Все это он, Дмитрий Назаров. Телезрители знают его как ведущего программы “Кулинарный поединок” и по многочисленным сериалам. Но это еще не весь Назаров. На него нужно ходить в театр. Это действительно во всех смыслах большой артист.
— Можно ли сказать, что вы стали популярным артистом благодаря “Кулинарному поединку”?
— Наверное, нет, потому что, когда были переговоры с НТВ, я уже снялся в сериале “Закон”. И уже было приглашение на “Каменскую”, на “Марш Турецкого”. А до этого давным-давно были еще “Мелочи жизни”, которые, наверное, уже все забыли. Когда я обратился за советом к Валерию Тодоровскому, работать ли мне в “Кулинарном поединке”, он мне очень не посоветовал. Но когда он посмотрел программу и увидел, что я там не паясничаю, то дал добро.
— Вы в жизни такой же добродушный, как и в кадре?
— В “Поединке” я , может, чуть более взвинченный. В программе главная проблема в том, что иногда приходят очень интересные люди с богатым внутренним миром, но они зажимаются, боятся камеры, большого количества людей.
— Звезды шоу-биза боятся камеры?
— Они начинают вести себя неадекватно. К примеру, Лада Дэнс за кулисами была очень милой женщиной, но включили камеру — и она вдруг стала хамить мне, зрителям и своему сопернику-повару. Я был на грани ухода, но потом нашел форму, чтобы все превратить в смех и “раздеть” Ладу. Владимир Вольфович поначалу пришел в очень дурном настроении, но помог Семчев, который имел огромный зуб на Жириновского. Ведь ВВЖ то и дело называл его “этот дурак из “Толстяка”. Когда Семчев подошел вплотную к Владимиру Вольфовичу и сказал: “Ну вот мы и встретились”, — Жириновский сразу стал ангелом. Он шутил как никогда — зал лежал. Но беда Жириновского в том, что он приготовил неправильную окрошку, а проиграв — очень расстроился. Русский народ ему не простил окрошку с сырым мясом. Да и банка красной икры на один блинчик — это тоже было слишком.
— Хорошо хоть вы не голодаете.
— Меня там не кормят! То, что я пробую в кадре, это все, что я ем за весь день. Но зато, когда прихожу домой, там все гораздо вкуснее. Моя Оля готовит все намного лучше и обязательно с каким-нибудь сюрпризом.
— Вы же хороший артист, для вас эта программа не мелковата?
— Я считаю, что, если получается, нужно и в театре играть, и в антрепризах, и сниматься в кино, делать “Кулинарный поединок”, озвучивать компьютерные игры, что я обожаю, вести “бои без правил”, матчи по дзюдо, что я тоже люблю. Смена формы деятельности и есть отдых. Но иногда действительно отдыха не хватает. Сейчас у меня съемки, репетиции, и я понимаю, что, сам того не желая, загнал себя. Но кто знает, что будет завтра? Везде же командуют продюсеры. В антрепризах они ищут только комедию положений, а если еще есть адюльтер?
— Вы хотите возродить цензурные комитеты Министерства культуры?
— Не надо ничего возрождать. Просто не забывайте, что есть классика, что людей надо воспитывать на хорошем, а не на пустозвонстве. Понятно, что редкий продюсер на это пойдет. Значит, должна быть государственная программа. Вон сколько сейчас нефть стоит! Так почему бы с культурой не поделиться? Ведь показали “Идиота”, были бешеные рейтинги. Но где продолжение?
— А вы полутонов не признаете? Что, кроме классики, нельзя уже ничего снять?
— Почему? Пусть снимают, что хотят, я на это никак повлиять не могу. Вот у меня лежит сценарий, который вообще нельзя никуда выпускать. В начальной сцене там отрезаются гениталии. Это позор, грязь, мерзость.
— Главное, чтобы было талантливо, разве не так?
— Не надо идти на поводу у зрителя, он с удовольствием будет деградировать. Конечно, зрелище необходимо, но дело не в обертке, а в конфетке.
— Так чего же вы хотите от искусства?
— Я хочу, чтобы все были вместе.
— “Возьмемся за руки, друзья...” — разве это не устарело?
— Почему устарело? А любовь устарела? Верность, честь, достоинство? Мы же должны быть вместе не в концлагере, мы должны знать соседей, должны утром им улыбаться, а то мы привыкли сидеть на кухне. Пора выходить. Мы почему-то только в Новый год позволяем себе какое-то безудержное счастье. Но уже 1 января этого стесняемся.
— Так сейчас индивидуализм поощряется.
— Показав два раза подряд сериал “Бригада”, сразу воспитали целое поколение людей, стремящихся к уголовной жизни.
— Какой же у вас нерастраченный гражданский пафос! Многие ваши коллеги считают это ниже своего достоинства и с головой уходят в свою профессию.
— Как можно уйти внутрь профессии?! Есть такие актеры, которые говорят: “Я играю для себя”. Я этих людей вообще не понимаю.
— Насколько вы компромиссный человек?
— Смотря с кем. С концлагерем я бескомпромиссен. И я ненавижу смерть и предательство.
— Но ведь смерть — это тайна. И человек себя должен к ней готовить всю жизнь. Как можно это ненавидеть?
— Но смерть из моей жизни все время вырывает хороших людей. Как я могу к этому относиться?! Да, говорят, что в смерти есть философский смысл; говорят, что мы, переживая горе, закаляемся. Но я этого не понимаю.
— У вас бывают по жизни депрессии?
— Конечно. Я с этим борюсь. У меня стакан всегда наполовину полон. Да, бывают усталость, неудачи, но с ними нужно справляться. Я знаю, что многих раздражаю своим якобы благополучием. Считают меня слишком успешным, вроде все у меня хорошо: и в семье, и в профессии. Знаю, что для своего же блага никому нельзя показывать собственного благополучия. Люди-то все разные.
— А скандалы?
— Да, обязательно. Это редко бывает, но если я вижу предательство или кто-то не подготовил реквизит, в результате пострадает много людей.
— И в гневе страшен?
— Ой, ужасно. При моих размерах и голосе гнев мой неприятен.
— Значит, у вас бывает и плохое настроение, и депрессия. Следующая стадия — запой?
— Нет, это не ко мне. Я знаю, что если я выпью, то на следующий день мне будет очень плохо. Так уж устроен организм. Я видел много людей, сгоревших на водке. Это беда, жуть, кошмар, трагедия. Не дай бог! И когда спившийся человек умирает, на его похоронах говорят: какой он был, какой он был... И забывают, каким он был мерзким, гадким, как хотелось его убить. Но все это знают, все через это проходили.
