— Владимир Михайлович, РУДН — вуз особый. Как и зачем его создавали?
— История создания нашего университета подтверждает, что и спонтанные решения лидеров могут быть плодотворными. 1960 год вошел в историю как год освободительных движений во всем мире и был объявлен ООН Годом Африки. Но возник вопрос: где после изгнания колонизаторов готовить для освободившихся стран кадры — учителей, врачей, инженеров, агрономов? Для его обсуждения, притом по инициативе США, в феврале 1960 года созвали международную конференцию в Джакарте (Индонезия). Приехал и советский лидер Никита Хрущев. И вот, видимо, вспомнив известный лозунг “Кадры решают всё”, он вдруг объявил: “Пока вы тут дискутируете, мы в Советском Союзе уже приняли решение создать университет, который всех и подготовит: учителей, медиков, инженеров, агрономов. И назовем мы его Университет дружбы народов”.
На самом деле ничего такого не было: постановление правительства о создании университета подготовили лишь по возвращении Хрущева в СССР. Но неожиданное решение оказалось мудрым. Тут и многопрофильность: сказал генсек, что должны готовить по всем специальностям, — и появился уникальный вуз, где есть все: и физмат, и аграрный, и инженерный факультеты. Ведь тогда решалось, чьи выпускники — наши, английские или французские — будут у руля этих государств через несколько десятилетий. Это был долгосрочный вклад, и Хрущев это понимал. Верность его решения подтверждается как раз сейчас: к нам на 50-летие едут десятки наших выпускников-министров, да и президентов с премьерами.
— Кем из своих выпускников РУДН особенно гордится?
— За 50 лет РУДН подготовил более 72 тысяч выпускников, в том числе более 5,2 тысячи кандидатов наук. Все они активно поддерживают друг друга — так сложилось со времен идеологической борьбы против Советского Союза и коммунизма. Тогда капстраны боролись против выпускников советских вузов, особенно Университета дружбы народов им. Патриса Лумумбы. Вот, возвращаясь к себе, наши ребята и были вынуждены “кучковаться”: объединяться в ассоциации, помогать друг другу в конкуренции с выпускниками английских, французских и других западных университетов. Кстати, многие наши иностранные выпускники уезжают не на родину, а в Канаду, США, Францию. Например, РУДН закончили президент Ассоциации хирургов Японии; сотрудник НАСА и президент Ассоциации инженеров и ученых индийского происхождения в США, объединяющей 10 тысяч человек; председатель комитета по малочисленным народам Севера в ранге министра в Канаде. Причем последняя — наша выпускница-африканка. С одной стороны, это значит, что наши выпускники востребованы во всех странах мира. Но с другой — выходит, что мы за свой счет готовим кадры для этих стран...
Ну а из известных людей среди выпускников: в Азии — премьер-министр Казахстана; в Африке — премьер-министр Республики Чад; в Латинской Америке — президент Республики Гайана.
Но дело даже не в генсеках или премьер-министрах. Мы готовим профессиональную элиту: даем образование, которое позволяет выпускнику-врачу у себя в стране открыть частную клинику, а инженеру — свою фирму. Воспитываем лидеров, способных работать в команде, быть руководителями многонациональных коллективов. Это сейчас очень востребовано в условиях глобализации. Я очень рад, что руководство страны это четко понимает.
— А зачем готовить кадры для других стран и в чем миссия РУДН в частности?
— Наша миссия — вырастить друзей России. И не только ценителей нашей культуры, языка, но и в геополитическом и геостратегическом плане. К примеру, многие наши выпускники являются послами своей страны в других государствах. Они же по-особому относятся к России! А за этим стоят интересы их стран. Или взять ключевые посты в экономике и бизнесе зарубежных стран. Кто их занимает, тот и будет ориентировать экономику и бизнес своих стран на соответствующие контракты. И те, кто учился на нашем оборудовании и технологиях, конечно, будут ориентироваться на сотрудничество с Россией.
Другой важнейший принцип в бизнесе и экономике — доверие. А наши выпускники уезжают с контактами в 60—80 странах мира. На всю жизнь! Не случайно в мире идет борьба за иностранных студентов, и страны прилагают огромные усилия, чтобы заполучить их побольше. Во Франции и Германии, например, все высшее образование для иностранцев вообще сделали бесплатным — их просто запрещено принимать на платной основе. В России, к сожалению, это не так.
— Что мешает нам наладить экспорт образовательных услуг? Отсутствие государственной политики?
— В 2002 году президент Владимир Путин подписал концепцию экспорта образовательных услуг. Сейчас готовится и, думаю, в 2010 году будет подписана президентом Дмитрием Медведевым новая концепция на ближайшее десятилетие. Но ведь это только концепция. Под нее надо строить конкретные механизмы, структуры. И прежде всего специальную централизованную структуру набора иностранных студентов. Но в России такой системы нет. Нашим вузам говорят: “Нужны иностранные студенты? Езжайте в Африку и набирайте!” И вот эмиссары периферийных вузов рыщут по свету и агитируют, скажем, за свой Тобольск. Там и правда хороший вуз! Но попробуй объясни, что ему 150 лет, что там еще Менделеев преподавал. Да никто в Африке не знает, где Тобольск находится! Да и в Москве не лучше. Взять один из сильнейших вузов — МГТУ им. Баумана. Раньше он был закрыт для иностранцев: там и сейчас факультеты и кафедры идут не по названиям, а по номерам. Значит, за рубежом его не знают — и потребуется немало лет, чтобы выяснилось, что Бауманка “открылась” и что это очень хорошее учебное заведение.
Я уж не говорю о Китае, где поставили задачу реализовать учебные программы на английском языке. Или Германия, где 90% программ магистратуры предлагаются на английском языке. Ведь понимают: никто не поедет в Германию на 2 года в магистратуру, чтобы еще год-два потратить на изучение немецкого языка. Или Голландия, где всерьез обсуждался полный переход всего высшего образования на английский язык, чтобы привлечь иностранцев. В итоге, правда, они преподают параллельно на двух языках. Вот до какой степени эти страны заинтересованы в иностранных студентах! Ведь это будущие рынки. Пусть не через год-два, но через 15—20 лет все эти усилия обязательно окупятся! А у нас в Законе об образовании записано: “Обучение в вузах ведется на русском языке”. Учить по-английски запрещено! И вот итог: по числу иностранных студентов СССР десятилетиями был на 3-м месте в мире после США и Франции. А сейчас Россия на 8-м месте, а та же Германия — на 4-м.
— Кем труднее работать: ректором или министром?
— Знаете, я рад, что на посту главы Минобрнауки сейчас Андрей Александрович Фурсенко. Прежде всего потому, что знаю, какое колоссальное давление было на него по поводу отмены ЕГЭ и какое — причем со стороны всех ведущих вузов страны — против Болонского процесса и системы бакалавров и магистров. Но он принял правильное решение: мы должны идти в ногу с мировым сообществом, с мировыми тенденциями.
Что касается ответственности, то, с одной стороны, работа министра и правда ответственнее — ведь твои решения касаются миллионов людей. Я, когда шел к президенту Путину с министерскими бумагами, начинал, как правило, так: “Уважаемый Владимир Владимирович! В российской системе образования каждый день на работу и учебу приходят 40 миллионов человек — в детские сады, школы, вузы, ПТУ. 40 миллионов человек из 145 миллионов!”. Как-то зашел я с таким письмом, а он говорит: “Так, Филиппов, знаю. 40 миллионов. Давай, что там у тебя дальше”. В РУДН, конечно, не 40 миллионов, а 27 тысяч студентов и 4,5 тысячи сотрудников. Но министру и легче: он работает с ректорами, с региональными министрами. А ректор отвечает за все: от туалетной бумаги до зарплат. И в этом смысле круг его ответственности выше, чем у министра. И чья должность важнее — министра или пилота самолета, за которым каждый день жизни сотен людей?
— Как вы считаете, где самые узкие места нашего высшего образования?
— Если мы хотим построить экономику диверсифицированную, а не сырьевую, ее надо основывать на новых знаниях. Без хороших вузов ее не построить! А для этого надо увеличить финансирование вузов. Это первая проблема. Вторая — состояние науки в вузах. Подготовить хороших специалистов можно только в сочетании образовательного процесса с хорошей вузовской наукой. А у нас при наличии отдельных госакадемий ее обделяют финансами. А потом обижаются, что нас опережают другие университеты мира. Чего ж пенять на рейтинги: вузовская наука там на порядок сильнее. А где она сильнее, там и студентов готовят лучше. Не обижаться надо, а вкладывать в вузовскую науку государственные ресурсы. Без дорогостоящего современного оборудования не будет качественного образования!
— Но сейчас кризис. В стране плохо с финансами...
— У нас на кризис всегда можно списать что угодно: с 1985 года только о нем и говорим. Другое дело, что на всех денег не хватит. А значит, надо принимать стратегическое решение. Есть два пути: либо спасать в высшем образовании всех, кто тонет, либо поддержать сильных, сделав их маяками, на которые потом будут равняться остальные. Я сторонник второго пути, по которому, кстати, пошли многие страны мира. Правда, двигаться по нему можно по-разному, а Россия, к сожалению, выбрала маршрут, не гарантирующий успеха. Мы создали иерархию университетов: два с особым статусом, полтора десятка федеральных, столько же национальных, а все остальные — по остаточному принципу. Это кастовое деление не очень хорошо даже для самих вузов-лидеров: крупное финансирование, которое они получили на годы вперед, отбивает у них стимул к конкуренции. А без конкуренции начинается гниение: это главный урок прошлого столетия. Я сторонник того, чтобы давать деньги сильнейшим, но без жесткой структуры и выплат на годы вперед. Лучше всего по модели нацпроекта “Образование” — победителям конкурса проектов и программ. И только на 3—5 лет. А потом — новый конкурс. А остальным вузам придется подтягиваться — через участие в следующих конкурсах.
Кстати, мировая тенденция сейчас — снижение затрат на одного студента как следствие перехода к модели массового образования. Массовость предполагает, что одинакового качества больше нет: что-то будет лучше, а что-то хуже, что-то, соответственно, дороже, а что-то — дешевле. Этот процесс идет и в России: раньше у нас после средней школы поступали в вузы 20—30%, а теперь 70—80%. Все, кто сетует, что высшее образование ухудшилось, должны понять: оно не стало хуже! Оно стало разным!
— А нужно ли вообще, чтобы 80% выпускников школ шли в вузы? Может, пусть останется 30% хороших вузов, а остальные закроются? Тем более что министр считает, что у нас учится в лучшем случае каждый пятый студент.
— Поворачивать ситуацию вспять, к какой-нибудь восьмилетке, я считаю, неправильно. Пора привыкать: всё, что после школы, — относится к категории высшего образования. Так, кстати, и в США: формально 3,5 тысячи вузов, но в их числе двухлетние колледжи и более 1,5 тысячи учебных заведений, где готовят только по программам 4-летнего бакалавриата. А университетов, которые имеют право готовить бакалавров и магистров, в США, как и у нас, около 1 тысячи.
Нам надо выстраивать диверсифицированную структуру высшего образования. Например, 4-летний бакалавриат, который близок к тому, как раньше 3—4 года учились в техникумах. Но со статусом высшего образования. Сильные же вузы должны реализовывать в основном магистратуру и отбирать туда выпускников других учебных заведений — чтобы ребята из регионов могли поехать учиться в магистратуре МГУ, а не как сейчас — на 99% свои же выпускники. Надо стимулировать мобильность!
Кстати, слово “стимул” происходит от древнегреческого, обозначающего палку с гвоздем, которую использовали, чтобы погонять коров. Что делать: прогрессивный механизм иногда требует и такого стимула. Недавно мы говорили с главой Рособразования Николаем Ивановичем Булаевым, что пора ставить жесткие ограничения для ведущих вузов страны: не меньше 20% — не ваши выпускники. Не набрал 20% “со стороны” — всё, места пропадут, а тогда — сокращай преподавателей. И вузам придется набирать ребят из других регионов.
— Не чревато ли массовое высшее образование проблемами с трудоустройством? Особенно в кризис?
— Абитуриентам надо выбирать известный вуз, где им предложат что-то кроме государственного образовательного стандарта. В РУДН, например, кроме диплома специалиста можно бесплатно получить и 1—2—3 диплома переводчика на выбор с 10 иностранных языков, включая китайский, арабский, японский. Я, например, профессор математики, а у меня два диплома переводчика: английский и французский. Да и вообще нонсенс, когда специалист не знает языков. У нас все выпускники должны знать два иностранных языка в совершенстве, и один из них — английский. Так что сейчас у нас есть, скажем, группа агрономов с английским и китайским языками.
Система бакалавр—магистр дает свои возможности — за время учебы получить второе высшее образование. Например, юриста и экономиста или инженера и менеджера. Можно также закончить бакалавриат по одному направлению (например, журналистика), а магистратуру — по другому (скажем, пиар). И тоже будет два разных диплома. За рубежом, кстати, заканчивать магистратуру и бакалавриат по одной специальности уже давно моветон. Наконец плюс к дипломам можно получить дополнительное образование. В РУДН, например, сейчас 830 таких программ, через которые в прошлом году мы пропустили 24 тысячи человек. В любом случае с одним дипломом в условиях обострения конкуренции на рынке труда могут быть проблемы: людей просто с высшим образованием у нас перепроизводство.
— С какими достижениями РУДН выходит к 50-летнему юбилею?
— По рейтингам Минобрнауки и независимым оценкам, 16 последних лет мы занимаем третье-четвертое место среди российских университетов. Это хороший уровень, но о качестве образования говорит и тот факт, что ежегодно у нас обучаются студенты из 140 стран. Такого нет нигде в мире — лишь в некоторых англо-американских университетах есть около 100 стран. Наши выпускники работают более чем 170 странах мира, включая Западную Европу и США.
В числе 57 из 1 тысячи вузов мы выиграли нацпроект “Образование” и плюс к текущему бюджету получили более 800 миллионов рублей. Потратив их на оборудование, создание лабораторий, издание 260 учебно-методических комплексов и повышение квалификации, мы считаем, что сделали скачок вперед сразу на 15 лет!
По числу кандидатов и докторов наук, а также по количеству диссертационных советов РУДН на третьем месте после МГУ им. Ломоносова и Санкт-Петербургского госуниверситета. А по итогам 2008 года (итоги 2009-го еще не опубликованы) — на 2 месте после МГУ по количеству научных публикаций и на 7 месте по индексу цитирования. Это очень хороший показатель. Однако жизнь — это не только наука и учеба.
В РУДН учатся очень долго: год подфака, 4 года бакалавриата, 2 года магистратуры — 7 лет. А с ординатурой или аспирантурой ребята проводят у нас 7—10 своих лучших лет жизни. И жизнь эта должна быть достойной! Я, когда стал ректором в 1993 году, начал, прошу прощения, с туалетов. Лозунг нашего вуза: “Формируем лидеров мировой элиты!” А в этом деле мелочей не бывает: культура должна быть во всем. Сделали в туалетах евроремонт, и первые годы я ходил проверял, чисто ли, как пахнет, как убирают. Ну а сейчас мы построили два 16-этажных многоквартирных общежития улучшенной комфортности для студентов и два великолепных учебных здания — подфака для иностранных студентов и факультета гуманитарных и социальных наук. А в этом году построим еще одно 17-этажное общежитие квартирного типа — накопили на него 300 миллионов рублей своих внебюджетных средств. Такой инфраструктуры, особенно спортивной, нет практически больше ни у кого.
