— Тема долговременного ухода для нашей страны новая. И хотя мы уже писали об этом, все же попрошу напомнить: что такое «долговременный уход за пожилыми людьми»?
— Долговременный уход — это предоставление нуждающимся людям максимально профессиональных услуг в максимально привычной для них обстановке. Мы меняем систему социального обслуживания: приоритеты, цели, технологию ухода. Она должна соответствовать самым успешным общемировым, напрямую влиять на продолжительность активной жизни.
Привычная обстановка — это, как правило, дом. Поэтому стационар (дом престарелых или психоневрологический интернат) должен быть крайней мерой. Хотя выбор всегда остается за человеком — именно за самим человеком, а не за его родственниками. Важно по возможности привлекать к уходу родных и близких, потому что здоровье зависит в том числе от психоэмоционального состояния. Если дети не приходят, результат понятен.
Система сложная, поэтому внедряем ее поэтапно. В прошлом году в двух муниципалитетах из 29, в этом — еще в шести. Во всей области система должна заработать с 2020 года.
— Как меняется технология ухода?
— Мы меняем подход и на дому, и в стационарах. Главное, что мы делаем в надомном обслуживании, — вводим понятие типизации. Это точное определение состояния человека и его нуждаемости в социальных услугах. Раньше услуги прописывались зачастую субъективно. Теперь же специально обученные типизаторы определяют степень утраты (по шкале от одного до пяти) способности к самообслуживанию. Пятая степень — лежачий человек.
Важно не недодать услуги, но основная задача — не украсть у человека функцию. Не нужно делать за него то, что может он сам. Если человек способен перемещаться по квартире, нельзя его в этом ограничивать. Свобода, если так можно выразиться, способствует максимальному сохранению его функционального статуса, то есть определяет его дееспособность.
Долговременный уход, типизация предусматривают перераспределение нагрузки соцработников. Раньше они приходили два-три раза в неделю, теперь мы добавили бесплатную услугу сиделки. Например, к человеку с пятой степенью соцработник приходит на четыре часа каждый день, включая выходные и праздники.
Конкретный пример, как это работает. Есть бабушка с первой степенью. Соцработник дважды в неделю приносит ей продукты и чем-то помогает по дому. Если бабушка вдруг падает и ломает шейку бедра — это уже другая степень. И тот же соцработник будет ходить каждый день как сиделка.
Параллельно смотрим, есть ли у бабушки родственники, как они могут участвовать в уходе. Мы не допускаем, простите за низкий слог, спихивания на государство: если родные могут обслуживать, они должны это делать, хотя бы фрагментарно. Повторюсь, это важно не только для балансировки нагрузки наших работников, но и для состояния самого человека.
Впрочем, ситуации бывают разные. Вот типичный случай: бабушка живет в квартире со своими детьми и внуками, все вроде бы хорошо. И тут она ломает шейку бедра (да даже если и руку — для пожилого человека это очень серьезно), становится лежачей. Что говорят дети? «Какой стационар? Да вы что?! Мы всё сделаем!»
Начинают ухаживать — как умеют. Понимают, что это влияет на семейный бюджет, что нужно жертвовать работой. Ресурса не хватает, денег не хватает, внимания на бабушку не хватает, у нее ухудшается здоровье, появляются пролежни — и мы получаем звонок, она поступает к нам.
— Но если родственники все-таки ухаживают сами — внедрение новой системы в таком случае проходит мимо них?
— Конечно, нет. Мы контролируем семьи, которые самостоятельно ухаживают за нуждающимися родственниками, и доводим до них технологии долговременного ухода: бесплатно обучаем и выдаем сертификат гособразца. С ним человек сможет затем стать сиделкой для соседа, уже получая от нас зарплату. Это особенно актуально для отдаленных сел.
Кроме того, наши специалисты выезжают в такие дома — на практике показывают, как правильно ухаживать за нуждающимся. Например, как лучше расположить кровать. Ведь все мы привыкли ставить кровать к стене — но к лежачему должен быть подход со всех сторон. Важная роль отводится и профилактике падений.
— Как вы узнаете о семьях, которые сами не обращаются к вам? Да и вообще о тех, кому нужна помощь?
— Мы давно перешли от заявительного к выявительному принципу работы: не ждем, когда к нам обратятся, а сами приходим к нуждающимся. За прошлый год мы приняли на обслуживание 3316 человек, которых выявили сами. В 2015-м, например, таких было только 106.
— Как это работает?
— Мы получаем информацию от жителей (ведь соцработники, обслуживая ту или иную территорию, взаимодействуют с ними), медицинских учреждений, местных администраций, почты, различных сервисных служб. Кстати, плотнейшее взаимодействие здравоохранения и соцобслуживания — одна из особенностей системы долговременного ухода. Мы обмениваемся данными. Если в больнице, выписывая пациента, понимают, что ему нужен уход, то сообщают нам. И наоборот: выявив человека, которому нужны медицинские услуги, мы передаем информацию врачам.
К слову, статистика показывает, что с внедрением долговременного ухода стало меньше вызовов «скорой помощи» к «нашей» группе населения: сказываются превентивные меры.
— Как меняется подход в стационарах?
— Это целая наука, которая сегодня формируется в России. Мы изучаем опыт стран, где долговременный уход давно внедрен, и укореняем его в наших учреждениях. Я не говорю, что наша прежняя система была совсем неэффективна, но появились другие технологии, приспособления, которые значительно упрощают уход и для того, кто ухаживает, и для того, за кем ухаживают.
Банально, но приходится объяснять, что человек не должен есть лежа, не должен есть в той комнате, где лежит: по возможности его нужно выкатывать, ведь с современными средствами реабилитации делать это стало намного легче.
Мы вводим не только новые технологии, но и новые принципы ухода. Это, в частности, личное пространство: мы ставим специальные ширмы или занавески в комнатах, где живут несколько человек. Это свобода выбора — в одежде, в общении. С последним помогают волонтеры.
— Получается, сотрудникам стационаров нужно изменить не только методы работы, но и свою психологию?
— Да, и это стало одной из главных проблем: не все специалисты готовы переобучаться. Мы начали с головы: проводим форумы и выездные лагеря для директоров учреждений. Если мы не изменим менталитет руководителя, который находится там ежедневно и контролирует процессы, то менять менталитет санитарки будет в два раза тяжелей. И у нас действительно становится все больше и больше полностью вовлеченных директоров, которые уже сами выступают с разными инициативами.
— Вы упомянули волонтеров. Своими силами не справляетесь?
— Как бы мы ни хотели эффективности сотрудников, понимаем, что это адский труд и присутствует профессиональное выгорание. Волонтеры освежают эту работу. Только в текущем году у нас проходит восемь волонтерских лагерей в стационарах. Это не «приехали — передали вещи — провели концерт — уехали»: они до недели находятся там постоянно.
— И что делают?
— Программы разные, но главное у всех — общение. Ходят по комнатам, поют, играют на баяне и гитаре, организуют совместные мероприятия, прогулки на свежем воздухе. Для одного дома-интерната недавно купили велосипед и самокат. Плюс бытовая помощь: прибраться, что-то покрасить, картину повесить. В общем, становятся для наших одиноких бабушек и дедушек друзьями и даже близкими.
Лагеря — это малая часть добровольческой работы в системе долговременного ухода. Наши учреждения подписывают соглашения о патронаже, в частности со школами, и волонтеры посещают их регулярно.
Еще одно направление — «серебряные волонтеры», проще говоря, пенсионеры. Таких у нас уже больше 300, и они мотивированы не хуже молодежи: хотят быть полезными, востребованными. «Серебряные волонтеры» находятся и внутри наших учреждений: бабушка на свободном режиме помогает лежачей, становится ее подругой.
Отдельно скажу про благотворительные фонды. Фонд «Старость в радость» — один из инициаторов создания системы долговременного ухода в России, активно участвует и в обучении, и в контроле качества. Фонд Тимченко предоставляет гранты и организует зарубежные стажировки. Взаимодействие с авторитетными некоммерческими организациями дает важный синергетический эффект и ускоряет изменения.
— Система долговременного ухода, вероятно, не ограничивается надомным обслуживанием и стационарами?
— Не ограничивается. Чтобы она была эффективной, должны создаваться отдельные сервисы предоставления соцуслуг. Сделать, чтобы человек получал услуги в комфортных домашних условиях, недостаточно: он должен социализироваться. Поэтому мы открываем дневные отделения, так называемые полустационары: человек получает услуги в первой половине дня, а после обеда возвращается домой.
Мы создаем пункты проката технических средств реабилитации. Зачем? Вспомните пример с бабушкой, которая сломала шейку бедра. Ей нужно сразу несколько средств реабилитации, а получить их — сколько надо походить по инстанциям?! Это порой занимает полгода, человек может просто не дожить. Поэтому мы решили открыть пункты проката, где за один-два дня можно получить эти средства реабилитации безвозмездно на полгода — как раз на время прохождения всех официальных мероприятий. При этом перечень средств реабилитации в наших пунктах шире, чем у медико-социальной экспертизы. К примеру, мы выдаем многофункциональные кровати и противопролежневые матрасы.
Мы уверены, что прокат необходим в каждом муниципалитете: он нужен не только пожилым, но и инвалидам, и гражданам, которые временно утратили способность к самообслуживанию. Наши пункты пользуются спросом, это факт.
— Какие еще результаты внедрения системы можете назвать?
— Благодаря типизации мы спасли уже несколько десятков, а то и сотен жизней. Порой приходишь на дом: там лежачая бабушка, совсем одинокая, соцработник посещал три раза в неделю. Непонятно, как в таком режиме можно обеспечить непрерывный уход. Вовремя «подхватить» человека, дать ему расширенный перечень услуг — значит действительно спасти жизнь.
Десятки людей повысили функциональный статус — перешли из лежачих в маломобильные. К нам поступают очень-очень слабые люди, однако наша задача — не просто сохранить их в этом состоянии, чтобы они еще пожили, а восстановить. Это тяжелейшая работа, но мы стараемся. И когда директор тащит тебя за руку: «Помните, у нас был полностью лежачий после инсульта? Вон он сидит в коридоре», — это дорогого стоит.
Некоторые положительные результаты превзошли ожидания. К примеру, я все-таки боялся, что сиделки будут работать не совсем качественно — ведь на дому сложно их контролировать. Но отзывы свидетельствуют: люди довольны.
Поразительный эффект дали волонтерские лагеря. Есть люди, которые лежат, потому что не хотят вставать, потеряли интерес к жизни, — а здесь они находят в себе желание и силы двигаться. Стоит же волонтерам уехать, уже спрашивают: «А когда следующий раз?»
— Неужели все идет так гладко?
— В других странах система долговременного ухода внедрялась десятилетиями, это долгий процесс: меняется не надстройка, а базис, основа. Мы пока многое делаем на ощупь, рискуем, и проблемы в любом случае остаются. Главная — кадры, ведь нам нужны высокопрофессиональные специалисты, в том числе в отдаленных населенных пунктах, где помощь наиболее важна. Есть проблемы и с выявляемостью, с балансом участия родственников...
Нужно менять систему финансирования. Сейчас нас обеспечивает областной бюджет (к счастью, губернатор Николай Любимов нас полностью поддерживает), но мы считаем, что система долговременного ухода должна подразумевать страховое финансирование. Возможно, стоит ввести компенсации для людей, которые бросили работу ради ухода за родственниками.
Нам нужно и поддерживать качество ухода, и придумывать новые сервисы, новые технологии. Важно работать и с активными пенсионерами — профилактировать старость и нефункциональность. Чем больше мы будем работать с ними сегодня, тем позже они придут к нам.
Но здесь важна помощь других министерств и ведомств. Вообще, уход за пожилыми — задача не только сферы социального обслуживания, она общая. Как минимум нужно использовать инфраструктуру. Представьте отдаленное село: конечно, можно построить в нем отделение дневного пребывания, но зачем, если там есть библиотека и спортзал или даже просто школа? Давайте выберем определенные часы для бабушек и дедушек, чтобы они могли организовать университет третьего возраста, мини-клуб, могли поплавать в бассейне по доступной цене.
— Почему Россия вообще оказалась в отстающих? У всех уже есть эта система, а мы только вводим.
— Не было такой потребности. Долговременный уход прямо связан с продолжительностью жизни. Сегодня наша страна — среди мировых лидеров по ее динамике. Россияне стали жить дольше (в наших стационарах средний возраст превышает 80 лет). Почему? Основная причина — стали больше следить за здоровьем.
С ростом продолжительности жизни появляются новые риски. Назову два, которых в нашем профессиональном обиходе раньше не было. Первый — падение. Чем старше человек, тем хуже контроль за своим телом и ощутимее последствия. В Израиле есть целая программа профилактики падений. Мы пока занимаемся этим своими силами. Когда приходим на дом, чтобы посмотреть условия и предложить услуги, обязательно даем рекомендации родственникам: правильно поставить кровать, убрать пороги, сделать полы нескользкими и так далее.
Второй риск — деменция. Она напрямую связана со старением. Люди с деменцией — это тоже наши клиенты, «тяжелые». Потому что на первый взгляд они самодостаточны, сами могут все делать — вот только не помнят, что произошло минуту назад. А предупреждать деменцию очень сложно, у отечественной системы сегодня не хватает ресурсов на это. Но есть три вещи, которые профилактируют ее наиболее эффективно: трудовая деятельность (например, коллективное творческое дело, ремесло, то же самое «серебряное волонтерство»), изучение иностранных языков и работа на компьютере. И конечно, общение — без него в нашем деле никуда!
