Удивительно, что в России могла появиться группа PunkTV, играющая совершенно европейскую, пропитанную всеми возможными традициями модного рока и электроники последних 20 лет музыку. Их позитивный электророк двигается к слушателю с фестивальных и клубных площадок. Причем не только российских.
С самого начала своего существования, еще со времен жизни в Новосибирске, группа гастролировала по Европе. А когда переехала в Москву, заслужила репутацию одной из самых стильных молодых команд. 29 июня этого года PunkTV украсили своим сетом MEGA BEAT FEST на празднике “МК” в “Лужниках”.
Интересно, что лидер PunkTV — не вокалист-басист Владимир Комаров, как это принято в рок-бэндах, а клавишник и гитарист Алекс Кельман. В 2003 году Алекс организовал коллектив, который играл электронно-гитарную музыку без вокала. Группа себя позиционировала только как танцевальный электронный проект. Но в какой-то момент Алекс понял, что нужна вокальная партия, и пригласил своего школьного друга Володю.
— Я просто написал трек “Snowboy” и показал его Володе, — говорит Алекс. — Он сказал: “О, чувак, отлично! Пойдем в студию, запишем туда бас!” И как-то получилось, что записали и вокал — буквально куплет из трех строк про то, что скоро придет лето и снежный мальчик, которому сейчас так хорошо, наверное, все-таки растает. Мы не гонимся за содержанием текста, для нас вокал — лишь очередной инструмент. Нас не волнуют ни быдло, ни менты, ни наркоманы, мы никогда не будем петь на тему политики и экономики. Посмотри на названия наших песен — “When Mickey Mouse sleeps”, “Appleberry love”… Это что-то сказочное, можно сказать, что мы поем про электросны.
— В чем же панк, вынесенный у вас в название группы?
— Есть какая-то постоянная внутренняя борьба — борьба с чудовищным монстром музыкального стереотипа и стереотипа в культуре вообще. Увлечения определенной культурой, например эмокультурой. Мы всегда будем идти другой дорогой. А TV — это, наверное, потому, что красивое сочетание. Просто была ситуация, когда мне нужно было придумать название проекта за пять минут, потому что составлялся лайнап-фестиваль на Горном Алтае в 2003 году. И я придумал PunkTV. Это было наше первое выступление, оно проходило в полудиджейском режиме: я сводил диски, а рядом стоял парень и играл на гитаре такую чушь, что его пришлось просто выключить. И после того как я его вырубил, все пошло намного лучше.
— Ты говорил мне однажды, что игры в слова сыграли с вами злую шутку.
— Да, названия имеют некий потайной сказочный смысл. Например, предложение поехать в Голландию поступило после того, как мы записали песню “Амстердам”. Потом мы пытались написать песню “Нью-Йорк”, но это уже не сработало. Наш второй альбом мы назвали “Music for the broken keys” — “Музыка для сломанных клавиш”. А как назовешь вагончик, так он и покатится. У нас много было проблем после того, как он вышел, — и разрыв с лейблом, и личные проблемы… Мы сидели как-то с ребятами и сваливали все неприятности на название альбома. И тут наш ударник Костя говорит: “А представляете, если бы мы назвали “Laser effect”, как хотели сначала? Сгорели бы!” Но с тех пор мы аккуратно относимся к словам, стараемся придумывать более позитивные названия.
— На фоне нашего депрессивно-похмельного рока вы выглядите очень бодро. На каком позитиве пишется музыка?
— Это какое-то внутреннее вдохновение. Всегда лучше писать музыку будучи трезвым и после каких-то приятных событий. Я не могу в депрессии написать трек. И только когда выхожу из нее и случается что-то прекрасное, появляется музыка. За что я не люблю построк российский и не только, так это за то, что у них нет ни одной веселой песни или песни, которая бы запоминалась. И скорее всего это даже не от депрессивного настроения, а оттого, что это модно. А мы позитивные ребята и стремимся позитив приносить людям и себе.
— Еще когда вы жили в Новосибирске, вы ездили выступать в Голландию, Германию... Получается, за границей вас оценили раньше, чем здесь?
— Было какое-то время, когда мы были даже интереснее, чем группы из столицы, потому что мало кто имел представление, что такое Сибирь. Наверное, думали, у нас медведи, ушанки и все такое... А по атмосфере звука могу сказать, что он какой-то особенный в Великобритании. Там все живет своей жизнью, независимо от того, какая площадка, фестиваль это или маленький клуб. Ощущение, что звук не идет из колонок, акустических систем — как будто их нет вообще — и он просто витает в воздухе вокруг тебя. В остальных европейских странах, где мы играли, то же самое, что у нас, может быть, немножко более организованно — если артист заявлен в 12.00, то он должен выйти в 12.00, а не в 12.02. И вот это очень радует, потому что у нас на фестивалях творится полнейший бардак.
— Может, из-за этого особого звука Англия и считается столицей рока?
— Может быть. Но в Англии тяжеловато играть, во всех клубах нужен свой бэклайн, а мы же не повезем с собой из России акустические системы! Приходится сильно заморачиваться насчет этого, буквально биться над организацией, над тем, чтобы выступать не первыми и не последними. И поскольку групп там огромное множество, мало кого интересует, откуда эта группа — из Сибири, Чикаго или Лондона. Но слушатели очень благодарные. Видно, что это не их музыка, а они все равно очень хорошо реагируют. Почему не их музыка? Там много волны, нервной построковой, постпанковой музыки. Мы немножко холодные для них. Если ассоциировать нашу музыку со страной, то я ни в коем случае не хотел бы это делать с Англией, а скорее со Скандинавией. Мы же из Сибири, в конце концов.
— У вас настолько своеобразное звучание — с электроникой, синтезаторами, “жирной” гитарой, что вас трудно определить в какую-то конкретную фестивальную тусовку. При этом вы выступаете на всех актуальных фестивалях…
— В этом году мы, наверное, поступились какими-то принципами. Раньше мы, может быть, и не стали бы играть на том же празднике “МК”, потому что это шло в противовес с нашими взглядами на музыкальную сцену. А в этом году очень много сыграли и концертов, и фестивалей. У нас изменилось к этому отношение. Это можно сравнить с тем, что в Берлине я однажды видел мальчика лет десяти, который с одинаковой радостью покупал две пластинки — одну “Daft Punk”, а вторую Sandra. Границы размываются — и это хорошо.
— А на вас самих какая музыка повлияла?
— My bloody Valentine. Еще в начале 90-х эта музыка молнией пронзила наш мозг на всю оставшуюся жизнь, и, наверное, какие-то отголоски остались.
— Ты говорил, вы пишете третий альбом. Что-то будете менять в своем звучании?
— Да, он будет сильно отличаться по звуку от второго. Это некое возвращение к первому альбому PunkTV, там будет больше гитар. Это будет электроника.
