— Борис Владимирович, как я узнал, вы являетесь президентом футбольной команды Малого театра. Это правда?
— Да, было. Сейчас уже нет, последние два года я отошел от этого. У меня много работы. Но на протяжении лет сорока был, да.
— А за кого болеют в Малом театре? Известно же, что МХАТ всегда болел за «Спартак».
— И мы за «Спартак», начиная с Игоря Владимировича Ильинского, с которым Николай Петрович Старостин сидел за одной партой в гимназии…
— Понимаю, что все сравнения хромают, но если взять нынешний чемпионат мира по футболу, то с какой командой там можно сравнить команду Малого театра?
— Я думаю, с голландцами. Мы всегда были такими летучими, и я как тренер, и как игрок, и как авторитетная личность старался проповедовать именно этот футбол. Сам-то я всегда играл центральным защитником.
— Ну да, у вас рост для этого подходящий. Значит, вы умеете хорошо играть головой?
— Да, но, честно сказать, это редко использовалось. За все время я головой только три гола забил.
— У вас множество ролей в Малом театре, и так было всегда. То есть вы удобный артист или хороший артист, простите?
— Нескромно говорить, но, наверное, я все-таки преданный артист, вот так. Я люблю Малый театр, служу этому театру 45 лет и другой своей жизни не очень представляю. Более того, меня даже пугает, если что-то изменится в моей жизни.
— «Пусть впереди большие перемены, я это никогда не полюблю…»?
— Абсолютно верно. Ну, а зрители… Наверное, по тому, как раздаются аплодисменты, когда я выхожу на сцену, меня все-таки ценят как артиста Малого театра. Ведущего артиста. Но я не удобный артист, я вообще не понимаю, что это такое. Удобный — в какой-то момент это может перейти в подхалимство. Нет, я человек очень гордый. Я никому не позволю ни хамства по отношению к себе, ни хамства по отношению к женщине — это просто исключено. Но в профессии я не спорю, а пытаюсь понять, что мне говорят, потом предлагаю свое. Если я вижу, что не получается, то у меня желание одно: чтобы как можно скорее это закончилось.
— Мудро. Но вы-то были востребованы всегда — и при Ильинском, и при Цареве, и сейчас при Соломине.
— Не стоит заблуждаться — у меня были и десятилетние простои, особенно когда менялось руководство. Это нормально. Но я никогда нос не вешал. Я понимал, что существуют еще работа в кино, озвучка на ТВ, концертная деятельность, в конце концов.
— Да, по поводу кино. Вот вас видят и говорят: «О, это граф Рошфор». Получается, что Рошфор — это ваш Штирлиц. Не обидно?
— Нет, я спокоен. Возможно, актерские амбиции должны двигать человека вперед и дальше, но если вы обратили уже внимание — я философ по жизни. Во всяком случае, я не растратил свою энергию, свой интеллект и пока нахожусь в хорошей форме.
— То есть «не лезь на самый верх, не опускайся вниз», как пел когда-то Валерий Сюткин?
— Нет-нет-нет! Я актер до мозга костей, и честолюбие во мне очень крепко сидит. Безусловно, я хочу всегда быть первым. Но я не буду ходить по головам для того, чтобы этого достигнуть.
— Вы всегда говорили, что «Д’Артаньян и три мушкетера» получился прежде всего благодаря прекрасной музыке Дунаевского, а еще молодости и свежести артистов. При этом режиссера Юнгвальда-Хилькевича вы как-то не очень жалуете.
— Я нормально отношусь к Юре, счастлив, что мы встретились и работали. Но один раз я выступил против него: мне не понравилось, как он непочтительно высказался по отношению к Ирине Алферовой, говоря о том, что Саша Абдулов ей изменял на каждом шагу. Это же неправда. Мы были приятелями с Сашей, мы в пяти картинах вместе снимались, и я достаточно хорошо знал его жизнь. Я просто считаю, что мужчина не должен такие вещи говорить.
— После успеха «Мушкетеров» Боярский, Смирницкий и другие товарищи рассказывали, как на съемках во Львове было весело, гуляли хорошо, да и женщин там много было. Неужели и вы, философ, тоже участвовали в этом?
— Ну, просто я другой человек. Я люблю время с книжечкой провести, почитать, подумать о вечном, о светлом. Но это не значит, что я не поддержу компанию, нет. Я человек компанейский. А атмосфера на съемках действительно была великолепной. Но я, безусловно, не был с мушкетерами, а был по другую сторону баррикад.
— Вместе с Александром Абдуловым вы снимались в фильме «Шизофрения», играли некоего Лозовского, прообразом которого был Березовский. Чтобы подготовиться к роли, вы изучали оригинал?
— Нет, Березовский был тогда еще жив, он находился практически рядом. То время было лихое, и мы это ощущали своей шкурой.
— Так ваше отношение и к «лихим девяностым», и к Березовскому скорее отрицательное?
— Думаю, да, хотя с Березовским я близко не знаком. Один раз мы встречались, он даже обещал помочь… Человеком он очень незаурядным, конечно, был — и в то время виделся скорее даже позитивным.
— Есть очень популярный сериал «Воронины», где вы играете и даже получили за него премию ТЭФИ. Может, я слишком серьезно отношусь к вам как к артисту, но когда случайно попадаю на этих «Ворониных», думаю: «Бедный Клюев, какие же глупости ему приходится говорить с экрана благодаря «прекрасному» сценарию». Вы это делаете только ради денег?
— Ну, а вы ради чего работаете — ради идеи? Я не верю. Понимаете, я не из категории тех людей, которые сидят и ждут. Существует жизнь, существует работа, есть этот сериал. Если бы в это время мне Спилберг или Михалков предложили какую-нибудь интересную роль, конечно же, я бы выбрал Спилберга и Михалкова. Или Паша Лунгин предложил… Но никто ничего не предлагал. Ну что, сидеть, ждать и говорить, что ситком — это плохо? Я считаю по-другому. Я считаю, что нужно делать свою роль так, чтобы получить за это ТЭФИ. Вот и все.
