охотно. Откуда знали, что зернышки созревших на южных широтах фруктов несъедобны? Даже не смотрели в их сторону…
Для участников писательских съездов в гостинице “Россия” (уже не существующей ныне) устраивали вещевые распродажи. Этакое поощрительное мероприятие эпохи дефицита. По спецталонам можно было приобрести шотландские мохеровые шарфы, египетские рубашки, электробритвы “Браун”, портфели “дипломат”, венгерские галстуки…
Загадки жизни
В детстве поражало: если сыпал перед сизарями на асфальт мандариновые зернышки (остатки своего лакомства), птицы их не клевали, а вот просо и рис поглощали охотно. Откуда знали, что зернышки созревших на южных широтах фруктов несъедобны? Даже не смотрели в их сторону…
Распродажа
Для участников писательских съездов в гостинице “Россия” (уже не существующей ныне) устраивали вещевые распродажи. Этакое поощрительное мероприятие эпохи дефицита. По спецталонам можно было приобрести шотландские мохеровые шарфы, египетские рубашки, электробритвы “Браун”, портфели “дипломат”, венгерские галстуки…
Я уходил из этого так называемого сувенирного киоска нагруженный покупками. Миновал в обратном порядке все кордоны и пропускные пункты, которые прошел по пути “туда”, приблизился к лифту. Тут меня перехватила трогательная пара: мама с дылдой-сыном, вероятно, приезжие.
— Где же тут магазин? — обратилась ко мне женщина.
Стоявшие вместе со мной в ожидании лифта другие отоварившиеся писатели шарили взглядами по ковру, устилавшему пол. Исследовали трещины на потолке. Женщина, глядя мне прямо в лицо, повторила:
— Где магазин?
Ее сынок, видимо, старшеклассник, робея и не зная, куда девать длинные руки, смущенно улыбался.
— Какой магазин имеете в виду? — пришла мне на помощь молоденькая поэтесса.
— Да вот, несут портфели… перчатки. Нам сказали, где-то в этом крыле…
— В этот магазин, — мелодично сказала поэтесса, — можно пройти только по специальным приглашениям.
Женщина сникла, ее сынок потускнел. Наверное, ему очень хотелось стать обладателем модного портфеля. Или шарфа, или перчаток…
Солнышко
С художником Валерием Смирницким мы вместе работали в редакции “ЛГ” очень недолго. Он нарисовал первый шарж на меня, изобразив при этом модным красавчиком. В те дни я не наряжался так, Валера мне польстил, возможно, повлияв на мой будущий облик, подсказав стиль и манеру одеваться.
Он рассказывал о любимой девушке: “Не может без солнышка. Когда солнышко появляется, оживает, расцветает…”
Что толкнуло его к роковому шагу? Он выбрал уж очень страшную смерть. В придорожном кювете бросился сердцем на скальпель, который заранее укрепил в земле.
К самоубийцам в советские атеистические времена относились снисходительно: наложивших на себя руки дозволяли хоронить на кладбищах, а не за пределами погостов, но все же оценивали подобную смерть крайне неодобрительно — не потому, что бедняги преступили нравственный закон, а потому, что добровольный уход из полной оптимизма и радужных перспектив жизни бросал тень на коллектив и воспитательную практику партийной организации. Долго решали: как сообщить о гибели Валерия привыкшим к его рисункам читателям? В итоге опубликовали извещение о “преждевременной” кончине сотрудника. Именно такое определение сочли наиболее приемлемым.
