Роман Трахтенберг умер так, как мечтал

 Когда я увидел на Тверской огромный плакат Романа Трахтенберга с голым пузом, зазывавший на его неповторимое шоу, очень хотелось понять тогда: кто же такой этот рыжий парень со странной бородкой старика Хоттабыча и откуда у него такие деньжищи и связи, позволяющие так подставляться в самом центре Первопрестольной? Случай представился быстро. Позвонила коллега с радио “Свобода”: “Саш, выручай! У меня в эфире будет Трахтенберг, но никто даже сидеть с ним вместе не хочет”. Конечно, я приехал. Но сначала прочитал его книжку о шоу-бизнесе. Понял: он относится к себе слишком серьезно, при этом гнобит и унижает себя не переставая. Самоирония, а также здоровое чувство юмора присутствуют. Встретились на радио, довольно жестко поговорили, познакомились. Потом полтора часа сидели в курилке. Он, захлебываясь, говорил о том, что “быть знаменитым некрасиво” — не про него. Что деньги надо любить, что достала сучья желтая пресса. “Так ты же главный ее герой”, — говорю. “Да они все врут про меня. За это в морду надо давать!” Ну и наивняк же парень при всей своей бульдожьей хватке, ребенок! Но очень интересный экземпляр.  

За что же его так могли не любить, что даже на одном поле с ним… не хотели. За то, что не понимали, не оценили его маску, притворство, игру. Зато сами себя считают высокоморальными, духовными, культурными, Трахтенбергу не ровня. Какая гадость. Он раздевался в телеэфире, но я этого не видел.

 Коллеги воротили нос, а мне хотелось понять, где у этого Электроника кнопка. Где спрятались его боль, комплексы, в чем его цимес?  

Еще раз мы с ним встретились сразу после трагической гибели Геннадия Бачинского. Трахтенберг сидел передо мной в одних плавках. Рядом шуршала его домработница, поодаль стоял личный шофер. Жизнь удалась, сбылась русская мечта Ромы Трахтенберга. Он в хвост и в гриву эксплуатировал свою веселую фамилию, при этом не забывая повторять: “Трахтен на идиш — это думать”. И действительно, был очень думающим человеком. Был?  

“К Гене на похороны так много народу пришло, ко мне, наверное, столько не придет”. Он почему-то часто говорил о смерти. Совсем недавно в эфире “Маяка” вдруг выпалил, что хотел бы умереть на сцене. А чуть раньше продавал билеты на собственные похороны. Веселый, разухабистый, циничный, ничего святого — внешне. А на самом деле? Конечно, это азы психологии: хам оказывается в жизни нежной фиалкой на залитом солнцем поле. Он так защищается. От всех на свете. Но Трахтенберг еще слишком много думал. Его горе от ума.  

Каждый вечер стараюсь слушать любимую радиостанцию. Политическую. Чтобы поймать ее, нужно пройти через волны “Маяка”. Поэтому то и дело натыкался на бодрый, позитивный голос Трахтенберга. “О, Рома на месте, значит, все в порядке, жизнь продолжается”. Или: “Ну, Рома молодец, опять зарабатывает”. Но зарабатывал свое местечко под солнцем он виртуозно, упрямо. Умно.  

Людей надо любить и жалеть. Разных, всяких. Пусть даже не вписывающихся во что-то высокоморальное, очень пафосное, идущих своим путем, строящих жизнь по собственному разумению. Ну а всем идейным, идеальным, святым лучше сейчас помолчать.  

Сегодня вечером я опять включу радио. Верю — опять наткнусь на Рому. Иначе и быть не может! Хотя понимаю, что все это иллюзии. Ромы больше нет. А если он все же появится в эфире, то это будет всего лишь повтор. По многочисленным заявкам радиослушателей.




Да вы пойдите на улицу и спросите: кто такой Трахтенберг? Меня каждая собака знает: кто с хорошей стороны, кто с плохой.


Похабщина бывает разная. Это же явление, жанр, и, как в любом жанре, здесь есть шедевры, а есть низкопробщина. Бывает похабщина высочайшего разлива, где нет ни одного слова матом, но вы это никогда не напечатаете.


У меня фольклорное кабаре, которым я занимаюсь уже 20 лет. Я кандидат культурологических наук. Когда я об этом говорю, все почему-то улыбаются. Но у меня есть диплом, я его могу предъявить. А когда я говорю, что я инструктор по дайвингу, все просто закатываются. Когда я говорю, что я мастер спорта по водно-моторным видам спорта, все просто ухохатываются. А у меня и здесь есть дипломы.


Я занимаюсь ненормативной лексикой, а не нецензурной бранью. Нецензурная брань направлена на то, чтобы оскорбить человека, а ненормативная лексика — часть культуры и произведение искусства. Достоевский вспоминал, что, когда путешествовал по России, услышал разговор двух мужиков. Мужики при помощи слова из трех букв обозначили 44 понятия. Я сидел, думал, меня хватило на 16.


Какая-то девочка из “Фабрики звезд” говорит про себя: я артистка. Да какая ты артистка, ты говно. Я тоже, но, по крайней мере, на этот счет не заблуждаюсь, не кричу, что я звезда. У меня нет никакого райдера: накормят, и спасибо.


Я веду себя так, как хочу. Притворяться не собираюсь. Полюбите меня таким, какой я есть. Не надо пускать пыль в глаза, ведь падать потом будет очень больно. Может, со временем я стану лучше, научусь лебезить. Я уже заметил за собой, что начинаю говорить комплименты тем женщинам, которых не собираюсь трахать. Старею. Но знаете, почему говорят, что Трахтенберг — чудовище? Потому что я единственный, кто пока еще говорит правду. И от этого все мои проблемы.


Гене Бачинскому завидую, он уже все совершил и ушел наверх. Ему уже ничего не надо, а мы здесь все копошимся. Ему не нужно теперь думать, как прокормить семью. Но я бы не хотел, чтобы такая тоска была на моих похоронах. У меня был педагог, игравший еще в труппе Бертольда Брехта. Перед смертью он просил, чтобы на его похоронах устроили дискотеку и рассказывали анекдоты. Мы так и сделали. Я мечтаю, чтобы у меня было точно так же…