Роскомнадзор опубликовал Концепцию информационной безопасности детей. По сравнению с первоначальной — ноябрьской — версией в документ внесен ряд изменений. В частности, «реабилитированы» шедевры мировой классики — вроде копии статуи Давида в Музее им. Пушкина; психологи также не возражают против «нескольких жестоких кадров из боевика» — при условии, что добро побеждает зло и т.д. Объемный текст, более 150 страниц, в целом произвел на меня впечатление взвешенного профессионального документа, авторы которого осознают деликатность и сложность проблемы.
«Однозначно определить степень и характер влияния произведения на ребенка практически невозможно, поскольку, помимо фильма, на психику ребенка воздействует бесчисленное множество факторов. Мы можем говорить лишь о вероятности вредных воздействий, об определенном риске, который несет информация. Этот риск можно выявить только через экспертную оценку специалистов и тщательный анализ конкретного фильма. Вопрос о психологической экспертизе произведений для детей не сводится к наличию «вредных» действий героев и даже к их этической оценке (хотя она, безусловно, нужна). Эта проблема значительно шире, поскольку включает целый круг вопросов, связанных с соответствием произведения возрастным особенностям детей. Важно подчеркнуть, что речь идет не об оценке художественного уровня книги или фильма, а об оценке соответствия их формы и содержания психологическим особенностям детей того или иного возраста».
Готов подписаться под каждой фразой!
Но поможет ли этот документ успокоить сердце ныне живущих авторов и педагогов, предъявляющих разного рода художественные произведения детям?
Думаю, что нет. И вот почему.
Концепция — документ «для внутреннего пользования». Она предназначена профессионалам, а не широкой публике; иными словами, достаточно узкому кругу экспертного сообщества — ориентируя его на подлинный профессионализм оценок.
Но, во-первых, подлинный специалист и без этих подсказок всегда разбирался в ситуации.
Во-вторых, мы, к сожалению, уже имеем печальный опыт, когда в результате объективной квалифицированной экспертизы художественных произведений сами эксперты вдруг превращаются в фигурантов уголовных дел.
И, наконец, главными непререкаемыми экспертами сегодня выступают вовсе не ученые и не педагоги, а депутаты, чиновники и силовики — с их политическими и вкусовыми предпочтениями.
Защита детей чиновниками, а особенно силовиками — во всех смыслах святое и благородное дело. На память немедленно приходят слова известной советской песни: «Когда поют солдаты, спокойно дети спят». Но что происходит с людьми взрослыми, когда стихи пишут прокуроры? Например, такие:
Я тебя обниму, я тебя подниму,
Оторву от асфальта с бетоном,
На руках унесу на поляну в лесу,
Над которой свод неба бездонный.
Это будет зимой или ранней весной
Где-то в нашем затерянном прошлом,
Там ходил и искал я с шампанским бокал,
Что тобой был недопит и брошен.
Этот образец поэтического творчества принадлежит автору, который на несколько дней лишил спокойного сна директоров школ и преподавателей словесности Ставропольского края, ибо создатель сего шедевра — старший помощник прокурора края по надзору за исполнением законов о несовершеннолетних и молодежи Курбангали Шарипов. Исходя из своих эстетических и этических представлений, этот поэт повелел изъять из школьных библиотек «хулиганские» стихи Есенина, мистическую прозу Набокова, которая, по его словам, вызывает у детей боязнь темноты. Досталось и Бунину, как известно, много писавшему «про это». В список запрещенных авторов попали также: Даниэла Стил, Жюльетта Бенцони, Кейт Тирнан, Шарон Крич, Сергей Силин и Андрей Левицкий.
Но интереснее всего в этот момент было понаблюдать за реакцией общества.
Запретные книги тут же предписали убрать с библиотечных полок в закрытые шкафы или в кабинет директора. И некоторые директора безропотно исполнили предписание! Генетическая память активизируется мгновенно. Другие, не отягощенные печальным советским опытом, воззвали к общественности. Вспыхнул скандал, возбужденная интеллигенция обрушила на служителя Фемиды шквал аргументов против запретительных мер в области образования в диапазоне от «вся мировая литература про Это» до «запретный плод еще более сладок». В итоге прокуратура открестилась от коллеги, который, по слову Салтыкова-Щедрина, впал в административный раж, его даже уволили.
Но, вы думаете, инцидент исчерпан, тема закрыта?
Как бы не так.
В том или ином, не менее карикатурном, виде подобные эксцессы в нашем воспаленном обществе неизбежны и дальше.
Да что за примерами далеко ходить. На прошлой неделе я получил гневное послание одного из родителей, протестующего против «развращающего детей, пропагандирующего однополую любовь учебника английского языка под редакцией Верещагиной». (К слову сказать, имеющего гриф Министерства образования.)
Там есть такие стихи:
Work while you work, boys,
Play while you play;
That is way, boys,
To be happy and gay.
В построчном переводе они звучат так: «Работайте, пока работается, мальчики. Играйте, пока играется. Это путь, чтобы быть счастливым и веселым». «Веселый» — по-английски «гей».
Откуда такая повышенная сексуальная озабоченность у взрослых? Именно у взрослых — школьникам, изучающим английский, не придет в голову такая специфическая трактовка детского стишка.
Понятно, что в массовом сознании истерическую раскрутку этой темы произвели депутаты разных уровней, принявшие соответствующие законы о защите детей и молодежи. Но одних сигналов сверху для начала охоты на ведьм явно недостаточно. Да мало ли у нас принималось законов, исполнявшихся вяло или просто остававшихся на бумаге? А тут такая прыть, которую трудно объяснить одним лишь желанием выслужиться. Во всяком случае, у родителя, написавшего донос на учебник, такого мотива не было. На мой взгляд, здесь иное; перефразируя Владимира Высоцкого, это можно сформулировать так: «На их стороне есть поддержка законов, но главное — энтузиазм миллионов»...
Известно, что стихи — богатейший материал, позволяющий глубоко проникнуть во внутренний мир автора. Поэтому вернемся к сравнительному литературоведению.
Ты прости меня, родная,
Что творю — я сам не знаю,
Просто очень плохо без тебя.
Незнакомые все лица,
А душе моей не спится,
Дни я проколачиваю зря.
Нет, это уже не какой-нибудь горе-правоохранитель, это известный на всю Россию, обласканный властью певец Стас Михаилов. Хотя уровень поэтики практически идентичен. Разумеется, профессия наложила отпечаток на первого лирического героя — найти на поляне прошлого вещдок (недопитый и брошенный любимой бокал с шампанским) способен только человек с серьезной криминалистической подготовкой. Но во всем остальном вполне сопоставимые тексты.
Оба героя пережили душевные драмы, что, как известно, служит мощным побудительным мотивом поэтического творчества в возрасте от двенадцати лет и старше. Лирический герой популярного автора и исполнителя, как и положено человеку искусства, предельно откровенно оценивает свое актуальное человеческое и творческое состояние: «Что творю — я сам не знаю». Лирический герой-силовик настолько погружен в прошлое, что не задается оценкой своей нынешней деятельности.
Но не будем повторять ошибок неискушенных школьников, путающих авторов с их лирическими героями. Ни тот, ни другой дни не проколачивают зря. Один собирает тысячные залы, другой — утолив свою печаль, собирает доказательства, обличающие растлевающую роль художественных произведений.
А что говорят и какие законы пишут наши депутаты Госдумы, которых вообще никто не может (или не хочет) притормозить? Необычайная востребованность подобных типажей в современной жизни — свидетельство глубокой усталости и истощения массового общественного сознания.
Истощение и угасание на языке медицинских терминов именуется маразмом. В маразме сохраняются лишь пищевой и половой инстинкты. Первый проявляется прожорливостью, неспособностью отличить съедобное от несъедобного, второй — подобной же активностью и неразборчивостью в контактах.
Впрочем, это уже предмет не литературного, а клинического анализа.
